Выкуси

— Может, дать Марвину галету, чтоб он перезагрузился и нацелился на что-нибудь другое? — предложил Ривера.

— Нет трупа — нет и галеты. Таково правило, — сказал Кавуто. — Нам всем по нему следует жить.

При упоминании галеты и Фуфел, и Марвин прекратили свои занятия, уселись и напустили на себя исполнительный и покорный вид, а на Риверу посмотрели так, что понятно было и без слов: «Я не только нуждаюсь в галете, но и глубоко ее заслужил». Раздраженный этими галетными блядями, Лазарь оставил коллег клянчить подачки, а сам зашел за контейнер и принялся рыть щель между ним и стеной. Затем попробовал сунуть туда нос.

Кавуто пожал плечами, вытащил из кармана пару облегающих рабочих перчаток и убрал цементные блоки из-под колес контейнера. Ривера наблюдал за ним в ужасе: до него дошло, что сейчас, вероятно, и он получит свою долю помойной пакости. А то — и его дорогой итальянский костюм.

— Мужайся, Ривера, — произнес Кавуто. — Пора заняться полицейской работой.

— Разве не надо наряд вызывать, чтоб они этим занимались? Мы ж детективы то есть?

Кавуто выпрямился и посмотрел на своего напарника.

— Ты действительно веришь кино, когда Джеймс Бонд убивает в рукопашном бою тридцать плохих парней, взрывает тайный притон, потом его самого поджигают, потом он сбегает через подводный тоннель — и у него смокинг даже не помнется, да?

— Такие просто с вешалки нигде не купишь, — ответил Ривера. — Это хайтековая ткань.

— Помоги лучше сдвинуть, а?

Едва контейнер оказался на середине переулка, три собаки устроили более-менее собачью свару и кучу-малу перед одним заколоченным окошком. Марвин, как положено дрессурой, исполнял шарк лапой: «Там труп, давай галету», — Фуфел тявкал так, словно объявлял о большой распродаже в «Гав-марте», на которой нужно продать все, а Лазарь предъявил граду и миру один долгий горестный вой.

— Вероятно, внутри, — сказал Кавуто.

— Думаешь? — уточнил Ривера.

Кавуто удалось зацепить пальцами фанеру вместе с рамой и вытащить их. Не успел он отложить конструкцию в сторону, как Фуфел сиганул через проем во тьму. Лазарь поцарапал лапой подоконник — и прыгнул следом за соратником. Марвин — пес-труполов — попятился, дважды рявкнул и помотал башкой. Переводилось это так: «Не, мне и так неплохо; вы, ребята, валите, только мне положенную галету выдайте. Я вас тут подожду… нет, ну вы поглядите только — эти яйца так и просят языка. Нет, правда — все хорошо, давайте без меня».

Нюх Марвина умел различать столько разных запахов, сколько человеческий глаз распознает оттенков — около шестнадцати миллионов разных. К несчастью, собачьи мозги его располагали гораздо более ограниченным вокабуляром, и называть все эти запахи по именам он не умел, поэтому унюханное обрабатывал вот в каких понятиях: дохлые коты, много, дохлые люди, много, дохлые крысы, много, каки и писи, много вкусов, свежих нет, старик, которому давно пора помыться, — и при этом даже не задумывался. А вот остановил его у окна запах, опознать который он не мог, и на него у Марвина не было уместной реакции — новый запах: дохлый, а не дохлый. Какой-то немертвый. Вот это было страшно, а лизание собственных яиц его успокаивало и позволяло отвлечься от галеты, которую ему задолжали.

Ривера обвел помещение лучом фонарика. В подвале, судя по всему, пусто, если не считать куч мусора и толстого слоя пыли и пепла на полу, исчерченного отпечатками сотен кошачьих лап. На самом конце луча дергались Фуфел и Лазарь — они царапались в железную дверь.

— Из машины ломик надо взять, — сказал Ривера.

— Ты вот в этом туда полезешь? — уточнил Кавуто. — Прямо в костюме?

Ривера кивнул.

— Там что-то есть, кому-то из нас придется.

— Ты чертов герой, Ривера, вот ты кто. В камвольной шерсти и шелке — но герой.

— Да, и поэтому, а главное — ты в это окно не пролезешь.

— А вот и пролезу, — ответил Кавуто.

Через пять минут оба стояли посреди подвала, обмахивая пыль лучами своих дальнобойных «Верняков», словно водили безмолвными световыми мечами. Ривера первым пошел к стальной двери, на которую гвардейцы Императора бросались так, точно ее кто-то скотчем примотал к лисе.

