Зеленый пароход имени Штирлича (СИ)

* * *

...И была такая жизнь счастливая, Леха - долго. Так долго, что и позабыл народ, что по другому жить можно.

Да что народ, Леха! И государь-батюшка, и все вокруг него светлости да сиятельства уверовали чистосердечно, что иначе - быть не может никак.

И случилось из-за этого, Леха, время длительное сплошных праздников. Каждый день - что-нибудь, да праздновали, не поверишь. Ну, а где праздник - там и возлияния всяческие. Так вот и жили - в праздниках и возлияниях бескрайних. Только тем несчастным, что водицу живительную на продажу, на обмен, то есть, в емкости агромадные закачивали - не до веселья было, потому как влаги этой животворной все больше требовалось, ибо пахать, сеять и вообще делать чего-нибудь - прекратили в государстве совсем.

А смысл? Все равно ведь, и еду, сытную и разнообразную, и напитки всяческие горячительные, а також одежонку модную и сувениры бесчисленные заморские - все с превеликим желанием заграница эта самая нам перла в любых мыслимых и немыслимых количествах, а взамен - водичку только давай чудодейственную. А нам, что - воды жалко, что ли?.. Чай, не убудет, вода-то. Вон сколько ея из-под земли хлещет - и конца ей никакого не видно. На наш век - точно хватит, верно?

И так - все рассуждать стали, Леха. И, скажу тебе честно - правильно стали рассуждать. Потому как работать в любом виде - большой грех, это, Леха, не обсуждается, так сам святой Митрофаний завещал, а что, вот, товарищ мой Леха, земледелие да хозяйство всяческое - как не работа мерзкая и естеству человеческому противопоказанная , а?.. Вот то-то и оно, Леха. Сам видишь, работа эта проклятая - супротив самого глубинного устройства человека нашего. И порядок такой извечный установлен Создателем от самого мира сотворения и до окончания времен, просто не знали мы об этом ничего, пока святой Митрофаний глаза нам, грешным, на истинное жизни назначение и Творца великий замысел - не открыл. И ведь не просто открыл, Леха, а тем еще, кто из-за незнания нечаянного или темноты своей непростительной, работою до прихода его, святого Митрофания, вольно аль невольно согрешил - дал он полнейшее прощение во веки веков.

Одно слово, хоть и святой, а - человечище, Леха, человечище! Всем, значит, человекам - человечище!

Ну, про святого Митрофания я тебе поболе - в другой раз расскажу, отдельно. Историческая личность! Дал он нам всем великое счастие Знания истинного и, хотя уж и нету его больше с нами, Знание это теперь в каждом из нас, Леха, точнехонько - есть.

Всегда.

А со Знанием этим, единственно верным, и помереть даже - нисколечко не страшно.

Вот так-то, Леха.

Но, чисто для справедливости, хочу сказать, Леха, что не все, не все к свету Знания этого прекрасному готовы оказались. Некоторые крестьяне отпущенные свободою своею распорядились самым, что ни на есть, бестолковым образом.

Заместо того, чтобы, значит, вместе со всем отдыхающим от жизни прежней невыносимой народом, возблагодарить, от всей души, святого Митрофания великого и Заветам его неукоснительно следовать - принялись они, побуждаемые предрассудками дремучими, пуще прежнего хозяйствами своими, никому, окромя них самих не нужными, заниматься. Мужичье - оно и есть мужичье, Леха, да и наставлять их на путь истинный - только себе дороже будет. А потому поудивлялся народ явлению этому занимательному - и забыл про них совершенно. Хотят, мол, сами себе хуже делать, темные - ну и ладно, пущай делают.

Такой вот занимательный факт, Леха.

Не зря ж говорят, все-таки - в семье не без урода, вот.

* * *

Повестка дня была краткой.

Среди товарищей гребцов нынешней ночью по неустановленным причинам неожиданно вспыхнул бунт.

