Голод. Трилогия

Мириам как будто догадывалась о его чувствах. Возможно, их беседа внизу таила в себе более глубокий смысл, чем казалось Тому?

– Сара, – сказала она, – пожалуйста, впусти меня. У меня для тебя сюрприз. – Она обратилась к Тому: – Ключ у меня есть, но мне неудобно открывать дверь, которую закрыл кто-то другой.

– Мне ее взломать? – едко заметил он. Она воспользовалась своим ключом. Это была самая красивая комната из всех, какие Том когда-либо видел. Окна выходили в чудесный сад. Он видел тысячи цветов, и те же цветы стояли на столе и у кровати. За этим буйством цветов будто скрывалось что-то непристойное. Они как бы нарочито подчеркивали чистоту и невинность, которых в действительности не было, и Том начинал видеть в них полную противоположность тому, что они, очевидно, должны были выражать. Они словно подтверждали вину Мириам.

Ветерок раздувал тонкие розовые занавески, в окна лился солнечный свет. Том поймал себя на том, что оценивает расстояние до земли, но затем увидел в саду нечто такое, что сразу привело его в чувство. Он похолодел. Дорожка из сломанных кустов и вывороченной земли вела в дальнюю часть сада, к кирпичной стене. Отсюда он видел даже коричневые отметины на стене, оставленные его ботинками.

Сара лежала на великолепной кровати розового дерева. Она не спала, но пребывала в каком-то забытьи. Глаза ее следили за ним из-под полуприкрытых век. Она выглядела расслабленной, вялой, но ему показалось, что это не совсем так. Глаза ее почти не мигали.

Энергично жужжа, в окно влетела муха и устремилась по спирали к потолку. Том машинально проводил ее глазами – и вдруг оцепенел. Он только сейчас заметил, что потолок украшала изумительная роспись, представлявшая взгляду голубое небо. В этом волшебном, просто сказочном небе плыли облака и звенели жаворонки. Только муха, ползающая по нарисованным птицам и облакам, нарушала полноту иллюзии.

Сара застонала. Том подошел к кровати. Она больше не сопротивлялась, не произнесла ни слова протеста. Выражение ее лица, покрытого капельками пота, стало почти чувственным. Ее глаза были полусонными, смягченными желанием. Она широко раскрыла руки. Он наклонился к ней, поцеловал капельки на ее щеках.

В следующее мгновение руки ее обвились вокруг него и он уже лежал рядом с ней на кровати, стягивая с ее тела тончайшие шелковые покрывала. Она была сейчас красива как никогда.

Краем глаза он заметил, что Мириам вышла в коридор, закрыв за собой дверь. Он наслаждался видом тела Сары. Оно стало более гладким, более мягким. Он коснулся ее прохладной груди, ощутил биение сердца под упругой плотью. Только выражение ее глаз сказало ему, что она ощутила его прикосновение. Какая сумятица чувств читалась в этих глазах – восторг, желание и в то же время глубокая обеспокоенность. Он постарался успокоить ее, что-то тихо приговаривая и лаская. Именно этим он так мечтал заняться дома. В этом состояла истина любви. Это, несомненно, она поймет.

*

Саре было очень тяжело. Она не могла даже говорить, не то чтобы кричать. Тело ее беззвучно вопило, требуя пищи, голова гудела, подыскивая объяснения и оправдания.

Она была полна решимости лежать здесь, пока не умрет. Затем появился Том. Сначала она надеялась, что это галлюцинация. Потом глаза их встретились, и она поняла, что он настоящий.

Как может человек быть таким дураком.

У нее больше не было сил бороться. Каждая клетка ее тела требовала действия. Сара чувствовала не тоскливое отчаяние голодной смерти, а нечто гораздо худшее. Тогда голод был полусонным и грустным, теперь же – быстрым, хитрым и неистовым.

– Сара, вместе мы сможем одолеть это существо.

Он лежал близко, невыносимо близко. Она позволила ему обвить себя руками. Так приятно было уступать. Так приятно.

– Да, – ответила она, – вместе мы это сделаем. Тело его наливалось страстью. Она заметила, как он бросил быстрый взгляд на дверь.

– Мириам не станет нас тревожить, – заметила она. – Это именно то, чего она хочет.

