Искатель. 1963. Выпуск №1

— Внимание, посадка, — раздалось в шлеме.

Пиркс не знал, сказал ли это пилот или Пнин. Кресла разложились. Он глубоко вздохнул и стал очень легким, таким легким, что казалось, вот-вот взлетит к потолку. Инстинктивно схватился за ручки кресла. Пилот резко затормозил, дюзы полыхнули огнем, издали визжащий звук, рев рвущегося вдоль корпуса огня стал нестерпимым, тяжесть увеличилась, снова уменьшилась, и до Пиркса донесся глухой звук двойного удара. Сели. В следующее мгновение произошло что-то неожиданное. Ракета вдруг наклонилась и стала падать.

«Катастрофа», — мелькнуло у Пиркса в голове. Он не испугался, но инстинктивно напряг все мышцы. Остальные сидели неподвижно. Двигатель молчал. Пиркс отлично понимал пилота: ракета занимала очень неустойчивое положение, оседая вместе с осыпавшимися камнями, и тяга двигателей, не успев поднять ракету, могла перевернуть ее или бросить на скалы.

Грохот и скрежет перекатывающихся под стальными лапами каменных глыб ослабевал и, наконец, затих совсем. Еще пара струек гравия громко ударилась о сталь, еще какой-то обломок сполз вниз под тяжестью суставчатой «ноги», и кабина медленно осела, наклонившись почти на десять градусов.

Пилот вылез из своего колодца, немного растерянный, и принялся объяснять, что профиль местности изменился. Очевидно, по северной трещине прошла новая лавина. Он сел у самой стены, чтобы доставить их как можно ближе к Станции.

Пнин ответил, что это не самый разумный способ сокращать дорогу: лавинное поле не космодром и без особой необходимости рисковать незачем. На этом короткий обмен мнениями закончился, пилот пропустил их в воздушную камеру, и они по лестнице спустились вниз.

Пилот остался в ракете ожидать возвращения Пнина, а они двинулись вслед за высоким русским.

До сих пор Пиркс считал, что знает Луну. Однако он ошибался. Территория вокруг Циолковского была великолепной площадкой для прогулок по сравнению с местом, где он очутился теперь. Накренившаяся на максимально расставленных, увязших в каменной россыпи «ногах» ракета стояла в каких-нибудь трехстах шагах от тени, отбрасываемой главным валом Менделеева. Раскрытая в черном небе солнечная пасть почти касалась хребта, который, казалось, плавился в этом месте. По обе стороны дорожки, вернее нагромождения глыб и обломков, стояли залитые в цемент алюминиевые шесты. На каждом из них было укреплено что-то вроде рубинового шарика. Справа и слева от этого нацеленного в горы пути стояли, наполовину залитые светом, наполовину черные, как галактическая ночь, стены, с которыми не могли сравниться далее гиганты Альп и Гималаев.

Ганшин, Ланье и Пиркс прошли еще несколько сотен шагов вверх, и цвет скалы изменился. Реки розоватого порфира двумя валами обегали ущелье, к которому они шли. По мере того как они подходили, ощущение легкости и свободы движений исчезало — увеличивалась крутизна. Камни, достигавшие высоты в несколько этажей, сцепившиеся острыми зазубренными краями плиты лавы словно только и ждали прикосновения, чтобы превратиться в неудержимый камнепад, в лавину, все сметающую на своем пути.

Пнин вел их сквозь этот лес окаменевших взрывов не очень быстро, но безошибочно. Когда плита, на которую он ставил ногу в огромном ботинке, колебалась, он замирал на мгновение и либо шел дальше, либо обходил это место, узнавая по ему одному известным признакам, выдержит камень тяжесть человека или нет. А ведь никаких звуков, так много говорящих альпинисту, здесь не было. Один из базальтовых истуканов, который они обошли, без всякой видимой причины обрушился вниз, под откос. Падая сонно и медленно, он потащил за собой каменные громады. Они неслись все быстрее плавными скачками, пока белое, как молоко, облако пыли не окутало путь лавины. Зрелище походило на кошмарный сон — ударяющиеся о скалы глыбы не издавали грохота, и даже толчки грунта не чувствовались сквозь толстые подошвы ботинок. Когда они резко повернули на следующей извилине тропинки, Пиркс увидел след от прошедшей лавины и ее саму, уже как разлив плавно стелющихся волн. Инстинктивно он с беспокойством поискал глазами ракету, но она стояла, как и раньше, удаленная, может, на километр, а может, и на два. Он видел ее поблескивающее брюхо и три черточки ножек. Казалось, будто удивительное лунное насекомое отдыхает на старом лавинном поле.

