Обретение (СИ)

Мальчику сделалось немного не по себе. Ощущений добавил запах горелого сала.

Монах выступил из–за спины. Направился вперёд уверенной походкой. Снова незримым жестом поманил за собой.

Мальчик повиновался. А чего ещё оставалось делать? Обратного хода нет. Тем более, где–то там, впереди, его дожидается отец. Так что тут один вариант: либо пан, либо пропал.

Мальчик вдохнул глубже и направился следом. К его величайшему изумлению оказалось, что между канделябрами находятся двери. Множество деревянных дверей, запертых на навесные замки. Самые обычные, какие висят на деревенских сараях. Хотя кое–где замки всё же отсутствовали…

Мальчик кое–как преодолел нестерпимое желание заглянуть за одну из незапертых дверей. Ведь отец мог находиться именно там! Но нет же! Конечно нет. Отец там, куда ведёт молчаливый монах. Вне сомнений! Нужно просто преодолеть себя и двигаться вперёд.

«Вдруг это просто испытание, рассчитанное на мою сознательность? Возможно, только так можно заново обрести утерянное счастье! — Мальчик расплылся в довольной улыбке. Ещё бы, он только что сам, без посторонней помощи, додумался до высшего естества! До истины, что раньше и носа не высовывала. — Эх, жаль папа далеко и не может услышать этих моих мыслей…»

Мальчик уткнулся в спину замершего монаха и принялся тереть отбитый нос. Закапало… Вод ведь некстати!

Монах молниеносно схватил мальчика за подбородок, задрал голову вверх, так чтобы кровь лилась в горло. От неожиданности мальчик чуть было не поперхнулся. Дыхание перехватило, а глаза полезли из орбит. Показалось, что сейчас наступит самое страшное…

Мальчик, через силу, принялся глотать кровь. По раскрасневшимся щекам скользнули слёзы. Мальчик всё же перевел дух и попытался рассмотреть лицо монаха. Рассмотрел. На том застыла маска истинного ужаса. Монах качнул головой. Приподнял подбородок и указал свободной рукой на собственный нос: мол, понимаешь?

Мальчик ошеломлённо кивнул.

Рука с подбородка тут же исчезла. Монах медлил, проверяя правильно ли спутник понял его. Мальчик не шелохнулся: так и стоял на полусогнутых с запрокинутой головой и, в свою очередь, не спускал взгляда с монаха. Он ничего не понимал. Сердятся ли на него или же просто чтут порядок… Хотя какой тут порядок, когда повсюду лужи и смрад от застывающего сала. Тогда в чём же дело?

Мальчик вздрогнул. Его осенило. Если в коридоре появится запах крови, его непременно что–то учует… А тогда — быть беде.

Мальчик машинально глянул вниз: вдруг чего капнуло…

Монах прожёг испепеляющим взглядом: нельзя!

Мальчик вытянулся по стойке смирно.

Монах одобрительно кивнул. Повернулся к одной из дверей и принялся рыться в полах туники.

Мальчик изучал цементные швы. Он боялся думать. Размышлять на счёт того, чего так сильно испугался его проводник. Как нельзя кстати, его взор наткнулся на засаленную табличку с трудно читаемым текстом. Мальчик осторожно — чтобы не потревожить занятого поисками ключа монаха — шагнул к стене. Тут присел и глянул снизу–вверх. Руки он держал перед собой ковшиком, на случай, если что.

Годы сделали своё дело. Тем более, табличка была выбита не то на куске застывшей глины, не то в слабом растворе цемента, так что тут и папа бы голову сломал. Но кое–что прочесть было всё ещё можно.

— «Ад преисподней пришёл в движение ради тебя, чтобы встретить тебя при входе твоём…» — Мальчик сглотнул ком, подкативший к горлу. Забегал зрачками по расплывшимся строчкам: — «В преисподнюю низвержена гордыня твоя со всем шумом твоим; под тобою подстилается червь, и черви — покров твой…» «А говорил в сердце своём: «Взойду на небо, выше звёзд Божьих вознесу трон свой, и сяду на горе в сонме богов, на краю севера; взойду на высоты облачные, буду подобен Всевышнему…»

Мальчик чуть было не сел, но монах вовремя подхватил его под руку. Подтянул ближе. Указал пальцем на табличку, затем обвел свободной рукой коридор и мотнул головой.

Мальчик, стуча зубами, кивнул.

