Спин

— Она так и не узнала, кто их автор?

— Так и не узнала.

— А ведь, наверное, хотела узнать.

— Еще бы. Но они с Маркусом уже обручились. С Маркусом она познакомилась, когда он и И-Ди запускали свой первый бизнес, конструировали и производили первые высотные воздушные шары, стратостаты. Маркус называл это «технологией синего неба». Не без идеализма, конечно, с сумасшедшинкой парень, твой родитель. Белинда называла Маркуса и И-Ди «братьями Цеппелинами». Ну, мы с Белиндой стали «сестрички-цеппелинки». Я тогда и начала флиртовать с И-Ди. И вся моя затея, и позднейший брак с И-Ди — лишь попытки удержать твою матушку в пределах досягаемости как мою ближайшую подругу.

— Письма…

— Интересно, что она их не выкинула, правда? Я потом спросила, почему. И она ответила: «Потому что они такие искренние…» Так она выразила свое уважение тому, кто их написал. Последнее пришло за неделю до ее свадьбы. И все. А через год я вышла замуж за И-Ди. Мы и впоследствии тесно дружили семьями, она тебе говорила? В отпуск ездили вместе, в кино ходили, в кабачки. Белинда ко мне в больницу бегала, когда я рожала двойню, а я к ней, встретила ее дома, когда она вернулась с тобой. И тут Маркус… Да… Чудесный парень был. Юмора в нем, причем не злого, теплого… Кроме него, никто на свете не мог заставить И-Ди засмеяться. Только вот рисковать любил. И вот пожалуйста. Мало того что Белинда от горя чуть с ума не сошла, так он ее еще и голой оставил. Просадил все сбережения, а за дом надо было платить. Так что, когда И-Ди переселился на восток, и мы купили это имение, вполне естественным казалось пригласить ее сюда.

— Экономкой, — добавил я.

— Экономка — это идея И-Ди. Я хотела лишь, чтобы Белинда была рядом. Мой брак не был таким гармоничным, как ее. Между мной и И-Ди с самого начала начались трения. Белинда оставалась моим единственным другом. Наперсницей, можно сказать. Почти. — Кэрол улыбнулась. — Да, почти.

— И поэтому вы хотите сохранить эти письма, как часть вашей общей жизни.

Она улыбнулась мне, как малому придурку.

— Ох, Тайлер, и тугодум же ты… Это мои письма. Я их писала. Ну, чего остолбенел? Твоя мать насквозь гетеросексуальна, таких цельных женщин я на своем веку не встречала. Мне не повезло с ней. Моя любовь была совершенно безнадежной, но я ничего не могла с ней поделать. Больше того, я даже вышла замуж за мужчину, который мне не нравился, только чтобы остаться с нею рядом. И за все эти долгие годы я ни разу ни словом себя не выдала. Только в этих письмах. Мне приятно было, что она их не выкинула, хотя какое-то время это казалось даже и небезопасным. Взрывчатый материал, некоторым образом, да… хранящиеся на открытом месте свидетельства моей глупости. Когда Белинда умерла, я немножко запаниковала. Попыталась спрятать коробку. Хотела сжечь письма, но не смогла себя заставить. А после развода мне уже нечего было бояться, я взяла их себе. Ведь это мои письма, Тайлер. Они всегда оставались моими.

Я не знал, что и сказать. Кэрол посмотрела на меня и печально покачала головой. Она положила свои хрупкие руки мне на плечи:

— Да не переживай ты так. Мир полон сюрпризов.

Мы рождаемся чужими друг другу и самим себе, и познакомиться очень трудно.

Четыре недели я провел в Вермонте, в мотеле, выхаживая Диану до полного выздоровления.

Я имею в виду ее физическое выздоровление. Эмоциональная травма, полученная на ранчо Кондона, оставила ее истощенной и замкнутой. Диана закрыла глаза на мир, который, казалось, дошел до своего конца, и открыла их в другом мире, в котором не ориентировалась. И не в моей власти оказалось приспособить ее к этому миру.

Я помогал ей посильно. Объяснял то, что следовало объяснить, и то, о чем она спрашивала. Ничего от нее не требовал и давал понять, что ничего не потребую в награду.

