Властелины безмолвия

Семь… один… четыре…

Цифра восемь выигрывает. Этого только и не хватало!

Боже мой! Неужели это возможно!

Рот хихикает и исчезает, одновременно исчезает и энергетический барьер, а я прыгаю вниз с остановившейся платформы.

Я несусь, вопя от ужаса на все ярмарочное поле, которое просто-напросто еще одна из ловушек, расставленных хозяевами этого мира.

Но вот я вижу Валери. Она, как и я, сломя голову несется через опустевшую поляну.

И когда я хватаю ее, мы оба падаем на землю, побежденные и задыхающиеся.

Наши ужас и безумие объединились.

Глава 10

Когда я открываю глаза, Валери еще здесь, рядом со мной, она лежит на мягкой траве, бездумно глядя в облачное небо.

Ярмарочного поля нет и в помине. Вокруг нас бесконечная пустота, насквозь продуваемая легким ветерком.

Ни шума, ни шороха… Ничего… Словно вся тишина мира собрана на этой поляне.

Валери наконец оборачивается и смотрит на меня своими светлыми глазами, в которых бьются темные волны боли.

Грудь ее ритмично вздымается при дыхании, а теплота, исходящая от ее тела, доводит меня до головокружения.

Мы находимся за пределами слов, разговоров, правил и принципов, вне времени и пространства, вне человеческих условностей… Вне жизни и вне смерти…

Мы всего-навсего два человеческих существа, затерявшихся в вихре безумия!

— Как это все ужасно, правда? — прошептала она.

— Почему ты убегала от меня? Почему?

— Я пыталась бежать от себя, но ничего не получилось.

— Если бы ты попыталась понять…

— Но ты ничего не можешь сделать для меня, Роберт, ничего… ничего… Ты же видел, на что они способны? Я навечно принадлежу им. Все уже слишком поздно.

— Но если мы начнем с нуля? Если ты согласишься немного помочь мне? Может быть, мы и смогли бы…

— Ты хочешь знать, почему я убила своего мужа?

На губах ее мелькнула бледная усмешка, а глаза поднялись к небу.

— Я стала орудием Грега. Обыкновенным инструментом. Не чем иным, как зондом бессознательного, входом в неизвестное измерение, которое он открыл внутри себя. Но у него была слишком малая доля эмоционального. Поэтому ему нужно было существо, имеющее более податливую и гибкую психическую природу, которое могло бы найти свое наиболее полное выражение в гиппологических эффектах. А поскольку я и была именно такой, Грег сделал меня единственным объектом своих опытов. Это жестоко. Жестоко, потому что труд Грега был трудом безумца.

Она отвела глаза от туманного неба и взглянула на меня.

— Он каждый день вовлекал меня в это сумасшествие, которому я сопротивлялась, но пленницей которого мало-помалу становилась. Тебе, Роберт, этого не понять… Ты не сможешь этого понять… Но самым ужасным было то, что убила я его не в припадке безумия. Это — ложь. Это то, о чем все в первую очередь подумали, как я полагаю. Но клянусь тебе, что это не так. Напротив… Я совершила это в полном здравии, с ясным сознанием того, что делаю. Это было просто необходимо!

У нее градом покатились слезы, как будто выплеснулся океан боли. Я дал ей возможность выплакаться, освободиться от жуткой тайны и слушал ее, как это делает опытный психотерапевт.

— С некоторых пор Грег работал над одним электронным аппаратом, который должен был подавлять любые звуковые волны. Сначала я думала, что речь идет о каком-то важном открытии. Грег искал возможность сократить время сна, воздействуя на организм спящего. Я полагала, что это сможет облегчить процессы психофизиологической регенерации. Но я ошибалась. В действительности все было не так. Если бы был использован этот аппарат, то человек или группа лиц могли бы управлять миром. Практически все было готово, и он даже объявил конкурс на должность техника, который помог бы ему в работе. Сам этот человек ничего не должен был знать о сути дела, об истинных планах. А судьбой его Грег собирался заняться позже. И вот, когда он стал проводить опыты с аппаратом в моем присутствии, я поняла, что он не блефует и его уже ничто не остановит. Но я также знала, что мне невозможно бежать, чтобы предупредить человечество об опасности, о готовящемся преступлении. Именно по этой причине я убила его и разрушила аппарат.

