Пространство Откровения

— Выбор не так уж труден. Не все из нас готовы отбросить ваши идеи с порога.

Силвест перевел взгляд с обелиска на студента.

— Все мои идеи?

— Мы считаем, что по меньшей мере они все заслуживают проверки. В конце концов… в интересах колонии понять, что случилось в те далекие времена.

— Вы имеете в виду Событие?

Студент кивнул.

— Если амарантяне и в самом деле сами вызвали эту катастрофу, причем она совпала по времени с началом космических полетов… тогда это имело бы более чем академический интерес.

— Окончание фразы мне не по душе. «Академический интерес»… это звучит так, будто все остальное автоматически становится выше его. Но вы правы, нам нужно знать.

Подошла Паскаль.

— А что именно нам нужно знать?

— А что, если они действительно сумели как-то повлиять на солнце, и оно убило их? — Силвест обернулся к Паскаль, как бы желая пронзить ее взглядом неправдоподобно больших серебристых фасеточных искусственных глаз. — Так вот — нам не следует повторять их ошибок.

— Вы полагаете, это был несчастный случай?

— Я очень сомневаюсь, что они сделали это умышленно, Паскаль.

— Это-то я понимаю, — он издевается над ней, а она этого терпеть не могла, что было ему прекрасно известно. — И еще я знаю, что инопланетяне каменного века не обладали способностью как-то влиять на поведение своего солнца. Ни случайно, ни целенаправленно.

— Мы знаем, что они были довольно развиты, — ответил Силвест. — Нам известно, что они пользовались колесом и даже порохом. У них были рудиментарные познания в оптике, они занимались астрономией в связи с интересами развития земледелия. Человечество путь от такого же уровня и до космических полетов проделало за пятьсот лет. Было бы дурацким предрассудком считать, что другие биологические виды не способны на то же самое.

— Но где доказательства? — Паскаль вскочила, с ее теплой шубы побежали потоки мелкой пыли. — О, я прекрасно знаю, что вы скажете: никакие высокотехнологичные артефакты не уцелели — они были слишком хрупкими. Впрочем, если б подобные свидетельства даже уцелели, то что это изменило бы? Даже Конджойнеры [2] не умеют зажигать и гасить звезды, а они в техническом отношении развиты куда сильнее прочего человечества, включая нас с вами.

— Я знаю. И это меня тревожит больше всего.

— Ладно, так что же говорит надпись?

Силвест тяжело вздохнул и снова вернулся к обелиску. Он надеялся, что короткое отвлечение от этого артефакта позволит его подсознанию поработать самостоятельно, и тогда смысл надписи внезапно прояснится, станет ослепительно очевидным, как то случилось с ответом на одну из психологических проблем, что не давали ему покоя перед визитом к Странникам. Но момент истины упрямо отказывался возникать. Иероглифы все еще прятали свой смысл. А возможно, во всем виновата напряженность ожидания? Ведь он надеялся на что-то монументальное, на что-то такое, что сразу подтвердит его идеи, хоть они и пугали его самого.

Но надпись, видимо, просто сообщала о каком-то произошедшем здесь событии, которое, быть может, и было важно для истории амарантян, но, учитывая надежды Силвеста, носило весьма ограниченный характер. Конечно, предстоит еще сложный компьютерный анализ, да и сам Силвест видел лишь небольшой фрагмент надписи, но бремя разочарования уже согнуло его плечи, а сам обелиск его больше не интересовал. Ему не было дела до этой надписи, какова бы она ни была.

— Что-то произошло в этих местах. Может, сражение, может, сошествие бога. Вот и все. Памятный столб. Мы узнаем больше, когда откопаем его целиком и займемся датировкой слоев. Кроме того, мы сможем определить датировку самого материала артефакта.

— Значит, это не то, что вы искали?

— Сначала я думал, что именно то, — Силвест присмотрелся к самой нижней части раскопанной поверхности обелиска. Текст кончался в нескольких дюймах от глины, а чуть ниже его виднелось еще что-то, уходившее под слой вечной мерзлоты. Что-то вроде карты или диаграммы — просматривались лишь верхние части концентрических дуг. И больше ничего. Но что это такое?

