Пылающий остров (худ. И. Старосельский)

Василий Климентьевич опустился на колени, стараясь расстегнуть у Кленова воротничок.

Глава VIII

ИСПОЛНЕНИЕ ЖЕЛАНИЙ

После неудачного испытания снарядов с заменителем профессор Кленов вместе с Василием Климентьевичем вернулся в Москву.

Переоценив свои силы, Кленов рассчитывал помочь Марине в получении нужного изотопа радия-дельта. Однако сразу же по приезде старый профессор занемог и не выходил из своей комнаты. Лечь в больницу он наотрез отказался.

Но оставаться в стороне от общей борьбы он не хотел. И днем и ночью он лежал в постели с наушниками на голове, настроив чувствительный радиоприемник на «обратную волну Матросова».

Конечно, можно было воспользоваться и репродуктором, но наушники выключали Кленова из всего окружающего, переносили в многоголосый мир эфира.

Кленов знал, что на аппаратуре обратной волны дежурства ведутся и без него, но он одержим был идеей первым поймать сигналы созданного им радиопередатчика отраженной волны.

Кленов не открывал штор, и дневной свет почти не проникал в его комнату. В полумраке виднелся стол, так заваленный книгами, что на нем мог с трудом поместиться листок бумаги. Надо бы прибрать, да нету сил, а главное, времени. Кресло, стулья, шахматный столик… всюду стопки книг. Не успевал прочитывать всего купленного, а заведено было не класть книгу в шкаф, пока не просмотрена.

Теперь все равно не успеть даже перелистать. Доктор потом разберется… передаст в библиотеки. Уж очень он качает головой, когда выслушивает своего «аллигатора».

Когда Кленов лежал на боку, ему была видна стена с картинами. Он начал коллекционировать их еще в Соединенных Штатах. Профессор Вонельк приобретал только картины русской природы, нарисованные преимущественно Левитаном. Каких ухищрений стоила ему заблаговременная пересылка их в СССР!

Особенно близки были ему картины, где на фоне неба виднелись верхушки деревьев или где в небе плыли облака. Улетевшее облачко!.. Оно улетело из жизни много лет назад… а вместе с ним и способность любить.

Странно думать, что в студенческие годы у него были друзья, что он сочинял стихи о любви. Что же так неузнаваемо изменило его, сделало нелюдимым и аскетом?

Жизнерадостный, влюбленный, наивно мечтающий о прекращении войн, Кленов погиб вместе с Мод во время взрыва в Аппалачских горах. И он еще раз погиб, утонув вместе со своими иллюзиями в Атлантическом океане, когда моторный бот был потоплен японской подводной лодкой.

Спасенный в море Вюнельк был уже другим. Он принял чужое имя и весь сосредоточился на сокрытии от Вельта своей тайны. Имитировав потерю памяти, он начал жизнь сызнова. Никто не догадался, что необыкновенный студент потому в полтора года окончил Корнельский университет, что был уже профессором. И Джону Аллену Вонельку не так трудно было вскоре действительно стать профессором Корнельского университета. Никто не знал, как страдал он в добровольном своем изгнании, лишенный друзей и Родины, нося выдуманный им крест служения человечеству.

Однажды он побывал на съезде ученых. С волнением вступил он на Европейский континент — Россия была совсем близко! Он ходил по Парижу, смотря на резвившихся детей, и думал, что они своей жизнью обязаны ему, умевшему молчать… Он смотрел на Собор Парижской Богоматери, входил внутрь, платил суетливой монашке монету за право любования мрачной колоннадой. А уходя, оглядывался назад, на прямоугольные башни, на загадочные химеры, украшавшие фасад, и думал: Гюго прославил все это, а он сохраняет тем, что молчит, и безумное человечество не может взорвать, развеять по ветру Париж вместе с его памятниками искусства… Он шел в Лувр и, как хозяин, обходил залы. Все это существует благодаря ему. Вот бархатный зал со скамейками по стенам. Посередине, выделяясь на темно-бархатном фоне, великолепная статуя Венеры Милосской… Никогда ни одна копия не производила на Кленова такого впечатления, как эта, чуть изъеденная с поверхности временем, но полная обаяния красоты и древности статуя… Ее тоже спасает он, Кленов, для потомков… Пусть никто не знает о нем, пусть никто не подозревает, что это он сохраняет и эту статую и все остальное… Ему не надо признания и благодарности!

