Миры Роджера Желязны. Том 6

Правда, призрак моего предыдущего «я» цинично нашептывал мне на ухо, что если убийство действительно хорошо спланировано и на самом деле умело осуществлено, то, как правило, очень трудно установить, что это именно убийство, а не смерть, наступившая в результате, скажем, несчастного случая или болезни, и поэтому не следует строить иллюзии относительно стопроцентной эффективности нашего контроля над людьми. Окриком я загнал предка обратно в небытие, которое он, кстати вполне заслужил. По крайней мере, лично я не сомневался, что он обретается там заслуженно. А что касается каких-то якобы невыявленных нами актов насилия, тем более убийств, так ведь мы располагали исчерпывающей информацией о каждом жителе Дома, поэтому скрыть от нас что-либо было практически невозможно.

Самое неприятное, что случилось это именно со мной. Мне предстояло скрыть факт убийства, чего я не позволил бы сделать никому другому. Ну а если конкретнее: я должен был постараться, чтобы ни полиция, ни кто бы то ни было не узнали истинную причину моей смерти. Звучало все это достаточно дико, но ведь у меня был особый случай…

Саркастический смех вырвался из моего горла. Настроение у меня окончательно испортилось.

— «Особый случай»! Неплохо сказано, старый крот! — пробормотал я. — Вот уж действительно и смех и грех!

— Черт побери, Ланж, у тебя, оказывается, напрочь отсутствует чувство юмора!

— Согласен, я в дурацком положении, но сам по себе факт убийства — не повод для смеха.

— Особенно когда убиваешь не ты, а убивают тебя?

— Относительно меня ты заблуждаешься.

— Ну-ну, не прикидывайся овечкой. У тебя руки по локоть в крови, как у любого из нас.

— Я не убийца! Я никого не убивал!

Тут, впрочем, я с трудом подавил в себе желание снова хмыкнуть.

— А как насчет частичного самоубийства? Про меня ты забыл?

— Человек имеет право распоряжаться собой, как ему вздумается. А ты… ну кто ты такой? Тебя нет! Ты — ничто!

— Тогда почему же ты так разволновался? Нервы не в порядке? Нет, Ланж, я существую. Ты убил меня, преднамеренно лишил меня жизни, но я существую. И настанет время, когда я воскресну. А воскресишь меня ты.

— И не мечтай!

— А ты не зарекайся. Я тебе понадоблюсь, и очень скоро.

Уже задыхаясь от ярости, я снова отправил предка в небытие, только там ему и место.

Проклиная себя за неумение сдерживаться, я одновременно сознавал, что мой гнев — проявление атавистических инстинктов, пробудившихся в результате психической травмы, полученной в момент смерти. Впрочем, с нервами я совладал довольно быстро, напомнив себе, что до тех пор, пока люди остаются людьми, мой долг — продолжать начатое, какой бы облик ни пришлось мне принять в очередной раз.

Итак, прежде всего нужно было успокоиться. Успокоиться и ждать, когда ко мне вернутся силы, а пока не высовываться. Разумеется, чем позже я смогу начать действовать, тем труднее будет восстановить прежний порядок вещей, но ведь возможности человеческого организма ограничены, Должно пройти какое-то время, прежде чем ко мне вернется способность принимать правильные решения.

Я стиснул зубы, сжал кулаки. Нельзя быть таким невыдержанным, это всем нам может дорого стоить. Расслабимся потом, позднее.

Я заставил себя встать с постели, подошел к зеркалу, висевшему над умывальником. На меня смотрел седой темноглазый мужчина лет пятидесяти. Взъерошив волосы, я попробовал улыбнуться. Улыбка вышла невеселая. «В голове у тебя полный разброд», — сказал я своему отражению, и все мы согласились с этим утверждением.

Открутил кран, дождался, когда потекла холодная вода, обмыл разбитую физиономию и почувствовал себя немного лучше. Стараясь не думать ни о чем, кроме поставленной перед собой задачи, вытащил из стенного шкафа одежду. Быстро оделся. Начав двигаться, я уже не мог остановиться. Хотелось как можно скорее отсюда выбраться.

