Современная болгарская повесть

Миллет показал нам рисунок. Я увидел нос с горбинкой, мохнатые брови, торчащие усы. Вольнолюбие, упорство, даже упрямство были в крупных чертах этого насмешливого лица, в тяжелом подбородке. Но кроме того — воодушевление, мальчишеская горячность, душевный подъем.

— Да, вот это мой бай Никола; я называл его на болгарский лад: бай Никола. Не только потому, что он был значительно старше меня годами, а словечко бай свидетельствует на их языке также и о возрастном различии. Гораздо важнее, что это был человек много повидавший и переживший, чьи злоключения можно сравнить лишь с вашими необыкновенными приключениями, Фрэд, хотя они и совсем в ином роде. Ему не доводилось охотиться в Африке или верхом добираться в Хиву. До того ли было ему!.. Впрочем, я еще к этому вернусь, пока добавлю лишь, что необычный этот человек по доброй воле вызвался служить мне. За плату, разумеется. Я тоже получал жалованье от своей газеты. Но он сразу же объявил, что будет со мною лишь до Пловдива, то есть до той минуты, пока не разыщет там Теменугу, свою невесту.

Пока мы с князем беседовали, туман все больше редел, потом нам навстречу всплыло солнце, и все вокруг ожило. Слева возникла неровная линия пехотных батальонов, посторонившихся, чтобы дать нам дорогу. Справа открылась обрамленная заснеженными ивами темная гладь реки, на которой поблескивали плывущие льдины.

«Стойте! Остановитесь! Стойте!» — послышались возгласы. Штабные офицеры впереди нас мгновенно осадили коней, торопливо уступая кому-то дорогу. И тогда я увидел генерала Гурко — вернее, узнал его по русой, надвое расчесанной бороде и по ему одному свойственной манере сидеть в седле — удивительно прямо, почти с каменной неподвижностью, оттянув стремена далеко вперед. Генерал молчал.

Обычно молчание у него быстро сменялось решительным приказом. Однако на этот раз он явно колебался. О чем-то спросил адъютантов. Один из них кивнул, остальные также закивали. Поднесши к глазам бинокль, генерал стал разглядывать противоположный берег.

Нас отделяло от реки несколько сот ярдов. Кроме того, Марица в этом месте разлилась, огибая островки. Я посмотрел в свой бинокль и в первую минуту не обнаружил ничего подозрительного. Противоположный берег был тоже гладкий и белый, поросший кустарником, и только туман там еще не рассеялся. Но когда я вгляделся внимательней, мне почудилось, что темные заросли, раскиданные на берегу, движутся. «Обман зрения, — сказал я себе. — Из-за того, что движется река». Но затем понял, что между деревьями и в глубине, вдоль железной дороги, идут люди. Они едва различимы, но их целые колонны, и они идут параллельно нам: то был арьергард Сулеймановой армии.

«Видели?» — спросил я князя Алексея.

Он кивнул. Турки явно отступали, хотя и неспешно. Ледяная река охраняла их. Но, возможно, они медлят намеренно? Если у них есть лодки, что отнюдь не исключено, то не держат ли они под угрозой наше продвижение? Мне вдруг стало ясно, отчего так нерешителен всегда отчаянно дерзкий Гурко. Главные его силы находились еще в дымившемся Татар-Пазарджике и даже того дальше, тогда как авангардные части, быть может, уже ведут наступление севернее Пловдива — с той стороны доносился гул орудийной стрельбы. Стоило туркам перерезать дорогу, по которой мы двигались, и тем самым вынудить нас искать обходные пути, как мы окажемся перед скованными льдом рисовыми нолями, отделенными одно от другого высокими плетнями. Это мучительно затруднило бы действия нашей пехоты и кавалерии.

Я никогда не был военным, в шестьдесят четвертом проходил службу в Массачусетской пехотной милиции в качестве барабанщика, но война на Балканах пробудила во мне страсти, о которых я и не подозревал. Общение с офицерами, прогнозы моих коллег-корреспондентов и более всего битвы, которым я был свидетелем, — все это обостряло мое восприятие происходившего. Я невольно задавался вопросом, как следует поступить в том или ином случае. Несмотря на свое природное миролюбие, вопреки жалости, испытываемой к каждому солдату в отдельности, я ловил себя на том, что мысленно обдумываю тактические ходы, которые могли стоить жизни сотням и тысячам людей. Словом, мания стратегии, что дремлет в каждом из нас, проснулась во мне и побуждала сейчас ломать голову: остановит ли Гурко колонну? Или оставит вдоль берега сторожевые части? Или, наконец, пошлет за главными своими силами, хотя это потребует времени, и немалого!