Когда они подошли к зоне тени, Пнин ускорил шаги. Тревожная мрачная обстановка настолько поглотила внимание Пиркса, что ему просто некогда было наблюдать за Ланье. Только теперь до него дошло, что маленький астрофизик идет уверенно, нигде не спотыкаясь.

Вошли в тень. Пока они находились недалеко от залитых солнцем скал, отраженный свет немного освещал путь, играя на выпуклостях скафандров. Но скоро мрак начал густеть, и, наконец, стало так темно, что они перестали видеть друг друга. Здесь царила ночь. Пиркс почувствовал ее холод сквозь все антитермические оболочки скафандра. Холод не добирался непосредственно до тела, не покусывал кожи, а существовал как проявление новой, молчащей ледяной реальности.

Шары на верхушках алюминиевых мачт испускали довольно сильный красный свет: бусинки этого рубинового ожерелья поднимались ввысь и исчезали на солнце — там треснувший скальный хребет сбегал к равнине тремя расположенными друг над другом расщелинами. Их разделяли узкие горизонтальные выступы каменных плит, образующие что-то вроде тонких карнизов. Как показалось Пирксу, уходящая вдаль шеренга мачт вела к одной из этих полок, но он подумал, что это, пожалуй, невозможно. Выше, сквозь расколотый, словно ударом молнии, главный вал Менделеева, прорывался почти горизонтальный пучок солнечных лучей. Он выглядел как возникший в глухом молчании взрыв, брызнувший раскаленной белизной на скальные колонны и в расщелины.

— Там Станция, — раздался в шлеме близкий голос Пнина. Русский задержался на границе ночи и дня, холода и тепла, показывая что-то на горе, но Пиркс ничего не сумел разглядеть.

— Видите Орла?.. Так мы называем тот хребет… Вон голова, это клюв, а это крыло…

Вдруг Пиркс увидел всего Орла: крыло — это была именно та стена, к которой они направлялись, выше из стены торчала голова, на фоне звезд вершина казалась клювом.

Он взглянул на часы. Они шли уже сорок минут. И, пожалуй, осталось идти столько же.

Перед следующей полосой тени Пнин задержался, чтобы отрегулировать свой климатизатор. Пиркс воспользовался этим и спросил, где проходила дорога.

— Вот там. — Пнин показал рукой вниз.

Пиркс видел только пустыню и на дне ее — конус осыпи, из которой торчали большие обломки камня.

— Оттуда сорвалась плита, — объяснил Пнин, повернувшись теперь к выемке в стене. — Это Солнечные Ворота. Наши сейсмографы в Циолковском зарегистрировали толчок; предположительно сорвалось около полумиллиона топи базальта…

— Полмиллиона? — переспросил ошеломленный Пиркс. — Как теперь доставляют на гору все необходимое?

— Сами увидите, когда придем, — ответил Пнин и двинулся дальше.

Пиркс поспешил за ним, ломая голову над решением этой задачи, но ничего не придумал. Не носили же они на своих плечах каждый литр воды, каждый баллон кислорода? Нет, это невозможно.

Теперь они шли быстрее. Последний алюминиевый шест торчал у самой пропасти. Их объяла тьма. Они включили вмонтированные в шлемы рефлекторы, бледные пятна света подрагивали, перескакивая с одних выступов стены на другие, и зашагали по карнизу. Местами он сужался до ширины двух ладоней, местами становился таким широким, что на нем можно было стоять, расставив ноги.

Они следовали один за другим по этой полке, слегка волнистой, но совершенно горизонтальной. Ее шершавая поверхность служила хорошей опорой. Правда, достаточно одного неверного шара, легкого головокружения…

«Почему мы не обвязались?» — подумал Пиркс.

В этот момент пятно света перед ним замерло. Пнин остановился.

— Веревка, — сказал он.