Ярость мщения

Я подождал, пока они выйдут, и лишь потом опустил оружие и позволил себе задрожать. Нервы были на пределе. Сначала я чуть не застрелил его. Потом ее.

Проклятье!

Какая кутерьма поднялась бы.

Нет, так поступать не годилось. Ни в первом случае, ни во втором. Я повесил ружье на плечо и пошел следом за ними.

Я должен был…

Снаружи донеслись выстрелы – захлебывающиеся очереди «АМ-280».

А потом – крик мальчишки.

Я на бегу снимал винтовку с плеча…

4 МОДУЛИРОВАНИЕ: ДЕНЬ ВТОРОЙ

Второй день занятий был посвящен чистоте.

На этот раз зал обставили по-другому: 498 стульев располагались пятью концентрическими кругами вокруг сцены. Восемь одинаковых проходов делили их, как пирог, на равные части. Проходы сходились к высокому, похожему на алтарь помосту. Я почувствовал себя церковным служкой на некоем священнодействии.

Экранов над помостом не было, но в центре каждой из четырех пустых стен зала висели экраны еще большего размера.

Заняв свое место, я все гадал, зачем понадобилось менять обстановку. Почему-то меня это тревожило. Я чувствовал себя не в своей тарелке.

Места быстро заполнялись. Сегодня мы все были одеты в одинаковые коричневые комбинезоны. Ни военная.] форма, ни гражданская одежда, вообще никакие различия не допускались. Таким было одно из правил: никаких внешних различий, за исключением нашивки на левой стороне груди, где крупными буквами написана фамилия. Только фамилия, ни имени, ни чина.

Некоторые из старших офицеров начали было роптать, но Формана это не интересовало. Он лишь заметил, что тем самым они демонстрируют, насколько привыкли отождествлять себя со своими погонами, и заявил, что чины к делу, которым мы займемся, отношения не имеют, а, напротив, могут только помешать. Он посоветовал оставить их за порогом и стать самими собой. Это было не совсем понятно, но он не вдавался в объяснения.

Без часов я чувствовал себя неуютно – пришлось расстаться и с ними, – но все равно не сомневался, что давно пора начинать, хотя еще не все стулья были заняты. Я недоумевал, чем вызвана задержка.

В комнату продолжали входить люди. Появились две седовласые дамы-полковники, сидевшие вчера в конце моего ряда. Они, похоже, думали, что имеют специальное разрешение обсуждать все происходящее; в конце концов их болтовня так надоела, что им предложили – не приказали, а предложили – сесть порознь. Сейчас они тоже не прекращали разговор и, вместо того чтобы разойтись по своим местам, остановились у двери, продолжая болтать. Я даже подумал: какие невоспитанные старухи. Наконец к ним подошли два ассистента и под ручку развели по местам, которые располагались на противоположных сторонах круга.

Однако еще оставались незанятые места. Где же остальные? Я насчитал двенадцать пустых стульев. Что случилось? Куда делись их хозяева?

Тянулись минуты.

Ассистенты в молчаливой готовности стояли вдоль стен, у столов, расположенных позади последнего ряда стульев, у дверей и в начале проходов. Их было не меньше полусотни. Все – с бесстрастными, застывшими лицами.

На противоположной стороне поднялся высокий кряжистый мужчина и решительно зашагал к столу в дальнем конце зала, где сидела куратор курса.

– Чего мы ждем? – требовательно спросил он. Лицо у него было красное и рассерженное.

Куратор посмотрела на него ничего не выражающим взглядом.

– Вернитесь на свое место. – Ее голос слышали все.

– Я хочу знать, что происходит.

– Ничего не происходит. Вернитесь на место.

– Нам обещали, что будут отвечать на все наши вопросы, – резко сказал он.

Куратор встала. По сравнению с ней мужчина выглядел особенно высоким и массивным, но она встретила его взгляд с бесстрастным видом.

– Вам обещали, что ко всем вопросам будут относиться соответствующим образом. Данный вопрос неуместен.

– Почему? Объясните!

