Non Cursum Perficio (СИ)

Открытая дверь! Я ввалилась в неё, захлопнула за собой, привалилась спиной, стараясь не слышать жужжание галогенок за ненадёжной преградой. Нервишки, Оркилья, нервишки.

Сначала в Антинеле тебе звонят по мёртвому вот уже лет десять телефону в холле общаги и молчат в трубку, а потом тебе мерещится всякая жуть в том коридоре первого этажа родной онкологички, что ведёт мимо запечатанного входа в остановленный крематорий. И ты в семь утра прибегаешь к Седару, словно испуганная курица, ссадив по дороге палец и не помня, где. А теперь ещё начала бояться лампочек. Ммда. Дурдом «Ромашка».

-Не просто лампочек, – прошептала я, не в силах отлипнуть от двери, – а галогеновых ламп. И тихого шёпота из-за двери, ведущей в старый крематорий. И лифтов в высотных зданиях… Норда больше нет, Мария, и некому защищать тебя от страшных снов и твоей же памяти. А-а… Первый признак шизофрении – разговоры с самой собой вслух. Пипец.

Умолкнув, я всё-таки соизволила поглядеть, где нахожусь. Душевая. На верёвочках сохнут чёрные штанцы типа «треники» и пара жутких женских трусов формата неформата. Пахнет мылом и стиральным порошком. Журчит в трубах вода. Короче, самый что ни на есть банальный пейзаж.

Неужели где-то тут есть нормальные люди, которые устраивают постирушки, и трут пемзой трудовые мозоли? Прямо не верится.

Зачем-то накинув на дверь крючок (чтобы лампы не пролезли?..), я прошла вглубь душевой, потихонечку успокаиваясь. Пустила воду, – пошла тёплая и даже чистая, без ржавой примеси, как у нас в онкологичке, – подставила ладонь. Я – Скорпион, и вода моя стихия… Стук капель по кафелю убаюкивал и прогонял боль из костей. Сидеть бы так вечность…

…Наверное, я всё-таки задремала, сидя на чьём-то полотенчике для ног на полу, и уткнув лоб в колени. Потому что пропустила тот интересный момент, когда кто-то припёрся под мою дверь и теперь настойчиво в неё скрёбся. Ещё пара минут – и ломиться начнёт.

В состоянии «я тормоз, я тормоз» героическая Оркилья подгребла к двери, и открыла её безо всяких дебильных вопросов типа «кто там». «Там» была похожая на больную лабораторную мышку девчонка в голубом платьице и с ведром в руке.

-Топиться собралась? – буркнуло милое создание, оттирая меня плечом и неспешно шлёпая к торчащему из стены крану. Потом девица шваркнула грязную воду из ведра прямо на пол, где темнело отверстие стока, и начала набирать чистую. Тряпка осталась лежать на кафеле, словно дохлая, выброшенная на берег медуза.

-Ржавую спускала, – в том же тоне «как всё меня задолбало» отозвалась я, опираясь спиной о косяк и зыркая через плечо в коридор. Там снова невинно горела одна-единственная галогенка.

-И какого хрена, – обратилась девчонка к своему ведру, – пьянь убогая, третий день фильтры прочистить не могут. Ржавь так и прёт. Линка с пятого говорила, у них вчерась вообще чистая нефть пошла. Ты веришь? Хорошо вам тут, разводка-то у вас с десятого…

-Ссыт твоя Линка, откуда на пятом нефть, – совершенно адекватно поддержала я неожиданно завязавшуюся беседу. Не знаю, почему, но мышастая девчонка напомнила мне меня саму, лет так двадцать пять назад, озабоченную кучей проблем и самой главной: как жить в общаге и при этом учиться медицине.

-Во-во! – мелкая еле подняла своё ведро и плюхнула туда тряпку.

-Помочь?.. – неожиданно для себя самой спросила я, увидев, как побелели тонкие пальцы с обкусанными ногтями, сжавшие железную ручку ведра. Девчонка быстро взглянула на меня из-под грязно-русой чёлки.

-Спасибо, – тихо проговорила она куда-то в угол. Правой, здоровой рукой я подхватила ведро, и мы вдвоём пошли к двери на лестницу. В присутствии местной жительницы лампы вели себя чинно и благопристойно, и я поняла, что всякое добро бывает вознаграждено.

-Жаль, через отчуждёнку лифт закрыли, опасно, говорят, придётся пешком топать, – с явным сожалением вздохнула девчонка, посмотрев на створки в углу, и мы поволокли ведро наверх, делая передышки на площадках между этажами. Пролётов через пять лестница вывела нас в квадратный и вполне цивильный холл с табличкой на стене: «21. Администрация».