Ее интерес к изменившемуся миру просыпался постепенно. Она спрашивала о вернувшем себе вполне пристойный облик солнце, и я поведал ей то, что рассказывал Джейсон: что Спин-оболочка оставалась на месте, даже когда мы думали, что она «отключилась», что она защищала нас, ослабляла солнечную радиацию до приемлемого для экосистемы планеты уровня.

— А зачем же ее отключали на семь дней?

— Не отключали, Диана, она оставалась на месте. Но за это время что-то прошло сквозь мембрану.

— Эта штука в Индийском океане?

— Да.

Она захотела прослушать записи последней беседы Джейсона, слушала и плакала. Спросила, забрал ли И-Ди пепел Джейсона или оставил его Кэрол. Ни то, ни другое не соответствовало действительности.

Кэрол передала прах Джейсона мне, велев распорядиться им так, как я считаю нужным.

— Ужасная правда, Тайлер, в том, что ты знаешь его лучше, чем я. Джейсон для меня всегда оставался загадкой. Сын своего отца. А ты его друг.

Мы наблюдали, как мир снова открывает сам себя. Погибших похоронили, осиротевшие и испуганные начали понимать, что у планеты снова появилось будущее, каким бы необычным оно ни казалось. Для нашего поколения опыт странноватый. Мантия обреченных, ставшая уже привычной, свалилась с плеч, без нее казалось неудобно. Что делать, если ты уже не драматически обречен, а банально смертен?

Мы наблюдали репортажи с Индийского океана, где грандиозная конструкция внедрилась в тело планеты. Океанская вода все еще кипела возле громадных, казавшихся абсолютно вертикальными столбов. Суда, проходившие сквозь Арку, как ее сразу стали называть, возвращались в порты с историями о потерянных ориентирах, странной погоде, взбесившихся компасах, диковинных берегах, где прежде не было никакой суши. Разные страны направляли к Арке свои военные корабли и соединения. Завещание Джейсона намекало на объяснение, но слышали его лишь немногие: мы с Дианой да дюжина адресатов его писем.

Диана начала упражняться, бегала по дорожке за мотелем, возвращаясь с запахом сухих листьев и дыма в волосах. Аппетит ее улучшился, улучшилось и меню в кафе мотеля. Поставки нормализовались, экономика возвращалась в наезженные колеи.

Мы узнали, что на Марсе происходили аналогичные процессы. Между Марсом и Землей велся оживленный радиообмен. Президент Ломакс во время одного из своих выступлений даже намекнул на возможность пилотируемых космических полетов в качестве первого шага для установления контактов «с нашими братьями», как он выразился с наигранным воодушевлением.

Мы говорили о прошлом, о будущем. Говорили о стране, о планете, о космосе. Не касались лишь наших отношений. И уж, конечно, не бросались в объятия друг к другу. То ли мы знали друг друга слишком хорошо, то ли вообще почти не знали. У нас было прошлое, но не было настоящего. Диану давило исчезновение Саймона под Манассасом.

— Он чуть тебя не угробил, — мрачно замечал я.

— Он не нарочно. Он не злой, и ты это знаешь.

— Такой дурак опаснее врага, — ядовито замечал я. — Извини, я хотел сказать «такой наивный».

Диана задумчиво уставилась куда-то вдаль.

— Знаешь, пастор Боб Кобел в «Иорданском табернакле» часто употреблял фразу: «Сердце его возопило к Господу». Если это к кому подходит, так именно к Саймону. Вообще-то эта фраза к кому угодно подходит, она универсальна. К тебе, ко мне, к Саймону. Даже к Кэрол. Даже к И-Ди. Когда люди понимают, сколь велика Вселенная и сколь коротка наша жизнь, сердце их вопиет. Иногда это вопль радости. В случае Джейсона, например. Этого я в нем не могла понять, его дара восторгаться. Но большинство из нас вопит от ужаса. Ужас перед исчезновением, ужас перед своей незначительностью. Уж там к Господу ли вопием или просто вопим благим матом, чтобы заглушить молчание. — Она откинула со лба волосы, и я заметил, что рука ее, еще недавно тонкая и бессильная, округлилась и налилась плотью. — И вот я думаю, что вопль сердца Саймона — чистейший человеческий звук, возможный в нашем мире. Да, он нерассудителен, да, он часто заблуждается, почему и сменил столько церквей: «Новое царство», «Иорданский табернакл», община Кондона… Но вопль его чист и полон заботы о душе человеческой.