Он навис над ней, опершись о край стола руками, похожими на окорока. По-видимому, таким приемом он привык добиваться своего, демонстрируя готовую обрушиться гору мяса.

Но на этот раз номер не прошел. Куратор была непоколебима. Она смотрела на него как на большого капризного ребенка.

– Еще рано. Вы же дали обещание выполнять инструкции, не так ли? Согласно инструкции на сегодняшнее утро, вы должны были войти в зал и сесть на свое место. Вы это выполнили?

– Но ведь ничего не последовало!..

Метод не приносил успеха, и это ставило его в тупик. Куратор окинула мужчину безразличным взглядом.

– Вы согласились выполнять инструкции, а теперь собираетесь нарушить слово?

– Я хочу знать, чем вызвана задержка!

Голос стал громче, а вид еще агрессивнее. На них смотрели все собравшиеся.

Меня невольно восхищало самообладание нашего куратора. Ярость мужчины никак не отразилась на ее невозмутимом лице.

– Вчера вам все объяснили, – сказала она. – Занятие не начнется, пока все не займут свои места. До сих пор остаются незанятыми тринадцать стульев. Один из них – ваш. Вы сами задерживаете остальных.

Здоровяк разозлился еще больше. Я заметил, как его руки сжались в кулаки, но сказать ему было нечего. Создавалось впечатление, что он знал все ответы, на которые мог рассчитывать. Так что ему не оставалось ничего другого, как вернуться на место.

Он шумно выдохнул, раздраженно поморщился, покачал головой и пожал плечами, словно говоря: «С такими самодурами бороться бесполезно», – потом повернулся и пошел на свое место. Его шаги звучали громко и возмущенно, как бы посылая ее и всех нас тоже к чертовой матери. Он сел и скрестил руки на груди, являя собой воплощение праведного гнева.

Прошло еще некоторое время, но ничего нового не произошло.

Мы сидели и ждали.

Это начинало надоедать.

А потом, сменяя это чувство, во всех стало нарастать озлобление. Мы сидели и потихоньку кипятились. Испепеляли взглядами ассистентов – и друг друга. Мы ненавидели опаздывающих, которые заставляли нас ждать.

Я хотел было, встать и громко выразить протест, но передумал.

Побоялся.

Другие тоже боялись. Я повернулся и осмотрелся. Некоторые прятали глаза. Одна женщина тихонько плакала, закрыв лицо ладонями. Никто не обращал на это внимания.

Я начал испытывать ненависть к ассистентам.

Потом вернулась скука.

А потом внезапно меня осенило! Я понял, что происходит. Это была проверка! Мы должны сидеть здесь и ждать. И кое-что понять во время этого ожидания.

Я встрепенулся. Огляделся, проверяя, чем заняты другие. Я оказался не единственным. Еще парочка слушателей с интересом крутила головами. Они узнали меня и улыбнулись. Я расплылся в ответной улыбке. Мы поняли соль! Вопрос в том, как мы умеем ждать!

Кто-то неуверенно хихикнул, и вскоре хохотал весь зал. Я отыскал взглядом куратора. Она продолжала сидеть с каменным лицом. С каменным ли? Прикрыв рот ладонью, она закашлялась и отвернулась к стене.

Когда смех начал стихать, одна из дверей открылась, пропустив в зал шестерых из двенадцати пропавших слушателей. Двое ассистентов развели их по местам.

Секунду спустя своей энергичной походкой вошел Форман. Он двинулся по проходу, что был прямо напротив меня, и поднялся на сцену. Сегодня он надел свободную блузу цвета меди и широкие спортивные брюки.

– Доброе утро, – поздоровался он и посмотрел на часы. – Сейчас десять сорок пять. Мы начинаем с опозданием на час сорок пять минут. По правилам, ни одно занятие не может начаться, пока все не будут сидеть на своих местах. Шестеро из вас до сих пор отсутствуют. Еще сорок два человека опоздали. Итого – сорок восемь человек, которые не сдержали данного ими слова. Почти каждый десятый! Вот вам показатель честности группы. Десять процентов времени вам нельзя доверять! И вы еще удивляетесь, почему у вас что-то не получается.