Пилот на войне

Так что сразу с вахты — а вахта пролетела быстро (пока «Дюрандаль» принял, пока то да се, время и вышло) — так вот, сразу с вахты я направился проведать моих недругов и спасителей.

Одиннадцатая штурмовая бригада проживала сразу за полем флуггеров во временном лагере. Знаете такие полуцилиндрические жилые эллинги? Поставьте их в двадцать пять рядов, обнесите колючкой, добавьте КПП на входах и выйдет искомое.

Контрольно-пропускной меня встретил улыбками радостных немцев, затянутых в полевой камуфляж с орластыми шевронами, а также в хорошо различимый запах шнапса. Праздновали победу, не особо скрываясь.

Сперва, понятно, возник вопрос: чего это я приперся? То есть они, конечно, рады видеть дорогого союзника, но ведь у них служба!

Зато когда лейтенант считал мою офицерскую книжку и сообразил, из какого я авиакрыла…

— Да этот старлей из Второго Гвардейского! Немедленно заходи, друг! С победой тебя!

— Пустите его, пустите! Это ж те самые летуны, что нас всю дорогу прикрывали!

— Точно! Если бы не Второе Гвардейское, нас бы под Бримишем раскатали на штрудели!

Словом, я не успел сказать «хочу шнапса», как меня заволокли в часть, погруженную в состояние полной небоеготовности. Ну и шнапсом угостили, не особо интересуясь моим мнением по этому поводу.

Над стойбищем 11-й штурмовой выгнулось дымное коромысло.

Народ гулял во всю ширь тевтонских и всяких прочих душ!

Что-то я упустил за время вахты? То есть, конечно, немцы всей Галактике известные разгильдяи, но не до такой же степени! У нас за такой содом в расположении командир запросто может погонов лишиться. Понятно — победа. Но мир-то еще не подписан! Только перемирие. Мы, получается, в самом центре враждебных земель, и тут такое! Неужто они все три дня так квасят?!

Стояли мы кружком в просторном кунге за КПП и гуляла по кругу фляжка с сорокоградусной грушевой жидкостью. Кунг — легкое сооружение, где можно было снять маску и отдохнуть — выполнял функции караулки для дежурного взвода. Я выгадал отверстие в общем гвалте и подергал лейтенанта за рукав.

Шепотом:

— Скажи, друг, по какому случаю такое веселье? Ведь перемирие может и кончиться, причем внезапно.

Герр лейтенант выкатил глаза.

— Ты что, камрад, с Бирба свалился?!

— В смысле?

— В прямом! Эй, парни! Внимание! Старлей не знает…

И все наперебой принялись меня просвещать.

Старлей, то есть я, не знал вот чего: час назад подписан мир! Мир!

Система Вахрам вместе в Паркидой отходит Объединенным Нациям в вечную аренду за десять процентов от добычи люксогена. На Паркиде размещаются русские гарнизоны. Еще десяток планетных систем (какие-то малоизвестные; мне о чем-то говорили только названия Ташмету и Иштар) объявляются демилитаризованными зонами под совместным управлением наций-комбатантов. В системе Макран устанавливается протекторат Объединенных Наций. Все ядерные арсеналы Конкордии отходят на бессрочное хранение ВКС РД, ЕД и ЮАД с правом использования конкордианцами в экстренных случаях по варианту Фактор К. Флот и армия Конкордии разоружаются (кроме полицейских сил), а все вымпелы трех старших рангов достаются победителям как трофеи.

Вот это новость!

А я-то час назад копошился в потрохах новенького «Дюрандаля» и всё прошляпил!

Эх, не пьянства окаянного ради, но здоровья для!

— Налейте, что ли, ребята! Теперь не грех!

— Фляжку господину старшему лейтенанту! — Рявкнул офицер. — За победу! За нас, за одиннадцатую штурмовую бригаду! За Второе Гвардейское! Ура!

— Ура!

Если прислушаться, становилось понятно, что тысячеголосое «ура» гуляет, переливаясь как жидкость в сообщающихся сосудах по всему Керсаспу. Гремит, бьется, вырываясь на орбиту и за ее пределы. И нет для нее ни первой, ни третьей космической скорости — только огромная, безграничная радость.

Победа!

Короткая дорога в семь месяцев, растянувшаяся до субъективной вечности, подошла к концу.

Кто мог подумать тогда, в январе, что все кончится так скоро и так нескоро?

Мы выжили, мы на финишере той взлетно-посадочной палубы, что зовется злым и коротким словом «война».

