Лучшее за год XXV.I

— С мистером Бутсы все в порядке, мама, — успокоила ее Джованица. — Ничего не украли. Он все продал!

— Ты продал свой киоск? — спросила Ивана, и в глазах ее отразились обида и потрясение. — Ты нас бросил?

— Это бизнес, — пробормотал Борислав. — Извините за причиненные неудобства. Но все скоро наладится…

— Честно говоря, мне эти вещи не нужны. Если они тебе пригодятся, можешь взять их обратно.

— Мама хочет, чтобы вы продали все эти вещи, — предложила Джованица с навязчивой услужливостью подростка. — Тогда у вас появятся деньги, чтобы снова открыть магазин.

Борислав смущенно похлопал по картонной стенке киоска.

— Ивана, у этого старого киоска довольно неприглядный вид, он пуст и зияет большой дырой… но мне отчасти повезло.

— Госпожа, вы, наверное, замерзли в домашних тапочках, — заметил Флека. Он изящно махнул рукой в сторону стеклянного, с позолотой фасада кафе «Три кота». — Позвольте предложить вам горячего «капучино»?

— Вы правы, господин, здесь холодно. — Ивана неловко сунула свою подушку под мышку. — Я рада, что у тебя все наладилось, Борислав.

Ивана угрюмо зыркнула в сторону прохожего, который не отрывал от нее заинтересованного взгляда.

— Мы уходим, Ница!

— Мама, мне не холодно. Небо прояснилось.

— Мы уходим! И они ушли.

Флека почесал затылок.

— Итак, маэстро. Что здесь сейчас произошло?

— Она славная девочка. Правда, иногда капризничает. Молодые все такие. Тут ничего не поделаешь. — Борислав пожал плечами. — Давай зайдем внутрь и там поговорим о делах.

Он заковылял к своему пустому киоску. Флека зашел вслед за ним и ухитрился захлопнуть дверь.

— Никогда раньше не был внутри, — заметил Флека, осматривая все обнаженные швы на предмет возможного взлома воровской фомкой. — Я подумывал открыть собственный киоск, да только… ну, это такое хлопотное дело.

— Все дело в потоке товаров, поделенном на площадь. С этой точки зрения, киоск — сверхприбыльное предприятие розничной торговли. Но это предприятие для одного человека. Здесь можно вести дела только в одиночку.

Флека посмотрел на него мудрыми круглыми глазами.

— Эта девочка, которая так плакала из-за своих волос… Она не твоя дочь, а?

— Что? Нет.

— А что случилось с ее отцом? Его унес грипп?

— Она родилась намного позже, но ты прав, ее отец умер. — Борислав закашлялся. — Он был моим добрым другом. Солдат. Очень красивый парень. Его девочка просто милашка.

— Значит, ты ничего для этого не делал. Потому что ты не солдат, и не богат, и не красив.

— Ничего не делал — для чего?

— Такая женщина, как Ивана, она не ждет красавца — солдата. Или богатого босса. Такая женщина, как она, хочет красивое платье. Или капельку духов. А главное — иметь в своей постели кое-что получше бутылки с горячей водой.

— Ну, у меня киоск и сломанная нога.

— У всех нас, мужчин, сломанная нога. Она подумала, что тебя ограбили. И прибежала прямо сюда, прихватив все, что могла, запихнув вещи в наволочку. Значит, ты не урод. Ты — глупец. — Флека ударил себя кулаком в грудь. — Я урод. У меня три жены: одна в Бухаресте, одна в Люблине, а та, что в Линце, даже не цыганка. Они закопают меня живым, маэстро. С этим ничего нельзя поделать, потому что я мужчина. Но это не про тебя. Ты — глупец.

— Спасибо за бесплатное предсказание судьбы. Ты все знаешь, да?

Она и я были здесь в тяжелые времена. Вот в чем дело. У нас с ней своя история.

