Заповедник архонтов

На вопрос, что он, попечитель, понимает под артефактами, тот ответил, что это явления или рукотворные предметы, которые не могут существовать, действовать, или быть изготовленными, исходя из круга тех знаний, которыми обладает данное общество. Определение мудреное, лишь частично соответствующее тому, которое существует на Земле, [2] но я сообразил.

— То есть, с точки зрения представителей местной популяции являются чудом? Что-то вроде ружья в руках североамериканского индейца? Тот наблюдал, как эта штука действует. Ему, возможно, даже известно — стоит белому нажать на расположенный внизу деревяшки крючок, и из длинной трубы вылетит огненная смерть. Надо только направить ее в сторону врага. Но как действует это оружие, какая сила сидит внутри железной трубы, он объяснить не в состоянии.

— Именно так, — ответил попечитель. — За исключением того, что индеец скоро находит объяснение этому чуду, но оно скорее мифологического, а не технического плана.

Я согласился…

Такова легенда, которой я должен придерживаться, нравится мне это или нет.

Все равно в этом была какая-то запредельная, не поддающаяся осмыслению мистика. На роду мне, что ли, написано то и дело натыкаться на упрятанные ди звездолеты? Если даже я сплю, дверь вот она, перед носом. Реальней не бывает. Итак, я вновь оказался в тупике, перед лицом понуждающей меня к действию необходимости, не имея на этот раз ни поддержки земных друзей-хранителей, ни волшебного пояса, позволявшего мне оборачиваться Серым волком — да-да, именно тем существом, которое помогло царевичу добыть Елену Прекрасную.

На это раз я был родом из губошлепов — примитивного племени, представители которого чуть что бежали в тюрягу замаливать грехи.

Некоторое время, пытаясь отворить дверь, я мучился с ментальными формулами. Все было напрасно. Без помощи нанявшего меня попечителя здесь не обойтись, а связаться с ним я мог только через «Быстролетного».

Вот с какими мыслями вернулся я в свою камеру. Вверх Иуда поднимался веселее. Молча мы улеглись спать. Иуда отключился сразу, тут же принялся повизгивать и дергаться во сне. Я наградил его роскошным сном — пусть хотя бы видением озарит его свет райского уголка, именуемого Землей. Я провел его по нашим лесам, распахнул морскую ширь, дал возможность воочию полюбоваться голубыми небесами. Мне же в ту ночь приснился берег моря, покосившаяся изба, старуха, требовавшая у меня то новое корыто, то просторную избу, то столбовое дворянство, то царство. Каждый раз я был вынужден идти на берег и звать золотую рыбку. При этом сам я представал во сне то Гитлером, то Чарли Чаплиным.

Утром, после подъема спросил у Иуды.

— Что привиделось? Всю ночь ворочался.

Тот удивленно глянул на меня, почесал голову.

— Как это привиделось? Учитель, что может привидеться в часы ночного отдыха. Лег — отдыхай.

Теперь я с некоторым удивлением глянул на него.

Чего ради я старался?

Глава 3

Между тем сокамерники продолжали донимать меня просьбами рассказать что-нибудь дозволенное. Делать было нечего. На следующий день я поведал про Кощея Бессмертного, заключенного мамкой Моревной в темницу, где его подвесили на цепях, в полной темноте, без хлеба и питья. Скоро Кощей обессилел, стал прозрачным. Поведал о Иване-гарцуковом сыне, бездумно поддавшемся нечистому желанию и в нарушение приказа сунувшему ключ в запретную скважину. Заветную дверь тоже описал — металлическая, в рост поселянина плита, формой напоминает вытянутый круг. С горечью рассказал о том, как гарцуков сын напоил ключевой водой злодея, и тот воспрянул, порвал цепи и унес мамку Моревну в пещеру. На этом прервал рассказ, оставив продолжение на завтра. Не тут-то было — заключенные тут же в камере устроили дискуссию и скоро вынесли решение продолжать «немедля». Часовой для верности ткнул меня тупым концом копья в ребра. Правда, дали передохнуть, сами в это время занялись обсуждением услышанного, после которого единодушно пришли к выводу, что в этой сказке речь идет о Черном злыдне, превращающим добропорядочных поселян в неких жутких тварей, отличающихся прозрачностью. Страж авторитетно подтвердил — точно, это про Черного гарцука.