Она замолчала, по лицу ее бежали слезы. А я опустил голову.

— Я и есть тот самый человек, которого пригласил Грегори Ватсон.

— Из Мельбурна?

— Да. Из Мельбурна…

— Так это ты!

— К несчастью, аппарат был разрушен не полностью… и я его восстановил… Он функционирует…

— Боже мой!..

Она рывком села, но я попытался успокоить ее, говоря:

— Я никак не могу понять одну вещь. И меня она очень волнует. Неужели Грегори Ватсон был так сведущ в электронике, что сумел создать столь сложный аппарат?

— Нет, конечно.

— Но как же тогда это у него получилось?

— Не знаю…

— Но ведь получилось же в конце концов…

— Эта идея пришла ему в голову во время сна.

— Любопытно…

Она пожала плечами.

— Он приводил в качестве примеров случаи с Нильсом Бором, [5] создавшим во сне квантовую теорию, Тартини, [6] написавшим «Дьявольские трели», Кекуле, [7] открывшим бензол тоже во сне…

— Но ведь Нильс Бор все же был физиком, Тартини — музыкантом, а Кекуле — химиком. Но Грегори Ватсон, он-то что понимал в электронике?

Наступило молчание. Я не решился задать еще один вопрос, который так и вертелся у меня на языке.

Мне хотелось узнать, каковы истинные причины, толкнувшие Валери укрыться в этом кошмарном мире.

Конечно, в основе лежали угрызения совести, конкретизировавшиеся в ее подсознании. Могила не что иное, как символ самонаказания.

Исходить нужно отсюда, именно отсюда. Но дальше все становится гадательным и необъяснимым. Ведь не могла же Валери сама создать это неведомое измерение. Для нее оно не более чем психологическое отступление. Отступление сознания или отступление, связанное с воздействием «психорастворяющего» наркотика? Себе я, конечно, задавал этот вопрос, но как только пытался заговорить с ней о невидимых существах, которые преследовали нас с тех пор, как мы выбрались из могилы, ее охватывал необоримый ужас. Она казалась мне пленницей этого неизвестного мира.

Самостоятельное возвращение ее к нормальной жизни было вещью совершенно невозможной, выше ее сил и воли. Но разве не то же самое происходит и со мной?

Разве не точно так же оборваны все мои связи с внешним миром?

Однако мне кажется, что теперь, при моей поддержке, она обрела и силу, и волю. Точно я не могу сказать, но интуитивно чувствую это. Ну и что же дальше?

Я опять вынужден возвратиться к мысли, что Валери, сама того не сознавая, остается инструментом материализации, свидетелем которой я был перед своим переходом сюда. Однако мне следует быть очень осторожным, прежде чем внушить ей эту мысль.

— Но ведь должно же существовать некое средство для связи и контакта с этими существами? — мягко спросил я.

— Это невозможно, они держат нас под контролем, а мы ничего не может поделать с ними…

— А может, это просто потому, что мы никогда и не пытались. Мы только отбивали их атаки.

— Роберт, попытайся понять… Мы в мире, который не ощутим для наших чувств, и восприятие его невозможно. Мы можем ощущать только ловушки и обман. Мы никогда не сможем понять, что питает этот мир. Ведь если взять мышь, которая грызет сыр, то для нее сыр существует, и она принимает его таким, какой он есть, но уж никак не может познать природу этого сыра и те действия, которые необходимо было произвести, чтобы его создать. А паук, который ткет свою паутину в углу? Есть ли у него концепция по поводу стены? А разве сознает комар что-либо, когда кусает человека?

— Да просто у них нет причин познавать это. Но ведь для нас-то дело обстоит совершенно иначе, Валери. Мы ведь способны на интеллектуальный контакт с любым разумным существом!