Черный став

Наливайко, застав его раз за этим занятием, долго слушал молча; ему нравилась музыка Скрипицы, и он одобрительно похлопал музыканта по плечу.

— Добре ты играешь, Скрипица! Хоть на папскую свадьбу!..

Но тот безнадежно махнул рукой и отвернулся, сказав с досадой:

— Та не то, хай ему бис!..

— А чего тебе надо?

— Чертовых песен, вот чего! — раздраженно ответил Скрипица…

Даже ночью, во сне, он тяжело вздыхал и бормотал, скрежеща остатками своих гнилых зубов:

— А ну тебя к лысому батьке с твоей проклятой музыкой!..

Однажды вечером, вместо того, чтобы вернуться к себе домой, Скрипица поплелся по главной улице Батурина, как будто так себе, ради прогулки, а на самом деле — с совершенно определенной целью. Ему не хотелось признаться и самому себе, куда он идет и зачем; но он знал хорошо, что ему не миновать Чертова Городища.

Вышел он к кочубеевскому саду, свернул на конотопскую дорогу — и пришел-таки к самому Городищу.

Уж совсем свечерело. Унылый и пустынный вид имело Мазепово Городище, со своими голыми холмами, всюду торчащими пнями срубленных деревьев и одиноко стоящей между ними хмуро насупившейся хатой с несколькими жидкими топольками у крыльца. Позади хаты виднелось еще какое-то строение, без окон, с одной широкой дверью, зиявшей, как раскрытая черная пасть.

В окнах хаты было темно, всюду — пусто и тихо: казалось, что здесь никто и не жил. За Городищем на востоке синело небо темной тучей, розовой по краям от зари, и эта туча придавала еще более мрачный характер опустошенной местности и одинокому дому.

Скрипица остановился в некотором отдалении и боязливо посматривал на темные окна хаты. Далекая туча глухо погромыхивала за Сеймом и мелькала тусклой зарницей, точно раскрывала и снова смыкала огненные глаза, и зловещий блеск зарницы отражался в черных стеклах, как будто в хате загоралась и тотчас же потухала свеча.

Скоро и в самом деле там блеснул огонек, и сквозь стекла было видно, как по комнатам двигалась большая темная фигура. Потом в сенях щелкнула клямка, скрипнула дверь — и на крыльцо вышел Бурба. Он посмотрел направо и налево и тихонько посвистал. Откуда-то выбежала большая черная собака и стала к нему ласкаться.

Скрипица притаился за кустами. Ему показалось, что у собаки из глаз брызжет огонь; он осторожно, сняв шапку, перекрестился…

Из черной двери сарая вышел работник Бурбы и стал что-то показывать руками хозяину. Бурба тоже делал ему руками какие-то знаки, и они оба при этом молчали.

Скрипица со страхом смотрел на них. Что это за дьявольский разговор? Ему пришло в голову, что они знают о его присутствии и сговариваются о том, чтобы погубить его душу. Бедная душа Скрипицы затрепетала от ужаса. Он хотел бежать, но не мог двинуться с места…

Работник Бурбы, быстро показывая что-то на пальцах, злобно замычал, мотая головой. Бурба топнул ногой и погрозил ему кулаком. Тот съежился и замычал уже жалобно, выставив перед собой руки, точно защищаясь от удара.

Тут только Скрипица вспомнил, что работник — глухонемой и иначе, как на пальцах, с ним разговаривать нельзя. Это его несколько успокоило: значит, тут никакой чертовщины не было…

Не успел он это подумать, как из широкой черной двери сарая послышался протяжный жалобный крик, потом громкие стоны. Черная собака подняла морду и завыла протяжным и жалобным воем. Бурба сказал что-то работнику на пальцах — и тот пошел к сараю. Собака побежала за ним.

В сарае снова возобновились крики. Кричала как будто женщина и так, словно ее там больно били. Несколько раз она взвизгнула, как под ударами плети, потом испуганно застонала, точно ожидая новых ударов и, наконец, совсем замолкла…

Собака выбежала из сарая и понеслась к крыльцу, на котором все еще стоял Бурба. На полпути она остановилась, подняла морду и стала нюхать воздух. Ее уши поднялись, она вся насторожилась — и вдруг бросилась прямо к кустам, за которыми притаился Скрипица.

