Распечатыватель сосудов, или На Моисеевом пути

Я снова кивнул. Брумману этого было вполне достаточно.

— Так вот, скульптурные изображения Йомалы нередко выполнялись с пучком стрел в правой руке, этот пучок и назывался «Йомалатинтис». Можно сказать, он является таким же непременным атрибутом Йомалы, как молния Зевса. Хотя немало сыщется изображений Зевса вовсе без перуна и Йомалы без стрел. Каждая стрела Йомалы — «йомалатинта» — имела овальный наконечник, украшенный изображением глаза. Отсюда, кстати, и слова о «зорких глазах Йомалатинтис». Между прочим, именно эта особенность стрел Йомалы позволила некоторым спекулянтам-псевдоисторикам вдоволь наболтаться в свое время о «самонаводящемся оружии древности». Если, конечно, одиннадцатый век, когда складывался основной свод «Бьярмскринглы», записанной, как известно, только в семнадцатом столетии, можно считать древностью. Ну да что с полузнаек спрашивать! Была у йомалатинт и еще одна особенность — хитроумно закрученное оперение, которое можно прекрасно рассмотреть на некоторых из сохранившихся изображений. Оно делало полет стрелы беззвучным, в отличие от свистящих или гудящих охотничьих и боевых. Отсюда, как вы понимаете, слова о «немых стрелах Йомалатинтис».

Зрячие и зоркие, йомалатинты сами находили свою жертву. Беззвучные и немые, подкрадывались они х обреченному, и не было от них спасенья. Ну, а кто же этот обреченный? Всякий, кто вызвал гнев Йомалы. Чаще всего святотатец, вторгшийся в ее святилище. Помните? — «…если Круг он преступил неосторожно». Круг — это стены святилища. Причем «неосторожно» — слово точное. Для Йомалы было безразлично, по неведению, по злому ли умыслу или с самой что ни на есть благой целью совершен проступок. Незваный должен погибнуть, таков закон Йомалы. Правда, погибнуть он может не сразу. Но йомалатинта настигнет его, где бы ни пытался несчастный укрыться, настигнет и покарает с неотвратимостью рока. Так изначально предрешена участь злобного карлика Карьяхойи в седьмой руне «Бьярмскринглы». Вот со вторым упоминанием — в девятой руне — дело обстоит не так просто. Судите сами…

Тут Брумман прямо-таки сразил меня, наизусть процитировав фрагмент, найденный мною утром лишь благодаря прекрасному аппарату академического издания. Что ж он, всю «Бьярмскринглу» наизусть знает, что ли? Профессионал!

— Ведь лунная охотница Инта не совершила никакого святотатства. Она ничем не навлекла на себя гнева Йомалы. Более того, она даже избранница Йомалы, как явствует из пятьдесят девятой руны восьмой песни. И после своего исцеления она живет, как и предсказала Ругенгарда, долго и счастливо. Как понять это, если встреча с йомалатинтис — синоним смерти? Это самое темное место во всей «Бьярмскрингле». Однако в рунах, не вошедших в основной свод, в канонический текст книги, Йомалатинтис упоминается еще раз. К сожалению, упоминание это не только не проливает света на загадку Инты, но напротив, еще больше запутывает ситуацию. Относится эта руна, по всей видимости, к сюжету о Великом Восточном походе. Здесь Йомалатинтис встречается уже в другом контексте.

Мне кажется, — да и не только мне, это общепринятая точка зрения, что здесь проявилось метафорическое, образное мышление. Правда, находятся порой оригиналы, чтобы не сказать больше, на основе этих трех фрагментов усматривающие в Йомалатинтис чуть ли не тайный жреческий орден, биармскую инквизицию одиннадцатого или даже более раннего века и еще Бог знает что. Но в этом не больше смысла, чем в предположении, будто солдаты старой русской армии вступали в интимную связь о мортирами и гаубицами. Ведь при желании вполне возможно именно так истолковать слова солдатской песни: «Наши жены пушки заряжены, вот где наши жены». А? — Брумман громко расхохотался. Так что советы Йомалатинтис, конечно же, просто советы стрел, советы оружия. Смысл этого выражения можно сформулировать примерно так: «Слушай, что скажет тебе твой меч». Точнее, конечно, стрела, но меч — более привычный, более традиционный образ. А что это значит? Это значит — разум и честь воина. Я, во всяком случае, ни с каким иным толкованием согласиться не могу. И это, к сожалению, все, что я могу сказать вам о Йомалатинтис. Сомневаюсь, чтобы в Биармии кто-нибудь мог сказать больше. Это не самореклама, поверьте. Просто такими аспектами «Бьярмскринглы» занимаются считанные люди, и я их всех поневоле прекрасно знаю. Смогли вы извлечь для себя что-нибудь полезное из моего рассказа?