Вызвал звонком медсестру, а пока принялся расхаживать взад и вперед по палате, изредка задерживаясь у окна, чтобы бросить взгляд на больничный дворик — совсем пустой, если не считать двух или трех больных и пришедших к ним родственников. Высоко вверху уже зажглись софиты.

Вдали высились башни трех эскалаторов, каждая напоминала гигантский штопор. Справа мне были видны просторные балконы сводчатой галереи. Светились и фонари вдоль больничной ограды. Движение на транспортерных лентах и переходах между ними в этот час было небольшое. Вертолетов тоже в пределах видимости не наблюдалось.

Появилась медсестра и повела меня к молоденькому врачу, тому самому, который объявил мне, что со мной все в порядке. Поскольку я был с ним совершенно согласен, он и разрешил мне отправляться на все четыре стороны. Я поблагодарил его и поспешно откланялся.

Спускаясь к транспортерной ленте, отметил, что чувствую себя с каждой минутой все лучше и лучше. Сначала мне было абсолютно все равно, куда двигаться, я просто испытывал потребность оказаться подальше от больницы, ее специфический запах напоминал мне о том плачевном состоянии, в котором я пребывал совсем недавно.

Я шел мимо складских помещений, над головой время от времени проносились вертолеты «скорой помощи». Стены, перегородки, пилоны, платформы, пандусы, посадочные площадки — все вокруг было белым и пахло карболкой. Я шел все быстрее, а навстречу мне без конца попадались то санитары с носилками, то медсестры с пробирками в руках, то больные в окружении озабоченных родственников. Просто чудом я не сбил никого с ног, потому что уже бежал — вот до какой степени было мне ненавистно это место со всеми его аптечными киосками, процедурными кабинетами и приемными покоями, в которых лежали прибывшие для излечения, а также те, кто уже ни в какой медицинской помощи не нуждался.

Транспортерная лента, в направлении которой я несся, пересекала угол больничного парка, где бедняги в креслах-каталках коротали оставшееся им время до того дня, когда и перед ними должна будет отвориться черная дверь в небытие. А над территорией больницы подъемные краны, похожие на птиц, с тихим клекотом мотали огромными клювами, разнося в различных направлениях узлы для сборки тех или иных механизмов, контейнеры с медикаментами и человеческими органами, предназначенными для трансплантации, и все это выглядело хаотично лишь для неопытного глаза, а в действительности делалось в строгом соответствии с непрерывно обновляющимися на компьютерах данными.

Только после двенадцатой пересадки я задышал свободнее. Соскочил с транспортерной ленты и очутился в освещенной лампами дневного света и многолюдной «Кухне».

Воздух, пронизанный соблазнительными ароматами, толчея, разнообразие красок. Наконец-то я снова на этом свете, а не на «том».

Зашел в небольшое, уютное кафе. Несмотря на то что был голоден, уже через минуту перестал ощущать вкус пищи, жевал и глотал машинально. Зато с пристальным вниманием приглядывался к окружающим. «А вдруг среди этих, что вокруг, мой убийца? Интересно, кстати, как они вообще выглядят, убийцы? Впрочем, что за бред. Убить способен любой из них, дай только повод и предоставь возможности. По их добродушным лицам этого не скажешь, но ведь кто-то выстрелил в меня всего несколько часов назад! Да, да, любой из них способен стать убийцей…»

При этой мысли мне стало не по себе, аппетит у меня пропал окончательно, зато я снова почувствовал настоятельное желание двигаться, идти куда-нибудь, куда угодно, лишь бы не оставаться на одном месте. Жесты и лица окружающих казались мне подозрительными, а то и вовсе исполненными угрозы. Мимо прошествовал с подносом толстяк, по виду из тех, что не обидит и мухи, а я весь напрягся, напружинился — задень он меня, и я бы с воплем вскочил со стула.

Как только освободился проход между столиками, я встал и нарочито неторопливым шагом вышел из кафе. Мне стоило огромных усилий не побежать опрометью к транспортерной ленте. Потом я долго ехал, ни о чем не думая. В толпе мне было страшно, но находиться в одиночестве казалось еще страшнее. Я ехал и бубнил себе под нос проклятия.