Она запустила руки ему под рубашку. Она точно знала, что ему нравится. Глубоко внутри ее кричал голос, приказывающий ей предупредить его, отогнать его еще раз. Она застонала и выгнула спину, предлагая себя Тому.

*

Сара очень хорошо знала, как его возбудить, и он обнаружил, что реагирует на ее ласки более страстно, чем когда бы то ни было. Красота окружающей обстановки, спокойный теплый солнечный свет объединились, побуждая его забыть о кошмаре, неотступно преследовавшем его, забыть хотя бы на несколько минут. Он ласкал ее грудь, ее бедра, искал ее губы своими губами. «Это поможет, – говорил он себе. – Все прекрасно, все нормально, так и должно быть».

Она расстегнула ему рубашку, коснувшись его сосков своими искусными миниатюрными пальцами. Их хрупкость всегда приводила его в восторг, и сейчас он их поцеловал. Почувствовав, как нарастает в нем возбуждение, он направил ее руки к молнии на брюках.

– Да, Том, – сказала она. Теперь она улыбалась. Он прижал ее к себе.

– Мы снова будем свободны, – сказал он, – увидишь.

– О, Том, я надеюсь!

Он вошел в нее. Малейшее движение вызывало жгучее наслаждение. Этого им раньше не хватало. Им следовало больше доверять любви.

Том, закрыв глаза, слышал, как она шепотом повторяет его имя в такт движениям. Голос ее переплетался с гипнотическим жужжанием мухи на потолке. Он уткнулся носом ей за ухо; он прятал лицо в ее волосах, там, где они были мягкими, как кроличий пух.

Сердце защемило от внезапно нахлынувшего чувства – так созерцание прекрасного мучает сердце сладостной болью. Том обнял ее ещё крепче.

Из последних сил Сара сопротивлялась своему голоду. Том лежал на ней в наспех расстегнутой одежде. На лбу блестели капельки пота. Щеки покраснели, словно он долго бежал.

Надежды нет.

Страсть Тома росла. «Я любила его, – вдруг поняла Сара, – как могла бы любить ребенка». Его сексуальная привлекательность за последние несколько дней исчезла без следа.

Он работал и работал, погружаясь в нее. Она ощущала его тепло, его дыхание, вкус соли на его горячей плоти и ждала.

Она прекрасно знала, чего хотела Мириам. И этого она делать не будет. Не смогла бы, даже если бы и хотела. Мириам забыла одну простую вещь. В комнате не было никакого орудия, а значит, нельзя сделать так, чтобы кровь Тома потекла из него.

Она чуть было не позвала Мириам, чтобы та принесла что-нибудь острое. Но теперь-то она знала, она не может сделать это. Ее страдание превратилось в нечто вроде медитации. Она была погружена в нее, когда отблеск света на лице заставил ее открыть глаза.

Мириам стояла у изножья кровати, подняв в руке предмет такой блестящий, что больно было даже смотреть на него.

А Том все трудился; его – человеческие – органы чувств не воспринимали происходящую вокруг него драму.

Мириам приблизилась. Она держала в руке ярко сверкавший… Нож?

Скальпель.

Мириам положила его на прикроватный столик и сразу же ушла.

Сара коснулась пальцами острого лезвия.

– О, Том, Том!

–

Сара!

Я люблю тебя, люблю тебя! О

Господи!

Тело ее сотрясалось от его исступленных движений. Скальпель засверкал в ее руке. Такой легкий, такой надежный.

Его лицо, расплывшееся в любовном жаре, смотрело на нее сверху. Она закрыла глаза, задержала дыхание. «Нет, я не буду, – думала она, повторяя это про себя как рефрен, – нет, нет, нет…»

И медленно, из глубин, всплывало

оно -

то

существо

внутри ее.

Этот скальпель принадлежал ему. Он всегда ему принадлежал.

«Нет-нет-нет-нет…»

Он принадлежал ей. Всегда. Она с силой вонзила его в тело.

– С-А-Р-А-А-А!

Она вытащила его и вонзила снова. С легким шуршанием входил он в его плоть, и пурпурное чудо его жизни забило фонтаном, утоляя ее жажду.

Снова жива! Она услышала песню – прекрасную, щемящую, как воспоминание. Кто-то всхлипывал. Всхлипывала она.