Приземлиться, правда, суждено было не всем. Многие не долетели. Очень многие.

Но слезы будут потом.

Пока вокруг царило искрящееся ликование. И плевать, что форма не парадная, плевать, что не вьются знамена и не гремит марш, плевать!

Победа застигла меня здесь и сейчас!

Победа!

Я еле ускользнул от радушных штурмовиков. Детоксина с собой не было. Вряд ли в такой день кто-нибудь обратит внимание на еще одного хмельного старлея, но всё же. Натрескаться мне еще предстояло в компании однополчан. Тем более, что повод двойной — новые звезды Шубина, как-никак.

Ваш покорный слуга отваливал по пеленгу третьего батальона, провожаемый немузыкальной, но очень громкой песней. Надо полагать, немцы радовались, как завещали бессмертный Людвиг ван и не менее бессмертный Шиллер.

Seid umschlungen, Millionen!

Diesen Kuß der ganzen Welt!

Brüder, überm Sternenzelt

Muß ein lieber Vater wohnen!

Непосредственно в расположении я едва не столкнулся с Салманом и Ахиллом, которые что-то горячо обсуждали. Стояли они за углом эллинга, их было не видно и толком не слышно из-за всеместного многолюдства и адского шума. Поэтому вышла неожиданность.

— …Ты как знаешь, а я собираюсь сваливать.

— Салман…

— А что мне? Я мобилизованный. Теперь мир, и я сваливаю.

— Салман, послушай…

— Хватит, навоевался!

— Да послушай же!

— Что?! Если ты по поводу службы в «Эрмандаде» — забудь. Ты бы меня еще в чоругскую разведку вербанул!

— Не вижу ничего необычного в моем предложении. Нормальное предложение, я бы даже сказал: лестное. Ты хорошо знаешь Тремезианский пояс, нам такие специалисты нужны, тем более что я предлагаю офицерскую должность.

Салман извлек палец, которым чесался под маской, изобразил «козу» и перешел на блатной жаргон, усвоенный у космических корсаров.

— Ты чо, фартыпер, обшабашился? Я чо, за ссученного канаю, на твоих вертухаев горбатиться? — Он надвинулся на Ахилла, совершенно вырезав его фигуру из обзора.

— Ну и лексикон! Ты не на «вертухаев», ты со мной будешь работать. Начальником силового отдела.

«Да! Сложный разговор! — Сказал я себе, погодив выходить из-за угла эллинга, где скрывался до сих пор. — Не заглянуть ли в другой раз?»

И совсем уже собрался отваливать, когда сзади меня что-то пребольно кольнуло сквозь комбинезон.

— Ёпт! — Вскрикнул я.

— Тихонько, тихонько, кричать не стоит. — Прошептали на ухо. — Это я, док Фарагут. А скальпелек сейчас упирается в твою спину, поэтому не делай резких движений и говори, зачем пожаловал и зачем подглядываешь?

— Док, я… — Прежде всего я попытался обернуться, но ощутил еще более неприятный укол. — Док, я тебя поблагодарить пришел, вообще-то. Ты моей невесте жизнь спас.

— Спасибо. — Ответил он. — Но тех пяти или шести раз, что прозвучали возле медицинской машины, вполне достаточно. Теперь второй вопрос.

— Док, я… да убери ты нож!

— Это скальпель. — Напомнил тот, все тем же шепотом.

— Док, я тебя не понимаю. Что все это значит?! Я и не думал следить, или подслушивать, очень надо!

— Это значит, друг Румянцев, что мне интересно, не собираешься ли ты заложить нас обожаемым органам. Или уже заложил, а теперь пытаешься собрать, как сказал бы неподражаемый Салман, доказуху? И не стоит возмущенно полоскать воздух конечностями, я сейчас немного нервничаю и очень даже в состоянии вскрыть тебе, например, восходящий отдел аорты. Ночь, темно, праздник — никто не обратит внимания на утомившегося лейтенанта.

Ну, это уже чересчур! Я здорово рассердился, но острие под лопаткой заставляет проявлять выдержку. Поэтому — тихо, уверенно и спокойно:

— Док, начнем с того, что в левом бедренном кармане лежит фляжка коньяка. Между прочим, настоящий «Арарат», который я мастерски выпросил в твою честь из адмиральского НЗ. Посредством этой драгоценной жидкости я рассчитывал выспросить у тебя, Салмана и Ахилла примерно то же, что ты сейчас так невежливо выпытываешь у меня. Касательно ваших планов. А точнее, наших общих планов. Как мы будем теперь?