Принцип "Земля" (СИ)

   - Мам, я опять тебя расстроила? - подошла к ней Пелагея. - Прости. Я не хотела.

   - Да, нет. Я и сама в этот день не перестаю думать о ней. Эви любила этот праздник. По правде сказать, я иду туда и надеюсь встретить ее в толпе.

   Пелагея увидела, что мать из последних сил старается говорить спокойно.

   - Виолетт, ну, ты идешь или нет?

   - Да, Герасим. Минутку.

   Отец заглянул в комнату.

   - Пел, может, и ты все-таки пойдешь с нами? Ну, чего тебе сидеть здесь?

   - Не, пап. Идите с мамой. Я побуду дома. Так будет лучше. Пап, ты бы надел шляпу, весна в этом году прохладная. Я смотрю, там ветерок есть.

   Они обменялись взглядами-дифирамбами и не добавили больше к этому ни слова. Но все-таки улыбнулись друг другу.

  ***

   - Раньше ты обычно ходил на праздник. И зачастую всю неделю участвовал в каких-то мероприятиях. А теперь почему-то сидишь дома? - полюбопытствовала Нонна. - Ты хоть помнишь, как он называется?

   - Конечно, помню!

   - А почему больше не ходишь?

   - Это какой-то детский праздник, мам! Одно название чего стоит "Матери-Земли"! - иронично произнес Глеб.

   - Конечно детский! Именно поэтому в этот день столько взрослого народа становится детьми!

   - Ага. И не страшно им! Хотя сейчас запрещено становиться детьми! - улыбнулся Глеб.

   - Так лучше из соображений безопасности, - ответил прагматичный Глеб. - Нам не нужно лишний раз светиться в неприятностях. Мало ли, что там, в толпе, может случиться. Несмотря на то, что примула, символ праздника, стала символом и нашего движения, мы не хотим явно показывать, что мы существуем.

   - Но при этом ты часто выглядываешь в окно, смотришь на проходящих мимо людей, - заметила мать.

   - Пытаюсь понять, почему этот праздник существует даже после начала столкновения.

   - Люди хотя праздника!

   - Допустим, люди хотят и отмечают по привычке. Но если бы не было централизованной поддержки, все бы медленно утихло. А правительство поддерживает почему-то это торжество. Это единственное в году разрешенное массовое мероприятие. Причем всемирного масштаба.

   - Ты забыл, сын, про Новый год, - возразила Нонна.

   - Да. Ты права, - согласился Глеб. - Еще Новый год. А ты сама-то почему не пошла? - в свою очередь спросил он.

   - Настроение куда-то пропало.

   - Чё это так? С утра крутилась возле зеркала, примеряла даже что-то? А теперь вдруг передумала?

   - То-то и оно. Покрутилась и передумала.

   - Что-то как-то не срастается, - улыбнулся Глеб и попытался выпутать мать из ее надуманных причин. - Ты не захворала часом?

   - Нет, - уверенно ответила Нонна. - С чего ты взял?

   - А что тогда случилось?

   - Ну, там в основном одна молодежь, что я там буду как... - она даже не стала договаривать.

   - Да ладно тебе, мам! Что ты, в самом деле, ерунду-то говоришь?! И чем ты молодежи помешаешь-то? Молодежь на столько что ли глупая?

   - Молодость глупа, зрелость занята, старость нелицеприятна, - несколько театрально ответила Нонна.

   - Я, кажется, даже знаю, чьи это слова. Или от тебя, или от отца я их уже слышал, - улыбнулся Глеб. - Того самого соседа, с которым я на полгода всего по жизни пересекся? Как там его звали? - Глеб стал вспоминать имя.

   - Ванька, - помогла мать и медленно, уважительно произнесла его полное имя. - Иван Афанасьевич Бублов.

   Ее глаза моментально подобрели от возникших в памяти картинок, как она просила его не на долго остаться с малышом, а он убегал сначала побриться, чтобы, сюсюкаясь, не колоть ребенка щетиной, как они уговаривали его переехать к ним, но Ванька сам становился, словно ребенок, и ни в какую не соглашался.

   - Не смогли мы его уберечь, - добавила Нонна.

   - А отцу, кажется, больше нравился несколько другой вариант этой фразы.

   - Да? А я что-то не припомню.

