У начала времен (сборник)

Говард кончил выпрямлять крыло и занялся теперь шляпкой–шлемом. Кто–то в лимонно–желтом «провиденсе», шурша шинами, проехал по улице. Вспомнив о времени, она взглянула на часы: было двадцать пять минут двенадцатого. Мама с папой будут довольны – они спросят ее за завтраком, когда она вернулась, и получат ответ: «Что–то около двенадцати». Они всегда жаловались на то, что Арабелла рано возвращается домой.

Потом она снова подумала о Говарде. Он уже выправил вмятину на шляпке и теперь замазывал царапину. Закрасив царапины на крыле, он притащил шлем и платье к гаражику и просунул их в дверь. Она быстро оделась и выехала на улицу.

Из–за ветрового стекла он разглядывал Арабеллу. Голубые глаза его, казалось, излучали мягкий свет.

– Как хорошо на колесах! – сказал он.

Она изумленно посмотрела на него.

– Что вы сказали?

– Так, ничего. Это из рассказа, который я когда–то читал.

– О!

Она удивилась. Обычно механики не увлекаются чтением, да и все остальные тоже. Ее так и подмывало сказать, что она тоже любит книги, но она сдержалась.

– Сколько я вам должна? – спросила она.

– Хозяин пришлет счет. Я тут всего лишь рабочий.

– Всю ночь работаете?

– До двенадцати. Когда вы приехали сюда покупать платье, я только приступил к работе.

– Вы… вы очень хорошо починили мое платье. Я… я не знаю, что бы я делала…

Она оборвала фразу.

Мягкий свет, который излучали его глаза, погас. Теперь они смотрели холодно.

– Кто это был? Гарри Четырехколесный?

Ей было стыдно, но она заставила себя посмотреть ему прямо в глаза.

– Да. Вы… его знаете?

– Немного, – сказал Говард, и она поняла, что этим «немного» сказано многое. При ярком свете рекламы Большого Джима лицо его, казалось, вдруг постарело, а в уголках глаз появились морщинки, которых она прежде не замечала.

– Как вас зовут? – отрывисто спросил он.

Она ответила.

– Арабелла, – повторил он. – Арабелла Радиатор. А меня – Говард Автострада.

Арабелла взглянула на часы.

– Мне пора, – сказала она. – Большое вам спасибо, Говард!

– Не за что, – сказал он. – Спокойной ночи!

– Спокойной ночи.

Она ехала домой по пустынным темным апрельским улицам. Весна кралась за ней на цыпочках и нашептывала на ухо: «Как хорошо на колесах! Как хорошо на колесах!»

* * *

– Ну, – сказал на следующее утро отец, принимаясь за яичницу, – как этот двухсерийный фильм?

– Какой двухсерийный? – спросила Арабелла, намазывая маслом ломтик тоста.

– Ага! – сказал отец. – Значит, фильм был не двухсерийный!

– В некотором смысле, наверно, и в самом деле было две серии, – сказала мать. – Одна в кино, а другая – где–нибудь в другом месте.

Арабеллу стала бить дрожь, но она справилась с собой. Прямота ее матери напоминала рекламные телевизионные передачи. Это в какой–то мере гармонировало с яркими безвкусными микроавтобусами, которые она носила. Сегодня на ней было красное платье с выпуклой решеткой, изогнутой хвостовой частью и массивными темными стеклоочистителями. Арабелла снова подавила дрожь.

– Я… хорошо провела время, – сказала она. – И не сделала ничего плохого.

– И это все новости? – спросил отец.

– Наша целомудренная маленькая двадцатисемилетняя – почти двадцативосьмилетняя – дочь, – сказала мать, – чиста как первый снег. Наверно, теперь ты наложишь на себя епитимью – будешь вечерами сидеть дома и читать книжки.

– Я тебе говорила, что бросила читать книги, – сказала Арабелла.

– Читай себе на здоровье, – заметил отец.

– Бьюсь об заклад, ты ему сказала, что не хочешь его больше видеть, потому что он хотел тебя поцеловать, – сказала мать. – Ты всем так говорила.

– Нет, не сказала! – Арабеллу теперь опять била дрожь. – Как раз сегодня вечером мы с ним встречаемся снова!

– Вот это да! – сказал отец.

– Ура! – сказала мать. – Может быть, теперь ты станешь вести себя, как велит Большой Джим, – выйдешь замуж, будешь больше потреблять и поможешь своим сверстникам нести бремя поддержки нашей экономики.

