Посмотри в глаза чудовищ
Посмотри в глаза чудовищ читать книгу онлайн
Эта книга – круто замешанный коктейль из мистики, философии, истории и боевика, созданный фантазией Андрея Лазарчука и Михаила Успенского с присущим этим авторам мастерством. Ее главный герой – великий русский поэт Николай Гумилев. Он не погиб в застенках ЧК в далеком 1921 году. Нет, он был спасен от верной гибели представителями могущественного Пятого Рима, древней оккультной организации. Он был посвящен в тайные знания, приобрел невообразимое могущество и даже получил дар вечной молодости, но взамен емупришлось превратиться из поэта, избранника Музы, в отважного бойца с беспощадными чудовищами, стремящимися уничтожить наш мир...
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
– Вы уже прочитали это несколько раз, – услышал Николай Степанович голос Фламеля.
– Да. Я был знаком с этим человеком. По фронту. Осень четырнадцатого. Потом виделись… за границей. Последний раз в Париже, он работал таксистом… Потом я получил от него весточку из Америки – незадолго до войны. И все.
– Умер в сорок втором. В конце ноября. Разрыв сердца…
– И что все это значит? Кто-то научился переводить стрелку?
– Какую стрелку?
– Железнодорожную. На путях. Вправо-влево…
– М-м… В общем, да. Одному человеку это удалось. Правда, на пользу это ему не пошло. Вот, посмотрите еще эти заметки…
ЮРИЙ ОСИПЕНКО
НИКОМУ НЕ ДОЗВОЛИМ!
(Михаил Шолохов, «Тихий Дон».
Журнал «Дон», № 1, 2, 3 за 1966 год.)
К сожалению, некоторые литераторы, слишком буквально восприняв призыв Никиты Сергеевича Хрущева и Александра Исаевича Солженицына «жить не по лжи», тут же обрушили на отечественную историю поток густой грязи, которую заботливо пестовали в своих письменных столах. Отринув традиции, завещанные нам Буниным, Фадеевым и Алексеем Толстым, они развернули разнузданную кампанию очернительства и клеветы, к сожалению, тут же поддержанную некоторыми издательствами и редакциями литературных, с позволения сказать, журналов. К сожалению, не остался в стороне и журнал «Дон», до сих пор высоко державший знамя коммунистической морали.
Особенно нетерпима подобная публикация сейчас, в период, когда партия обнародовала Моральный кодекс строителя коммунизма, когда советские люди в едином порыве преодолевают последствия культа личности, когда на волне огульных «разоблачений» всплывает грязная пена протаскиваемой тихой сапой буржуазной морали, западных «ценностей», кулацких «идеалов» и казачьей вольницы.
Должно быть, прошедший недавно по экранам страны фильм «Унесенные ветром» и был тем творческим импульсом, который подвиг известинского очеркиста Шолохова взяться за перо и на скорую руку слепить свой, с позволения сказать, роман, рассчитанный, главным образом, на неискушенного, но пресыщенного западного читателя, которого не удовлетворило пресное сочинение господина Пастернака…
– Читайте, читайте, – усмехнулся Фламель.
ИГОРЬ ВИНОГРАДСКИЙ
ПО ПРАВУ ПАМЯТИ
(Михаил Шолохов, «Тихий дон», книга 1.
Журнал «Дон», № 1, 2, 3.)
Наше время полно сюрпризов. Вот и журнал «Дон», уже приучивший своих читателей к благоглупостям сочинителя Шолохова-Синявского, отважился наконец на публикацию собственно Шолохова, человека, тернистый путь которого не решились бы описать ни автор «Ивана Денисовича», ни «Повести о пережитом», ни «Колымских рассказов». И даже сам автор «Тихого Дона» на вопрос вашего корреспондента, не ждет ли нас новый роман, в основу которого будет положена его собственная судьба, ответил, что нет, не ждет, ибо это свыше человеческих сил, и почти дословно повторил фразу Варлама Шаламова: «Это никому не нужно, ибо опыт этот не столько страшен, сколько бесполезен».
На эту фразу ссылаются сегодня те, кто хотел бы засыпать ручеек «лагерной прозы», не понимая того, что партия с болью, с трудом и великим напряжением преодолевает последствия культа личности не только в масштабах государства, но и в масштабах каждого отдельно взятого советского человека. И «лагерная проза» – горькое, но необходимое лекарство, прививка; но, конечно, как всякое лекарство, его необходимо точно дозировать.