— Пока не знаю, — честно признался я. — Но в любом случае я вам искренно благодарен. — Я встал. — Простите, что заставил вас потратить столько времени на просвещение профана.

— Пустяки, — отмахнулся Брумман. — Поковыряться в таких вещах всегда приятно.

По идее, мне следовало бы откланяться, но я почему-то медлил. Какая-то мысль блуждала в потемках, и я никак не мог уцепиться за нее. Впрочем…

— Еще один вопрос. Последний. Вы упомянули о каком-то оригинале, трактующем Йомалатинтис…

— Ах, это, — по лицу Бруммана пробежала легкая тень неудовольствия, но он был человеком воспитанным. — Это один из наших историков. Пожалуйста: Айн Калхайно, магистр Республиканского университета, работает в Институте Биармии.

Уходил я из Университета со смешанным чувством. Некоторого разочарования — вряд ли филологические изыски доцента Бруммана смогут мне пригодиться. И смутной радости: кто знает, будет ли полезна встреча с Айном, но повидаться с приятелем отроческих лет само по себе приятно.

VI

Дозвониться до Айна не составило труда. Не знаю, чего здесь было больше — везения или закономерности. Конечно же, Айн мог оказаться в отпуске, но те, кто любит весну, отправляются путешествовать или отдыхать в мае, а люди летней души — в июле. Сейчас был июнь, и потому, пожалуй, закономерность преобладала над везением. Естественно, Айн не узнал меня по голосу, как, впрочем, не узнал бы его и я, позвони он вот так, неожиданно. Все-таки прошло слишком много лет… Но стоило мне представиться, и:

— Марк! Ну, молодец! Это ты здорово придумал — позвонить! Когда встретимся? Знаешь что? Давай завтра. Суббота, день у меня свободный, приезжай, я тебя со своими познакомлю, — сыпал он.

— А сегодня можно? — поинтересовался я.

— Ну, знаешь! Что это тебя так прихватило? Чуть не семь лет пропадать — и это в одном-то городе! — а теперь пороть горячку… Ну, Марк!..

— Слушай, — сказал я. — Я все понимаю. Но признайся честно: ты можешь повидаться со мной сегодня? В любом месте и в любое время. Но чем скорее, тем лучше.

— Странно, — озадаченно протянул Айн. — В чем дело? Я могу тебе помочь?

— Не знаю. Может быть. Если встретимся.

— Хорошо, — сказал он уже другим, деловым тоном. — Я могу освободиться через час. Извини, но раньше никак. Где?

— Где тебе удобно.

— В институте не поговоришь. Ты где квартируешь?

Я назвал адрес конторы. Она все-таки была в центре, не то что мой дом.

— Буду в четыре, — оказал Айн. — Жди.

Мы с Айном познакомились в тот год, когда мне грезились потерянные пирамиды Египта и скрывающиеся в сельве города индейцев неведомых племен. Мои мечты обернулись скоротечной романтикой, оставившей лишь пожизненный, но слабый реликтовый интерес. У Айна же увлечение, похоже, сохранилось на всю жизнь. Мы вместе занимались в археологической студии года два, а потом я ушел в Полицейскую школу. Еще через три мы снова встретились — уже в университете. Но я учился на юридическом, а он на истфаке. К тому же на два курса старше меня. Встречались мы теперь редко, хотя и по-прежнему тепло. Но после Университета наши дороги снова разошлись. Лишь изредка, буквально раз в год, мы сталкивались где-нибудь, — город-то невелик! — останавливались поболтать или заглядывали в какой-нибудь ресторанчик. А последние несколько лет не виделись вовсе. Так уж как-то оно получилось. И вот теперь, ожидая его прихода, я вдруг почувствовал, что все эти годы мне не хватало именно Айна. Или нет, не то. Просто вдруг вернулось прошлое, а это всегда очень тревожно. Возвращенное прошлое чаще всего обманывает. Но должны же из всякого правила быть исключения!