– Может быть.

Арабелла отъехала от стола. Прежде она никогда не лгала и теперь была на себя сердита. Но только по дороге на службу она вспомнила, что, солгав однажды, нужно либо продолжать лгать, либо признаться во лжи. А поскольку о признании не могло быть и речи, ей оставалось либо поступить так, как сказала, либо, по крайней мере, делать вид, что так поступает. Сегодня вечером ей придется куда–нибудь пойти и пробыть там хотя бы до двенадцати, иначе родители станут подозревать ее во лжи.

Кроме кинотеатра, ей ничего не пришло на ум.

Она выбрала другой кинотеатр, не тот, где они были с Гарри Четырехколесным. Когда она туда добралась, солнце уже село и фильм только начался. Она тут же пожалела, что не удосужилась взглянуть на название картины перед въездом в кинотеатр. «Золушка» считалась фильмом для взрослых, но зал наполняли в основном дети, и в своем большом автоплатье среди множества крошечных автоштанишек и автоплатьиц она чувствовала себя неловко.

Это был полнометражный мультипликационный фильм – сказка о приключениях хорошенькой маленькой Золушки, которая жила с мачехой и двумя ее некрасивыми дочерьми. Большую часть дня она проводила в углу гаража, моя и полируя платья–автомобили своей мачехи и ее дочерей. У них было полно всяких красивых платьев – «вашингтонов», «дансингов», «флинтов», тогда как маленькой Золушке доставались лишь отрепья. И вот в один прекрасный день сын управляющего магазином Большого Джима объявил, что собирается дать бал в гараже–дворце своего отца. Тотчас же сестры и мачеха заставили Золушку мыть и полировать свои лучшие платья. И вот она их моет и полирует, а слезы у нее все текут и текут, потому что нет у нее красивого платья, в котором она могла бы поехать на бал. Наконец настал долгожданный вечер: сестры и мачеха, сверкая хромированными деталями своих вечерних туалетов, весело направляются в гараж управляющего. Оставшись одна, Золушка падает на колени в моечной и горько плачет. Уже казалось, сам Большой Джим оставил ее, как вдруг появляется Добрая фея автомобилей в роскошном сияющем белом «лансинг де милс». Она стремительно взмахивает волшебной палочкой, и вдруг на Золушке, прекрасной как утро, оказывается платье «гранд–репидс» цвета гвоздики, с такими блестящими колпаками, что глазам смотреть больно. Итак, Золушка попадает на бал, и все танцы катается с сыном управляющего, а ее некрасивые сестры и мачеха сгорают от зависти у стены. Золушка так счастлива, что забывает о том, что волшебство Доброй автофеи кончается в полночь, и если часы на рекламе Большого Джима начнут бить двенадцать, она превратится в девочку – мойщицу автомобилей прямо посреди демонстрационного зала. Вспомнив об этом слишком поздно, она на большой скорости мчится вниз по аппарели, но впопыхах теряет одно колесо. Сын управляющего находит его, а на следующий день объезжает все окрестные гаражи и просит всех женщин, присутствовавших на балу, примерить его. Но оно такое маленькое и изящное, что не налезает ни на одну ось, как бы обильно ее ни смазывали. Примерив колесо на оси двух некрасивых сестер, сын управляющего хочет уйти, как вдруг замечает в углу моечной Золушку, полирующую платье–автомобиль. Золушке ничего другого не остается, как выйти из угла и примерить колесо. И что бы вы думали? На глазах у изумленных сестер и мачехи колесо легко садится на место, даже без единой капли смазки. Золушка отправляется с сыном управляющего, и с тех пор они счастливо катаются вместе.

Арабелла взглянула на часы. Половина одиннадцатого. Домой ехать слишком рано, если она не хочет снова подвергнуться циничному перекрестному допросу.

Арабелла промучилась до одиннадцати, а потом уехала. Она хотела покататься до полуночи, и так бы оно и было, не надумай она поехать через город. И конечно же, она очутилась на улице, где находился магазин подержанных автоплатьев. Вид стилизованного забора вызвал приятные воспоминания, и, проезжая мимо, она бессознательно снизила скорость. Когда Арабелла поравнялась с въездом, колеса у нее уже еле–еле вертелись, а заметив облаченного в «пикап» человека, она и совсем остановилась, что получилось у нее вполне естественно.