Кленов бродил незаметный, никому неизвестный по парижским бульварам в шумной говорливой толпе, словно возвышаясь над всеми головой, гордый своей миссией и своей неизвестностью…

Как это дико и нелепо выглядит теперь! Словно целое столетие отделяет его от того времени. А между тем разве не он год назад расхаживал с тем же самым чувством по улицам Москвы, гордясь великолепными, задевающими за облака зданиями, которые он сохраняет от разрушения своим молчанием? Разве не он год назад воображал, читая сообщения о грандиозных планах строительства, что незримо примет во всем участие, оберегая страну и весь мир от разрушения!

Что же целым столетием встало между Кленовым вчерашним и Кленовым, лежащим на кровати с наушниками на голове?

А ведь червь все-таки грыз его сердце, когда уже на Родине, слывя чудаковатым старым ученым, он отказывался от многих знаков внимания. Он не хотел ни многокомнатной квартиры, ни автомашины, ни обслуживания… Однако в Америке он пользовался всем этим! И чудаковатости у профессора Вонелька не было. Значит, говорил в нем все-таки голосок совести! Он только не хотел слушать этот писк, глушил его, отделывался конфузливым отказом от элементарных удобств. И сделка с совестью совершилась! Ах, если бы раньше понять все это!

Профессор стонал и переворачивался на другой бок.

Рухнуло здание фальшивого храма служения человечеству. Оказалось недостаточно только молчать. Он покатился вниз… к преступлению. Если бы не чуткость и великодушие новых людей его Родины, он так ничем и не помог бы человечеству… да он и не помог пока!.. Вот если бы Матросов привез радий-дельта и батарея выстрелила, погасив воздушный пожар, тогда Кленов понял бы, что недаром жил.

Последнее страстное, неукротимое желание угасающего старика сосредоточилось на спасении Матросова. И Кленов исступленно слушал, не снимая наушников, не желая внимать уговорам доктора Шварцмана. Старик упрямо гнал все сомнения, уверяя себя, что прибор портативен, не требует энергии, Матросов найдет способ дать o себе знать.

Только любящая женщина и только Кленов с его одержимостью могли верить в невозможное — спасение Матрошва.

И женщина пришла к Кленову.

Кленов почти обрадовался звонку. У доктора был свой ключ, кто бы это мог быть?

Накинув на себя одеяло и включив вместо наушников репродуктор, профессор прошаркал по седому полумраку.

Он открыл дверь и зажмурился. Оказывается, даже на лестничной площадке существует день, солнце, живут люди, говорят, смеются, радуются…

— Боже мой! Это вы!.. Прошу прощения… Проходите! М-да!.. Но что с вами, дорогая, осмелюсь спросить? Вас словно с креста сняли.

Перед Кленовым, прислонясь плечом к стене, стояла бледная, худая Марина.

— М-да… Мой наряд… Осмелюсь просить прощения. Удивлен выше всякой меры… и обрадован. Наш милейший доктор говорил о вашем серьезном недомогании.

Кленов провел Марину в свою комнату.

— Это радиация виновата, Иван Алексеевич, — слабо улыбаясь, сказала Марина. — Трудно уберечься. Получили мы еще один изотоп радия-дельта. К сожалению, — Марина болезненно усмехнулась, — период полураспада у него еще меньше. Он исчезнет скорее, чем его нанесут в виде защитного слоя на сверхаккумулятор.

— М-да!.. Весьма серьезно и печально. Вижу, извелись вы со своими опытами. Молодость свою не бережете. Ради бога, не обращайте на меня внимания. М-да… я бы прибрал постель…

— Не смейте, Иван Алексеевич. Сейчас же ложитесь. Ну, я очень прошу вас, очень… — и Марина так посмотрела на Кленова, что тот только зажевал челюстями и подчинился.

— Теперь я отдерну шторы я на минуту отворю окно. Хорошо? У вас есть тряпка вытереть пыль?

— Несомненно, тряпка имеется. Не извольте беспокоиться… что это вы, право… я так рад вашему приходу.