— Ты фанатик. Ты шут. Я вижу тебя насквозь, как витрины этого киоска. Тебе нужно строить жизнь. — Флека ударил кулаком по обоям киоска и громко вздохнул. — Послушай, жизнь грустна, правильно? Жизнь — печальная шутка, даже когда она есть. Итак, Бутсы. Теперь я тебе расскажу о своем фабрикаторе, потому что у тебя есть деньги и ты его у меня купишь. Это красивая машина. Очень плодовитая. Она из больницы. Ей полагалось делать кости. Эта инструкция посвящена изготовлению костей, и это плохо, потому что никто не покупает кости. Если ты глухой и хочешь получить маленькие черные косточки для ушей — вот для чего эта машина. И еще: эти черные игрушки, которые я с ее помощью сделал, я их не могу раскрасить. Они слишком твердые, поэтому краска сразу же слетает. Что бы ни изготовил этот фабрикатор, оно будет твердое и черное, и ты его не сможешь раскрасить, этой вещи положено находиться внутри больного… К тому же я не умею читать глупые инструкции. Ненавижу читать.

— Он работает от стандартного напряжения?

— Я его запускал от постоянного тока, подключая к аккумулятору своего автомобиля.

— Где сырье?

— Оно упаковано в большие мешки. Порошок, желтый порошок. Фабрикатор каким-то образом склеивает его, при помощи искр или еще как-то, он делает порошок блестящим и черным и связывает его очень быстро.

— Я беру сырье вместе с машиной, по одной цене.

— Это еще не все. Помнишь тот раз, когда я поехал в Вену? Мы собирались заключить сделку. Мы уже ударили по рукам, а я это дело провалил. Из-за Вены.

— Правильно, Флека. Ты полностью его провалил.

— Значит, это моя цена. Часть моей цены. Я продам тебе машину для производства игрушек. Мы сейчас достанем ее из автомобиля и затащим в киоск в целости и сохранности. Когда представится случай, я привезу тебе мешок с угольной соломкой. Но мы забудем о Вене. Мы просто о ней забудем.

Борислав ничего не сказал.

— Ты простишь тот мой проступок. Вот чего я от тебя хочу.

— Я это обдумаю.

— Это часть сделки.

— Мы забудем прошлое, и ты отдашь мне машину, сырье и еще пятьдесят баксов.

— Ладно, продано.

Когда фабрикатор оказался внутри киоска, у Борислава не осталось места для самого себя. Ему удалось переписать инструкции из черного молчаливого фабрикатора в свой ноутбук. Солнце уже взошло. Хотя все еще было сыро и зябко, официанты из «Трех котов» уже расставляли белые стулья, сложенные на ночь стопкой. Борислав сел за стол. Он заказал кофе и начал внимательно читать неуклюжий машинный перевод польского руководства.

Сельма пришла ему надоедать. Она была замужем за школьным учителем, славным малым, имевшим постоянную работу. Сельма называла себя художницей, делала украшения и одевалась, как лунатик. Школьный учитель был высоко мнения о Сельме, хотя она спала со всеми подряд и ни разу не приготовила ему приличного обеда.

— Почему твой киоск пуст? Почему ты торчишь здесь без дела? Борислав отрегулировал угол наклона экрана.

— Я осваиваю средство производства.

— Что ты сделал со всеми моими браслетами и ожерельями?

— Я их продал.

— Все?

— Все до единого.

Сельма села, словно ее ударили клюшкой.

— Тогда ты должен угостить меня бокалом шампанского! Борислав нехотя достал телефон и послал сообщение официанту. Поднимался резкий ветер, но Сельма, гордая собой, все сидела над стаканом дешевого итальянского красного.

— Не жди, что я быстро пополню твои запасы! На мои художественные произведения большой спрос.

— Спешить некуда.

— Я прорвалась на рынок предметов роскоши, за рекой, в «Межконтинентальном». Этот отель берет все ожерелья из слоновой кости, которые я делаю.

— Да-да, — рассеянно пробормотал Борислав.

— Короткие бусы из слоновой кости, они пользуются неизменным спросом у глупых стареющих туристок с увядшей шеей.

Борислав поднял глаза от экрана и взглянул на женщину.

— Тебе не пора бежать к верстаку?

— О, конечно, конечно, «дай людям то, чего они хотят», это твоя больная мелкобуржуазная философия! Те иностранные туристки в больших отелях, они хотят, чтобы я делала унаследованный от прошлого кич!

Борислав махнул рукой в сторону улицы.

— Ну, мы ведь живем в районе Старинных искусств.

— Послушай, глупец, когда это место было районом Передовых искусств, здесь было полно авангардистов. Посмотри на меня хоть раз. Разве я из музея? — Сельма рывком задрала юбку до середины бедра. — Разве я ношу старые крестьянские башмаки с загнутыми носами?