Описания произошедшего отличались деталями, но сходились в главном - бунт был бессмысленный, бесцельный и непродолжительный. Смотрящего на одной из лодок выбросили за борт, и так потом и не нашли - из-за тумана. На других лодках смотрящим просто намяли бока, хотя первоначально намеревались убить. Короче говоря, идеи у стихийного восстания никакой не было, просто вот, как часто бывает - надоело все. Бунт, конечно, был быстро подавлен, а троих зачинщиков, по распоряжению капитана, уже успели расстрелять. Стокс хотел было устроить кому-нибудь выволочку за то, что ему ничего не доложили, но потом подумал, что, да, капитан, безусловно, был в своем праве, и предъявлять теперь кому-либо претензии - бесполезно и глупо.

Обсуждение было недолгим и прошло без особого энтузиазма. Поступило и было поддержано ценное предложение, для недопущения подобного впредь, наделить смотрящих чрезвычайными полномочиями по наведению порядка и выдать им револьверы.

"А если отберут револьвер-то, тогда - как?" - хотел спросить Стокс, но не стал, потому что было совершенно очевидно, что это не поможет и никак не повлияет. Спрашивай, не спрашивай - один черт. Все равно ведь, привычно и обыкновенно, преобладающим большинством постановят, проголосуют и запишут, а потом, само собой - разойдутся, с греющим душу чувством добросовестно исполненного долга.

Стокс обвел взглядом присутствующих.

Присутствующие, судя по всему, искренне считали, что заняты очень важным делом, хотя, если честно, некоторые осмысленные действия можно было наблюдать только у Анны, деловито и быстро пишущей протокол. За ней, вернее, за ее формами неотрывно следило подавляющее большинство во главе с уже пришедшим в себя интендантом, вид которого, по причине горящих глаз и обильного потоотделения, вызывал некоторое сочувствие. И только один ностальгический поэт Юлиан Прометеус, как и полагалось полномочному представителю от культуры, мыслями был где-то далеко, в стране возвышенной и абстрактной любви, время от времени трагически закатывая глаза и шевеля губами - наверное, подбирая верную рифму.

Стокс еще раз посмотрел на интенданта. Весь розовый и неотрывно следящий за всецело поглощенной важным протокольным процессом Анной, чуть, как бы между прочим, наклонившейся вперед, для лучшего обзора всего, что должно было быть обязательно замечено, он удивительно кого-то напоминал.

- Бобо?.. - негромко сказал Стокс. Интендант вздрогнул, побледнел и опасливо покосился на дверь.

Вот и все, пожалуй, подумал Стокс, допишет сейчас Анна свои бумаги и - конец совещанию, как всегда. А вот про то, что рыбу ловить пора начинать готовиться - опять молчок. Удивительные люди! Хотя, святой Митрофаний конечно бы одобрил, да. Хорошее учение, однако, удобное, потому как, получается, не работать нужно не потому что запредельно лень, а потому, значит - что очень грешно. И, при всем желании - совершенно никакого изъяна в логике этой непоколебимой обнаружить невозможно, никак. И все бы ничего, правда, только вот, скажите на милость, рыбу-то, все-таки, ловить будет - кто?..

* * *

Это послание, которое будет, сразу после написания, собственноручно запечатано мною в герметичную капсулу из чистого беспримесного золота, я адресую потомкам.

То, что вижу я вокруг, я, отец Митрофаний, в миру Моисей Аврамович Бронштейн, повергает меня в ужас, и не усматриваю я никаких пределов этому ужасу.

А вижу я, если ничего не менять, бесславный конец человечества, скорый, мучительный и неизбежный.

Падение и деградация нравов стремительно нарастают, и люди, в массе своей, все более уподобляются примитивным животным, если изъясняться вежливо, а если сказать, как есть, мерзким кишечным паразитам - глистам.

А глистам, гадам слепым ползучим, как известно, искра Божия - совсем не свойственна.

Прадед мой, Лев Давидович, искренний и пламенный революционер, осознав в какой-то момент, всю глубину и опасность кровавой пропасти грядущей мировой Революции, понял, что нет, еще не пришло время, и, приняв православие, посвятил остаток жизни служению Господу и реставрации монархии.