Колебания командующего продолжались недолго, он уже отдавал приказания, как всегда, резким, не терпящим возражений тоном. Желая понять, что предпринимается, я подъехал ближе. И услышал голос Гурко:

«Какой полк?»

«Финляндский, ваше превосходительство!» — прозвучал дружный ответ.

«Сообщите командиру финляндцев, ротмистр!»

Ротмистр Скалой, элегантный адъютант с красивым надменным лицом, козырнул и, повернув коня, поскакал к пехотным частям.

«Полковой командир! — кричал он. — Полковой командир! Срочно к его превосходительству!»

А Гурко уже отдавал следующий приказ. Он был спиной ко мне, так что я услыхал лишь обрывок фразы:

«Да уж сколько есть!»

Теперь поскакал самый юный из адъютантов, корнет. Это был совсем еще мальчик, и голос его звучал по-мальчишечьи нетерпеливо:

«Дежурный эскадрон! Драгунский эскадрон, назад!»

Я все еще не мог взять в толк, что происходит. Упоминание о финляндцах позволяло думать, что, как я и предполагал, берег будет укрепляться. Но для чего тогда понадобился драгунский эскадрон? Чтобы послать в тыл за подкреплением? Но разве для этого нужен целый эскадрон?

Говорят, что англосаксы умеют скрывать свои мысли, напуская на себя бесстрастный вид. В таком случае я не англосакс, либо это относится только к вам, британцам, Фрэдди. Я знаю, все ваши усилия направлены к тому, чтобы достичь полнейшей невозмутимости. Вот и сейчас — вижу вашу самодовольную улыбку. Но, будь я проклят, разве знаю я, что у вас в голове? Что касается, моей собственной физиономии, то положительно могу сказать лишь одно: совершенно не умею управлять ею. Вероятно, это обстоятельство и помогло мне так легко сойтись с русскими. Ибо моя физиономия всегда служит зеркалом, вернее, окном в мои мысли. И слава богу! Ничто не приносит на войне большего облегчения, чем возможность взреветь или выругаться. Либо изумиться, если тебя и впрямь изумило что-то.

Видимо, и в ту минуту мое лицо повело себя обычным образом, потому что Гурко приветливо кивнул мне и с улыбкой сказал:

«Да, да, дражайший господин Миллет, важно, кто кого опередит». Сверкнули в пышной бороде мелкие его зубы, блеснули ясные, светлые глаза, и привычная суровость сменилась веселой насмешливостью.

«Самый факт, что они обнаружены, меняет дело, — отвечал я, в свою очередь приветствуя его кивком головы. Мои слова, по сути, почти ничего не значили, теперь мне это ясно. Ясно также, что я тогда вообще не понял, о чем говорил генерал. Однако мания стратегии взыграла во мне, и я торопился высказать свое суждение: — Если ваша конница действительно уже у Пловдива, турки рискуют опоздать. Любое промедление фатально для них самих!»

«Благодарствую, — произнес генерал. Разговор явно казался ему забавным. Да и все равно приходилось ждать. — Ваши доводы резонны, не спорю. К сожалению, то обстоятельство, что наша конница, возможно, обошла Пловдив с севера, отнюдь не означает, что город уже взят. Вы забываете, что его обороняет пятидесятитысячная армия, дорогой мой! Прибавьте к этому честолюбие Сулеймана — оно стоит еще пятидесяти тысяч штыков».

Штабные засмеялись. Еще бы! — удобный случай проявить единомыслие с начальником. Но разве не всюду точно так же?

«Вы говорите — честолюбие. Я бы сказал отчаяние Сулеймана, ваше превосходительство!»

«Пожалуй. Но разве это меняет дело?»

«Каков же ваш прогноз?»

В сущности, Гурко сразу, едва перейдя Балканы, понял, что турецкому командованию не останется ничего иного, как оттянуть свои армии к вновь сооруженной оборонительной линии под Адрианополем, последним прикрытием турецкой столицы. Самая многочисленная из этих армий, армия Сулеймана, находилась против него, но, будучи малоподвижной, она вынуждена была вести прикрывающие бои, пробиваясь к железной дороге, местами разрушенной болгарами, — обстоятельство, которое еще более замедляло отход турок.