   - Там, кажется, как-то так было: в молодости есть время и красота, в зрелости есть красота и уже немного мудрости, в старости достаточно мудрости и времени. И, получается, всю жизнь чего-то не хватает!

   - Да, сосед у нас был с изюминкой. А мы, представляешь, с ним почти год просто пили пиво! Пока он однажды, допивая при этом, наверное, уже третью кружку, не сказал, что мы напрасно теряем за этим пивом время.

   Глеб удивился и улыбнулся.

   - А вы что же?

   - Мы-то, конечно, были повидавшие жизнь, по восемнадцать, девятнадцать лет всем! В жизни, мол, нужно отрываться по полной! А он тут нам такое сообщает!

   - Ну, вы, конечно, с ним поспорили? - улыбнулся Глеб.

   - Скорее, он позволял нам соглашаться с его мнением, - улыбнулась и Нонна. - Он говорил, что люди, увы, стареют. Но людям еще неслыханно повезло! Они стареют чуть чаще, чем раз в сто лет! Не многим в природе повезло, стареть так редко!

   - Он был философом или биологом?

   - О, не спрашивай меня об этом. Его прошлое так осталось для нас загадкой. Но он все-таки настаивал, что жизнь мала! И не потому, что она длится всего шестьдесят, семьдесят, восемьдесят... лет, кому как повезет. Просто жизнь - это на самом деле редкие часы или даже минуты между "должен" и "нужно". Притом только те из них, которые ты сумел прожить осмысленно!

   Пока Глеб осмысливал фразу, Нонна продолжала вспоминать:

   - Практически с этого момента все и изменилось. Меньше чем через год появился ты. Отец хотел бросить учебу, чтобы нас кормить. Но Ванька гонял его, чтобы тот не бросал университет, сидел с тобой, чтобы я поспала немного. Всего не вспомнишь, чем мы ему обязаны, - Нонна немного задумалась, а потом добавила. - Мы его хоронили, родственников так и не нашлось. Потом присматривали за его могилой, пока была возможность.

   Глеб внимательно смотрел на мать и заметил, что выражение ее лица изменилось.

   - Тебе без них скучно, мам? - спросил он.

   - Нет. Тоскливо, - ответила Нонна.

   - А есть разница?

   - Конечно. И очень большая.

   Глеб вопросительно посмотрел на мать.

   - Это две совершенно разные вещи, сын, - ответила она на неозвученный вопрос. - От скуки хочется спать, а от тоски - сдохнуть.

  ***

   К расстройству, последний день праздничной недели, посвященной Земле, был подпорчен.

   В этот день по заведенной традиции кто-то из людей, пользующихся мировым признанием, делился своими личными достижениями, способствовавшими тому, чтобы Земле стало лучше. Эту речь человек произносил с особенного дирижабля, который взлетал с поля Трех надежд. Он прилетал сюда в первый день праздничной недели, и на нем привозили новый вид примулы, которого еще не было на этом поле. Высаживанием нового цветка открывался праздник.

   Эту традицию заложили в десятую годовщину праздника с легкой руки сеньоры Сэбелы Риарио де Руис. Ее лепка покорила воображение той части человечества, которая обременена чувством прекрасного.

   Простое керамическое тесто - мало пригодный для скульптуры материал - в ее руках раскрылось само, раскрыло ее сердце, а затем и сердца миллионов людей. Искренние сюжеты в сочетании с неподражаемым стилем и искусной работой всего за каких-то четыре года довели ее до выставок в главных столичных галереях. При этом Сэбела Риарио не оставила себе ни единой монеты, заработанной на аукционах своих работ, хотя в долларовых ценах троились нули после двузначных цифр.

   - Я почти всю жизнь прожила в домике с двумя окнами и клумбой, - говорила она, отмахиваясь от журналистов морщинистой рукой. - Разве мне теперь нужно что-то еще?

   В год юбилейной тысячной выставки Сэбела Риарио была удостоена чести открывать праздник. Она открыла его словами:

   - Хочу, чтобы эти цветы стали продолжением океанов, которые придают нашей планете такой мирный голубой цвет.

   С этими словами она опустилась на землю и посадила маленький кустик примулы с нежно сиреневыми цветами. А ее двухлетний внук Паскуаль полил нежное растение и своей детской бутылочки. Уже на следующий год на поле Трех надежд была целая клумба, дрожащая сиреневым цветом.