Возможно, что солженицынский «Архипелаг ГУЛАГ» можно будет читать нашим детям и внукам, уже получившим необходимый иммунитет; для нас же это – операция без наркоза.
Но вернемся к роману Михаила Шолохова…
И еще вырезка…
АБРАМ ТЕРЦ
ГЕРОИЧЕСКИЕ ГРЕЗЫ
(К последней литературной сенсации)
Старый лагерник рассказывал мне, что казаков придумал Александр Серафимович, лежа в тридцать четвертом году на нарах в тифозном бараке пересыльного пункта номер пятьдесят шесть. Легенда оказалась живуча…
– Я, видимо, переутомился. Не понял совершенно. Что значит?..
– Да, это подлежит толкованию. И дополнительному пояснению. Начало простое: прошедший огни и воды человек пишет роман. Такой, какой можно написать только однажды в жизни. Выплеснуть в него все. Перенести себя. И вдруг обнаружить, что роман не то чтобы никому не нужен, а как бы это сказать?.. излишен в этой жизни. Выламывается из всех отведенных для романов рамок. И вот его не печатают год, два, пять лет… автор настаивает – и начинает наживать неприятности… Говорят: исправить вот тут и тут. Вот это слишком кроваво, а вдруг дети прочтут? А здесь дух эпохи неверно передан, не так все было… Наконец провинциальный журнал маленьким тиражом начинает печатать – и все, статья в «Правде», главного снимают… Тут появляется некий змей-искуситель. Не буду приводить всю историю обольщения… это долго и интересно разве что для психиатров. Но автор вдруг проникается исподволь подсказанным решением: переправить рукопись… нет, не за границу – тогда судьба Пастернака, а он к этому не готов, он изношен, надломлен… Ему нужна такая слава, чтобы без неудобств. И он переправляет роман себе самому – молодому. Понимаете? Начинающий писатель, автор десятка средней руки рассказов в модном тогда орнаментальном духе. Получает вдруг от себя-старого гениальное произведение. По-настоящему гениальное. И – пугается! Пугается всего. Ведь герой воюет против нынешней власти. А с другой стороны – очень хочется издать. Соблазн! Несколько лет борений. И начинает править роман. Переписывать. Делать так, чтобы можно было напечатать. То есть творить то, на что не пошел старый… И вот – роман выходит. Сенсация, победа, слава, Нобелевская, все в рот смотрят… Хоть слово скажи, ждем, изнываем… А сказать-то больше нечего! Но опять же: слава, деньги, сытость, власть…
– Да, – сказал Николай Степанович. – Я его видел где-то в начале шестидесятых. Он действительно производил впечатление вора. И как странно – ведь уличить его в воровстве было решительно невозможно – однако же… Итак, вы сумели меня удивить. Что же дальше?
– Только удивить? Не заинтересовать?
– В моем случае это одно и то же. Демонстрация вашего могущества была впечатляющей. Как я понимаю, это не единственные примеры вмешательства?
– Не единственные – но единичные. Человек, осуществивший первое, вскоре пал жертвой собственного предприятия. При подавлении Петроградского мятежа у него погибла вся семья: родители, жена, двое детей…
– Он обратился к вам?
– Нет, конечно. Но он был талантливым поэтом, причастным многих тайн не только поэтического ремесла – а вот эти тайны открыл ему один из нас. Но много раньше и по другому поводу. В невероятном потрясении горем он внезапно создал инкантаментум, в итоге перевернувший мир…
– Надеюсь, это был не я?
– Не вы. Впрочем, не пытайтесь угадать: вы не были знакомы лично, и имя его вам вряд ли что скажет. В мир поэзии он не вошел – не успел или не пожелал. Было напечатано лишь одно его стихотворение… впрочем, это уже неважно. Он заплатил жизнью за свое искусство и за свой поступок. От человека нельзя требовать большего.
– Значит, при определенном стечении обстоятельств словом действительно можно остановить солнце… Я так и думал. Хорошо. Вы говорите мне, что я могу овладеть всеми этими умениями и применять их по собственному благорассуждению. Так?
– Совершенно верно. Конечно, это потребует времени, и достаточно большого – но конечного.
– И все-таки я не понимаю ваших резонов.
– Все очень просто. Мангасы смертны. Золотой дракон тоже… не то чтобы смертен, но – ограничен временем. Со смертью их пропадут все знания Создателей. И людям придется добывать их самостоятельно. Неизвестно, хватит ли у них времени и сил. Особенно – времени.
