Солнца Скорпиона

Магнаты Магдага лихорадочно строили свои гигантские монументы и безжалостно подгоняли своих рабочих и невольников, а результат, в конечном счете, был один — ещё больше огромных пустых зданий, посвященных непонятным мне тогда темным целям.

Генал, темное живое лицо которого показывало, что его быстрый и гибкий ум лишь наполовину сосредоточен на нуждах нескончаемого процесса изготовления кирпичей, бросил взгляд на небо.

— Почти полдень. Где же Холли? Я проголодался.

Многие другие рабочие, мастерившие кирпичи, вставали, кое-кто потягивался. Шлепающие звуки формирования кирпичей, разносившиеся в жарком воздухе, поутихли.

Охранник-ош отхаркался и сплюнул.

Теперь женщины разносили полуденную еду своим мужчинам.

Еду готовили в небольших хижинах и сараях, воздвигнутых в тени высоченных стен и громадных возносящихся ввысь строений,. Они лепились к ним, словно моллюски к скалам. Женщины грациозно шли среди куч стройматериалов, кирпичей, лесенок, каменной кладки и длинных отрезков бревен.

— Тебе повезло, Писец — повезло, что ты служишь писцом в нашей Бригаде, — сказал Генал, когда приблизилась Холли.

Я кивнул.

— Согласен. Лучше Холли не готовит никто.

Она бросила на меня быстрый подозрительный взгляд, эта юная девушка, в чью задачу входило готовить и убирать для бригады мастеривших кирпичи, а потом, когда придет её очередь, работать деревянным шпателем из дерева струм. Полагаю, вид моей страхолюдной рожи заставил её заколебаться с ответом. Из-за открытия, что я владею довольно редким искусством читать и писать — все тот же дар таблетки с генетически закодированным обучением языку, что была дана мне так давно Масперо, моим наставником в легендарном городе Афазое — меня автоматически зачислили в писцы, то есть одним их тех, кто вел подсчет сделанных кирпичей, выполненной работы, достигнутых квот. Писцы стояли повсюду среди зданий — как стояли, ведя учет, во время сева и сбора урожая на принадлежащих Магдагу полеводческих фермах.

Из-за этого простого умения писать и читать я избавился от многих ужасов, выпадавших на долю настоящих рабов — тех, кто надрывался, обтесывая камень в карьерах или выдавая на-гора большие двуручные корзины самоцветов, или греб прикованный к весельным скамьям галер.

Магдаг, несмотря на свою грандиозную строительную программу, господствовавшую в жизни всех обитавших в радиусе пятидесяти дуабуров от города, был, по существу, морским портом, городом внутреннего моря.

И вот я сидел здесь — моряк, приговоренный считать кирпичи, когда слышно было, как море омывает причалы, а у этих причалов ждут, покачиваясь на волнах, корабли! Как я жаждал тогда вырваться в море! Щекотавший ноздри морской бриз вызывал у меня острое, до зуда в подошвах, желание ощутить под ногами палубу, а в волосах — ветер, услышать скрип канатов и блоков, почуять самую живую кровь моря!

Мы все уселись обедать, и Холли, как и обещала, выделила Геналу двойную порцию, а он предложил ей сделать тоже самое и для меня. Все мы носили обыкновенные серые набедренные повязки, или набедренники, рабочих. Некоторые женщины одевали также серые туники, но большинство их не утруждало себя этим, желая иметь свободные руки для нескончаемой работы. Когда Холли нагнулась передо мной, я посмотрел на её юное лицо. Она выглядела совсем молодой и наивной — темноволосая, с серьезными глазами и нежными, казалось, едва сформировавшимися губами.

— А с каких это пор писец стал заслуживать лишнего пайка, украденного с риском для жизни? — спросила она Генала.

Он вспыхнул и вскочил, но я положил ему руку на плечо, и он опустился на место, хотя и с некоторым усилием.

— Это не имеет значения.

— А по моему, имеет…

Я не ответил. Среди бригад рабочих, обедавших в полдень, к нам бежал человек с искаженным гневом лицом, раздавая на бегу удары по плечам длинной балассовой палкой.

— Вставайте, ленивые расты! За работу. Вставай!

Генал поднялся со звуком возмущения и гнева, напоминавшим рычание щенка. Его юное лицо раскраснелось, глаза горели. Холли быстро шагнула рядом с ним. Голова её только-только доходила ему до плеча. И им обоим приходилось подымать голову, чтобы посмотреть мне в лицо.

— Пугнарсес, — с отвращением произнес Генал. Он добавил бы ещё пару ласковых слов, но Холли положила ему на руку свою нежную ладонь.