Монах проверил, остановилось ли кровотечение. Удовлетворённо кивнул, но так и не отпустил. Подтащил к двери и принялся греметь связкой ключей.

Мальчик, между делом, осмотрел стену. Странно, но всё по–обычному — никаких потаённых механизмов. Мальчик потерял к стене интерес и шёпотом спросил:

— А про кого там написано?

Монах стиснул руку мальчика, да так, что тот чуть было не заверещал. Однако вовремя опомнился и поспешил ослабить хватку.

— Да кто вы такой? — обиженно проскулил мальчик, потирая ноющее предплечье. — Вы действительно знаете, где мой папа? Или только прикидываетесь?..

Мальчик прекрасно понимал, что сморозил глупость. Если монах преследует свои потаённые цели, то так он это и рассказал какому–то там мальчишке, потерявшемуся глубоко под землёй.

От былого веселья тут же не осталось и следа.

— Знаешь или нет?! — хищно спросил мальчик, отступая назад и думая, как так лучше вывернуться.

Монах обернул к нему своё усталое лицо. Убрал руку. Кивнул.

Мальчик топтался на месте, как помятый в бою петушок. Ему было стыдно. Вот ведь недотёпа окаянный — ему помогают, а он ещё шерсть дыбит.

— Простите, — он не хотел в добавок ещё и шмыгать носом — это уже чересчур, не так много он и натворил, — но как–то само по себе вышло. Спонтанно.

Монах всё так же молча отвернулся. Щёлкнул замок. Скрипнула, отворяясь, дверь. Монах, как и в прошлый раз, пригласил мальчика войти первым.

Мальчик кивнул и пошёл в тёмный провал.

Монах огляделся по сторонам, словно чего опасаясь, и шагнул следом. Напоследок он затёр носком сандалии в грязь капельку крови. Та блестела в чёрном скоплении, словно искорка, выдавая себя.

Искры не стало.

Дверь захлопнулась, и спустился абсолютный мрак. Мальчик вытянул перед собой руки, боясь на что–нибудь наткнуться. Однако буквально тут же за спиной заиграло пламя. Мальчик обернулся. Монах каким–то непостижимым образом зажёг свечу и теперь продвигался вдоль обшарпанной стены вглубь комнаты. Мальчик оглянулся по сторонам. Это была даже не комната… и не комнатушка — жалкая лачуга, в какой коротают свой век монахи–послушники.

Аскетизм прослеживался во всём. Хотя понятие «всё» сводилось лишь к двум предметам интерьера: деревянному столу и застывшей поодаль табуретке. На столе стояла крохотная лампадка — именно к ней и направлялся монах. В тёмном углу проступили очертания плошки и кружки. У противоположной стены, на полу, валялась охапка соломы. Больше ничего — как мальчик не силился разглядеть, крутя головой по сторонам.

Монах, тем временем, запалил лампадку и бережно задул свечу. Пламя под закопченным стеклом принялось резвиться, словно желало во что бы то ни стало разглядеть прибывшего гостя. Запахло горелым маслом. Стены надвинулись. Потолок опустился.

Мальчик невольно втянул голову в плечи. Было как–то не по себе. Слишком тесно и душно. Он не понимал, как в подобном месте можно вообще жить. Тем более годами.

Монах подошёл и жестом приказал сесть. Мальчик повиновался. А что ещё делать — в гостях не принято отказывать. Табурет жалостливо скрипнул, словно на нём век никто не сидел.

Монах тенью скользнул к вороху соломы. Наклонился и принялся шарить в ней руками: по всему, что–то искал. Лачуга наполнилась запахом прелости.

Мальчик чихнул. Звонко, по–мальчишечьи. Тут же прижал пальчики к губам. Кто его знает…

Монах поднялся. Спрятал под подол маленький томик. Приказал жестом ждать: указал на мальчишку, потом на табурет.

Мальчик кивнул.

Монах приблизился и пододвинул к мальчику кружку. Потом развернулся, обдав запахом сырости, и направился к выходу.

— Вы за папой? — Мальчик сам не понял, как фраза слетела с губ.

Монах обернулся. Помедлил. Кивнул.

— А можно мне с вами? — Мальчик проглотил гордыню. — Страшно.

Монах отрицательно качнул головой. Потом обвёл лачугу стремительным взором и снова качнул головой.

— Тут не опасно… — не то спросил, не то констатировал данность мальчик.