Силвест не мог, да и не хотел гадать. Буря усиливалась. Звезды исчезли, над шахтой был виден лишь колыхающийся песчаный покров, похожий на машущие крылья гигантской летучей мыши. Слышался оглушительный рев ветра. Оказаться там — значило попасть в дьявольскую переделку.

— Дайте мне что-нибудь, чем копать, — сказал Силвест и начал соскребать вечную мерзлоту вокруг того места, где был саркофаг. Он работал так, будто был заключенным, которому предстояло до наступающего восхода прорыть длинный спасительный туннель. Паскаль и студент тоже копали. А наверху дико выла песчаная буря.

— Я мало чего помню, — сказал Капитан. — Мы все еще крутимся вокруг Жировика?

— Нет, — Вольева старалась не показать ему, что их разговор повторяется многократно, иначе говоря, каждый раз, как она согревает ему мозг. — Мы покинули Крюгер 60-А несколько лет назад. После того, как Хегази добыл для нас ледяной панцирь, в котором мы безумно нуждались.

— О! Но тогда — где же мы?

— Идем к Йеллоустону.

— Зачем?

Глубокий капитанский бас гремел из динамиков, расположенных поодаль от его трупа. Сложные алгоритмы шарили по его мозговым извилинам, преобразовывая результаты в речь, отбрасывая, если нужно, все лишнее. Вообще загадкой являлось уже то, что к Капитану возвращалось сознание — ведь вся нервная деятельность должна была прекратиться уже тогда, когда температура мозга упала ниже точки замерзания. Но в мозгу Капитана трудилось множество почти микроскопических машинок. Строго говоря, думали именно они, причем действуя в условиях, когда температура была всего лишь на полкельвина выше абсолютного нуля.

— Хороший вопрос, — сказала Вольева. Что-то беспокоило ее, причем это что-то было совсем другим, нежели разговор с Капитаном. — Причина того, что мы идем к Йеллоустону, заключается в том, что…

— Да?

— Дело в том, что Саджаки полагает, будто там живет человек, который может вам помочь.

Капитан долго вникал в ее слова. На своем браслете она видела карту его мозга, по которой пробегали волны различных цветов, будто армии, выходящие на поле боя.

— Тогда этот человек — Кэлвин Силвест, — произнес Капитан.

— Кэлвин Силвест умер.

— Значит, это — Дэн Силвест. Это его решил разыскать Саджаки?

— Полагаю, другого быть не может.

— Он не пожелает прийти. Во всяком случае, в прошлый раз он отказал.

Наступило молчание. Температурные колебания время от времени отключали мозг Капитана.

— Саджаки должен был бы это знать, — к Капитану снова вернулось сознание.

— Я уверена, что Саджаки рассмотрел все возможности, — сказала Вольева, но ее тон явно свидетельствовал, что она готова поверить во что угодно, но только не в собственные слова. Нет, надо быть осторожнее, когда говоришь о другом Триумвире. Саджаки — самый верный адъютант Капитана. Они были знакомы давно — задолго до того, как Вольева вошла в команду. Насколько она знала, никто, кроме нее — включая Саджаки, — не разговаривал с Капитаном и даже не знал о существовании подобной возможности. Ни к чему было так по-дурацки рисковать, даже учитывая пробелы в памяти Капитана.

— Тебя что-то беспокоит, Илиа? Раньше ты всегда доверяла мне. Что-то, связанное с Силвестом?

— Нет, причина беспокойства гораздо локальнее.

— Что-то на борту корабля?

Вот к этому она вряд ли когда-нибудь привыкнет, подумала Вольева. Но визиты к Капитану в последние недели стали казаться ей куда более привычным и естественным делом, чем раньше. Получалось, что посещение трупа, сохраняемого в условиях сверхнизких температур, трупа, несущего временно подавляемую, но опасную для всего сущего болезнь, стало для нее немного неприятной, но совершенно необходимой обязанностью. Чем-то таким, что каждый человек обязан время от времени совершать. Сейчас, однако, в их отношениях сделан еще один шаг: она готова презреть тот риск, который остановил ее мгновение назад, когда она была уже готова выразить свое недоверие к Саджаки.