Бежавший был надсмотрщиком, рабочим вроде нас самих, но избранным из наших несчастных рядов и получивший в знак своей мелкой власти балассовую палку — баласс похож на земное черное дерево — и серую тунику с нашитыми на спине и на груди черно-зелеными знаками принадлежности к начальству. Его отличали высокий рост, почти с меня, массивное телосложение, нечесаные черные волосы и заостренный нос. Над поблескивающими злобой глазами хмурились лохматые брови. Он служил бригадиром десяти бригад и ни за что не потерпел бы недоработки или халтуры. Над Пугнарсесом всегда висела угроза кнута, так как среди мегалитов Магдага от неё было никуда не деться.

Мы все быстро поднялись, ворча и потягиваясь, быстро набивая рты остатками пищи.

Я ясно видел, что Пугнарсес лупил своей палкой со свирепостью, проистекавшей от собственного едва сдерживаемого гнева на то, чем ему приходилось заниматься. Он считал себя человеком, родившимся не в том слое общества. Ему следовало быть сыном какого-нибудь высокопоставленного магната, важно расхаживать в кольчужной броне и с мечом на боку и отдавать приказы скорее в гуще боя, а не среди рабочих о качестве и количестве глиняных кирпичей.

Теперь мы услышали громкие крики других надсмотрщиков и протяжные стенающие завывания сотен рабочих и невольников.

Пробегая среди путаницы кирпичного производства и мимо места, где оторвались от обеда каменщики, мы увидели крылатую статую футов в сто [11] высотой, влекомую сотнями мужчин и женщин. Эта колоссальная статуя возвышалась над нами словно башня, великолепный образчик варварского вдохновения и культурного достижения.

Много дней ушло на ваяние этих неподвижных черт, этого лба, подобного утесу, короны из перьев, сложенных рук с атрибутами полубожественной власти, распахнутых крыльев, на которых было отчетливо высечено каждое перо. Массивные катки из ленка под пьедесталом скрипели от тяжести. Покуда одна группа рабочих и невольников тащила, надрываясь на жаре, эту ужасающую массу при помощи длинных веревок, другая подымала последний освободившийся каток и переносила его вперед. Там старший надсмотрщик с цветным знаком на белой тунике, ярко горящим в лучах солнц, и скрученным в спираль кнутом в правой руке указывал, куда именно следует положить этот каток.

Нас поспешно поставили на веревки, и мы навалились со всей силы. Обливающийся потом Пугнарсес кричал и размахивал балассовой палкой. Дергая в такт отчаянным рывкам других рабов, мы втащили чудовищную статую наверх по пологому склону, который и послужил причиной минутной задержки и последовавшего за ней вызова новой группы тяглового скота — мужчин и женщин, рабочих Магдага.

Вместе, потратив много сил на проклятия, брань и взывания к Гракки-Гродно, небесному покровителю тяглового скота, под обрушивающиеся на наши голые спины удары балассовых палок и кнутов надсмотрщиков, мы втянули этого кумира вверх по склону, а потом проволокли полпути к затененному входу вышиной в четыреста футов [12], через который он должен был быть доставлен на свое место у стены. Там ему было суждено служить лишь ещё одним напоминанием о величии и мощи Магдага.

В длинных рядах налегавших вместе с нами на веревки невольников и рабочих я увидел множество полулюдей Крегена. Там трудились оши, рапы — стервятникообразные субъекты, чей запах так раздражал человеческое обоняние — и даже кучка фрислов. Попадалось и множество зверолюдей других, неизвестных мне видов. Но среди рабов я не увидел ни одного чулика.

Другие люди, оши и рапы в мечами и кнутами в руках охраняли и погоняли людей, ошей и рап. Воистину, мироздание на Крегене уравняло все виды. Хотя человек явно доминировал в этой части планеты, он отнюдь не являлся венцом творения. Я увидел множество людей, смазывавших веревки на месте связок и проверявших по очереди каждый высвобождающийся каток в поисках трещин или слабин. Многие из них были рыжими, а значит, вполне могли быть уроженцами Лаха — континента укрытых за стенами садов и женщин под прозрачными покрывалами, что лежал к юго-востоку от Турисмонда в Закатном море, ближе к Вэллии, чем восточная оконечность Турисмонда, где среди моря варварства процветали лишь отдельные изолированные города. Мысль о Вэллии с её островной империей, которую я никогда не видел, потянула за собой другие непрошеные воспоминания, от которых мне так никогда и не удалось избавиться, и я с проклятием налег на веревку.