С той поры зажили мы в камере весело, душа в душу. Сулла постоянно держался возле меня, расспросами не докучал, только иной раз вопросительно посматривал в мою сторону — видно, ждал призыва. Пришел, мол, твой час, Иуда, ступай, служи истине! Я в свою очередь рассказывал товарищам по несчастью байки о нечистой силе, которую они тот час окрестили «прозрачной». Рассказывал об упырях, ведьмах, русалках, вилах, домовых, гномах, гобблинах, чудовищных орках, мелких, снующих тут и там абасах [3] — одним словах, о тех таинственных сущностях, хранителем которых я являлся на далекой, отсюда невидимой Земле. После того, как нога у Этты перестала болеть, мне вышло заметное ослабление режима. Днем, когда узников гоняли в каменоломни, где ломали пласты известняка, ко мне стали приходить из столичного поселения всякие болявые-корявые, увечные, хворые. Несли свои немощи, язвы, бельма, нарывы, грудные жабы, распухшие глотки, иссохшие руки и ноги. Со всеми надо было поговорить, всех утешить, кому в силах помочь — помогал. Пока лечебные снадобья были, спасал многих, потом как-то поклонился собравшейся толпе и заявил.

— Нечем больше лечить, поселяне. Травки нет, облатки кончились, — показал им свой пустой мешок, потом добавил. — И в руке сила исчезла. Не обессудьте.

Хворые молча почесались, повернулись и разбрелись кто куда. Вечером в камеру явились сам начальник канцелярии с помощником. Первым делом помощник по имени Огуст вытряхнул содержимое моего мешка, пораскидал запасные сандалии, мыло, хламиду, нижнее бельишко, потом спросил.

— Где заначку прячешь?

Я растерялся.

Начальник канцелярии — густоперый, с заметным пушком на груди, средних лет губошлеп — пояснил.

— Если сам заболеешь, чем лечиться будешь?

Я непроизвольно развел руками, и тут же с досадой сообразил, что следовало почесаться.

— Где же здесь заначку спрячешь? Травы пахнут, их сушить надо, перетирать. Настаивать… Жуков варить, гаденышей засаливать, что-то перегонять. Где же здесь этим заниматься? Господин, за что меня здесь держат? Я стар и глуп. Какой от меня вред ковчегу? Отпустили бы меня на волю, а?..

Он не ответил, однако на следующий день меня освободили от ломки камня. Приказали — добудь траву, приготовь настой, облатки, чтобы добрые поселяне не жаловались.

Так я временно вышел на свободу. Первым делом познакомился с поселением, раскинувшимся на холмах возле замка. Поселение также, как и материк, именовалось Дирахом. Местные жители тоже называли себя дирахами.

Побродил по улицам столицы, заглянул по приказу начальника канцелярии в лавки здешних лекарей. Все они имели образование, у каждого был диплом, себя называли не иначе, как «специалистами». Беседуя, я выяснил, что все они имели верное представление о морфологии и функциях внутренних органов, о составе крови, о живой клетке и ее строении, свободно оперировали такими понятиями как «микробы», «вирусы», «обмен веществ» или «метаболизм», однако вся их терапия основывалась исключительно на диетах, физических нагрузках и гомеопатии. Далее использования лечебных растений и попытки отыскать способы терапевтического воздействия на организм не распространялись. В их знаниях налицо были существеннейшие пробелы, особенно в области психиатрии. О рефлексах, условных и безусловных, о бессознательном и подсознании (это не одно и то же), об «эго», не говоря уже об «суперэго», об архетипах и либидо и всякой прочей атрибутике, описывающей внутренний мир разумного существа, они слыхом не слыхивали. Не имели понятия о гипнозе, хотя хордян без сомнения можно было отнести к внушаемой расе. При использовании самой упрощенной методики — завораживающего посверкивающего предмета, маятника либо словесной формулы, — они практически поголовно впадали в сомнамбулическое состояние, однако заставить их, введенных в транс, исполнить какое-либо задание было совершенно невозможно. Они напрочь отключались от реальности, просто не слышали мой голос. Психика у них была в полном порядке, сон не нарушаемо крепок, неврозы считали «причудами и капризами», что, по-моему, свойственно всем варварским обществам.