-Кто это с тобой? – окликнул девчонку холодный голос от двери с надписью «Регистратура». Моя спутница буркнула куда-то в ведро:

-Что значит, кто, Лин с пятого, сами неделю назад принимали.

-Буду я вас ещё запоминать, – фыркнули в ответ брезгливо. Рискуя остаться косоглазой навек, я поглядела в приоткрытую дверь, не поворачивая головы. Там маячил какой-то хорьковатый мужичок в сером костюме «до свиданья, молодость». Архи типичный функционер, в общем.

-Естессно, не будете, у вас же на нас всех мозгов просто не хватит, – ещё тише и ещё более строптиво пробубнила девчонка, и повела меня прочь. Ощущая лопатками буравящий взгляд хорька, я перехватила ручку ведра, и в знак благодарности коснулась тонких пальцев девчонки.

-Недалеко осталось, потерпи, – по-своему поняла она и махнула головой, откидывая с глаз длинную прядь. – Ты же Мария?

-Да, – тихо ответила я, стараясь не выдать голосом своего изумления.

-А я – Сен. Представляешь, я тебя сразу узнала. Ты же из второго подъезда, ты соседка Шэгги? Он про тебя говорил, что ты очень красивая и любишь розы, – девчонка указала на мою серёжку в виде рубинового цветка. Я молча кивнула, стараясь не раскрыть рта и не задать какой-нибудь вопрос не по теме. Сен меж тем продолжала увлечённо трещать:

-Мы ж с Шэгги в одну школу ходили до войны и он мне страшно нравился! Мария, а про меня он сейчас помнит? Вспоминает? А у него девчонки нет сейчас? Это хорошо, что ты сюда заблудилась, то есть для тебя, конечно, нехорошо, но я тебя отсюда выведу, не бойся. А можно, я свой телефон тебе дам, и тогда Шэгги сможет мне позвонить, по телефону. Ещё можно, пока оттепель не наступила, и нас опять на станцию в Кирпичном не переключили, Мария, да же?

Сен замолчала, и уставилась на меня умоляющими серыми глазами.

-Хорошо, – согласилась я со вздохом, в принципе весьма смутно представляя, что значило всё вышесказанное, и за кого меня тут принимают. Не за директора онкологички Антинеля Марио Оркилью, и ладно, остальное цветочки – выкручусь…

Я проснулась в полной темноте, и долго не могла сообразить, где я и с какого бока у меня верх и низ. Холодно, волосы ерошит сквозняк с запахом мокрых кирпичей.

-Ещё рано, Мария, спите, – щёлкнул выключатель, и круглое бра осветило комнату и бледное личико Сен, по-арабски сидевшей на полу. – Ещё семи даже нет. Просто в феврале всегда рано темнеет. Не успело рассвести, как уже сумерки.

-А во сколько нам можно будет идти? – я тоже села на узкой тахте, подобрав под себя босые ноги, чтобы согрелись. Сен, когда мы пришли в её маленькую комнатку на шестом этаже, довольно умело перебинтовала мне руку, а запас таблеток у меня был с собой. Ещё бы скушать чего-нибудь, и жизнь вообще розами расцветёт. От своего завтрака в виде стаканчика кофе я была далека, как Баркли от райских кущ.

-После восьми можно уже нормально выйти, – Сен вкусно зевнула, встряхнув лохматой головой.

-Слушай, я пойду в столовую, может, получится тебе чего-нибудь стащить. Ты же наверняка голодная? (я энергично покивала). А ты пока ещё поспи немного.

Она ушла, заперев дверь на ключ и моментом вызвав у меня приступ клаустрофобии. Отгоняя от себя призраки прошлого, я подлетела к окну, отдёрнув пожелтевший тюль, и распахнула створки.

В комнатушку ворвался сырой февральский ветер, в котором перемешались запахи жестяных крыш с тающим снегом, низких серых туч, какого-то мусора, валявшегося прямо под окнами, дыма заводских труб и псины. Но для меня это было запахом свободы.

Я глубоко вдохнула,… и едва не вывалилась в окно, когда моего бедра что-то коснулось!! После минуты суматошного ощупывания задницы, я вытащила из кармана джинсов мобильный телефон, и ещё два раза по столько же тупо его порассматривала. Мигавший в углу экрана конвертик уведомлял меня о том, что белобрысой и ныне покойной девахе кто-то прислал sms. Хорошо, что ей никто не позвонил, а то меня точно взяла б кондрашка!