— А ну живо заткнулись, парни! — рявкнул Ривера. К немалому его удивлению, Фуфел и Лазарь закрыли пасти и тихо сели рядышком.

Ривера обернулся к партнеру:

— Жуть какая.

— Ну, и славен будь Уилли Мейз, если эта жуть здесь одна такая. — Кавуто был глубоко верующим поклонником «Сан-Францисских гигантов» и всякий раз, проходя мимо стадиона, преклонял колена перед бронзовой статуей центрфилдера.

— Верно заметил, — кивнул Ривера. Он подергал дверь, и та не подалась, но по дуге, оставшейся в пыли и прахе, ясно было, что недавно ее открывали. — Ломик, — произнес инспектор.

Кавуто передал ему инструмент, а другой рукой тут же вытащил из наплечной кобуры смехотворно большой автоматический «орел пустыни» 50-го калибра.

— Ты когда опять эту штуку носить стал?

— Сразу после того, как в «Святом сердце» ты произнес слово на букву «в».

— Знаешь же, это их не остановит.

— Мне с ним спокойнее. Хочешь подержать, а я пока дверь вскрою?

— Если там… кто-то из… них засел, они будут в спячке, или как это у них называется. Сейчас день, не бросятся.

— Ну да, это на всякий случай — вдруг меморандум не дошел.

— Понял тебя. — Ривера сунул ломик в щель между дверью и косяком и навалился всем телом. С третьего толчка что-то треснуло, и дверь приоткрылась на дюйм. Фуфел и Лазарь немедленно вскочили и уткнулись носами в щель. Ривера оглянулся на Кавуто, тот кивнул, и Ривера распахнул дверь шире и отошел.

Проем загораживала баррикада полок и мусора, но Фуфелу с Лазарем она была не помеха — доблестные псы уже отчаянно и неистово тявкали откуда-то из глубины. Сквозь щель в наваленном Ривера пошарил лучом по небольшой кладовке: бочки, стеллажи, кучи пыльной одежды.

— Чисто, — сказал он.

Кавуто подошел и встал в проеме с ним вместе.

— Хрен там чисто.

Здоровенный полицейский распинал баррикаду, держа фонарик повыше одной рукой, а «орла пустыни» не сводя с ряда бочек у правой стены. Фуфел и Лазарь там как раз устраивали ураганную собачью истерику.

Ривера вошел вслед за напарником в кладовку и направился к бочкам. Кавуто прикрывал. За лаем инспектор различил слабый стук по металлу. Он шел из одной бочки — та стояла днищем вверх и содержала в себе что-то твердое. Этикетка сообщала нечто про фильтрационный минерал. Из-под нее высовывалась не до конца закрытая крышка.

— Там что-то есть.

— Уши заткни, — сказал Кавуто, взводя курок, и навел «орла пустыни» на центр бочки.

— Ты обдолбался? Из такой пушки тут нельзя стрелять.

— Ну есть «нельзя», а есть «не следует». Вероятно, стрелять мне тут не следует.

— Прикрой, я ее переверну.

Кавуто не успел ответить — Ривера уже схватился за край бочки и нажал изо всех сил. Бочка была тяжелая и рухнула крепко. Фуфел с Лазарем мохнатыми пулями подскочили к приоткрывшейся крышке и принялись помогать лапами.

— Готов? — спросил Ривера.

— Давай, — сказал Кавуто.

Ривера пнул край крышки, и она с лязгом откатилась, замерла и с глухим стуком рухнула в пыль. Фуфел незамедлительно влетел в бочку, а Лазарь забегал туда-сюда подле.

Ривера тоже вытащил пистолет и сместился туда, откуда можно было заглянуть в бочку. Первой взору его предстала спутанная буря серых волос, затем — два хрустально-голубых глаза, глядевшие с широкого, видавшего виды лица.

— Что ж, это было неприятно, — произнес Император, отплевываясь от собачьих слюней, коими его одарил верный Фуфел.

— И не говорите, — кивнул Ривера, опуская пистолет.

— Мне может занадобиться споспешествование в извлечении меня из этой емкости.

— Это можно, — сказал Кавуто. Он обарывал в себе обострение эмпатических мурашек, воображая, как было бы ему провести ночь, а то и больше, вверх тормашками засунутым в бочку. Они с Императором были примерно одних габаритов. — Больно?