Глухо ворча, свирепый пес просунул в кусты оскаленную морду. Скрипица увидел, что у собаки глаза совсем не огненные и что это пес самый обыкновенный; но страх его от этого нисколько не уменьшился, потому что это был все же огромный, злой зверь, попасть в зубы которому было бы не особенно приятно.

Собака подняла оглушительный лай, стараясь схватить его то за полу свитки, то за сапог, увертываясь от смычка, которым испуганно размахивал Скрипица. Короткий, тоненький смычок — плохая защита от собак, и едва ли Скрипице удалось бы легко отделаться от этого зверя, если бы к нему не подошел сам Бурба.

— Ты что, дядько, тут делаешь? — спросил он сердито, отгоняя ногой собаку.

У Скрипицы от страха прыгали губы, и он с трудом пробормотал:

— То я так… Я ни… ничего…

Бурба подозрительно оглядел его.

— Что тебе нужно?

— То ж я, Скрипица!..

— Так что?

— От то ж я к твоей милости, пан Бурба! — уже осмелел Скрипица, снимая шапку и низко кланяясь. — Есть до тебя дело…

— Какое дело?

— Не можу я без тех чертовых песен! Так допекло, что хоть помирай!..

— Иди до дому, та выспись! — сердито сказал Бурба. — Чего тут пьяный шатаешься по дорогам!..

— От ж ей Богу, ни одной капельки во рту не было с той ночи, как пил твое чертово вино!.. А как же спать, когда в голове так и играет, так и играет! От, взял бы сейчас и сыграл — так нет же! Не дается, морочит бесовская сила! Такая чепуха выходит, что хоть плюнь! Аж за сердце берет, и не дай Боже! Даже до горилки никакого аппетита нема!..

Бурба пожал плечами.

— Сдурел ты, дядько! — сказал он, наклонив голову и как будто раздумывая о чем-то. — Не знаю, что тебе и сказать..

Скрипица снова снял шапку и низко поклонился.

— Сделай Божескую милость, пан Бурба, научи, а то совсем хоть в домовину!..

Бурба молчал, думая о чем-то, сурово нахмурив свои густые рыжие брови. Скрипица ждал, осторожно заглядывая за спину Бурбы, в раскрытую дверь хаты, освещенной внутри огоньком лампадки в красном стекле.

В хате у Бурбы было так чисто, словно у него была тут хозяйка, которая заботилась о порядке и уютности. Стены сплошь были закрыты картинами, изображающими Страшный суд с чертями, мучающими грешников, афонский монастырь с плавающими над ним в облаках ангелами и праведниками, пророка Даниила во рву со львами и потом — в огненной пещи, воскресение Лазаря и разные случаи из жизни святых и угодников. Красный угол был заставлен множеством икон в бронзовых и серебряных ризах.

Присутствие в хате такого множества икон и изображений святых смутило Скрипицу. Как же так? Разве может человек быть в связи с чертом, когда у него в хате — прямо как в церкви?.. Скрипица совсем упал духом. «Богов сколько понатыкано! — думал он. — Для черта и места нема!..»

Бурба, наконец, поднял голову и пристально посмотрел на Скрипицу.

— Ты сам, дядько, добре играешь! — сказал он, хитро посмеиваясь. — На что тебе моя музыка?..

— Добре та добре! — согласился Скрипица, смущенно разводя руками. — А не то. Уже ж я знаю…

В глазах у Бурбы засветился тусклый, зловещий огонек.

— Пускай будет по-твоему! — сказал он. — Посмотрим, что из того выйдет!..

Он повернулся и пошел через двор, к раскрытой двери сарая. Скрипица боязливо двинулся за ним.

Черная собака забежала вперед и прыгнула в дверь. Оттуда тотчас же послышался ее протяжный вой. Кто-то там откликнулся таким же долгим, за душу хватающим воем.

Скрипица со страхом попятился назад.

— Иди, не бойся! — сказал Бурба, сурово сдвинув брови…

IX

Дорога в «пекло»

В глубине сарая, в темноте, яростно рычала собака, и там слышались чьи-то сдавленные стоны. Бурба зажег о подошву сапога серник и засветил сальную свечку, которую подал ему работник, тотчас же скрывшийся в темноте.

Маленький тусклый огонек свечи озарил уголь сарая и в нем женщину, лежавшую прямо на голой земле. Ее платье было изорвано, плечи, руки, грудь обнажены и покрыты красными полосами, словно от ударов плетью. Уставившись сумасшедшими глазами на Бурбу, она приподнялась, подняла руки и с искаженным от ужаса лицом закричала: