Сердце меча

— Тук-тук, — нервно хихикнул Джориан. — Моро, открывай! Твои дружки пришли.

Никто не отозвался. Джориан оглянулся и увидел, что вавилонянин лежит в кресле без сознания, бледный, как полотно — и две алых капли тянутся из носа к подбородку, словно из каждой ноздри ползет карминовый червячок.

Когда сэнтио-сама и лорд Августин поссорились, Актеон понял, что дела совсем плохи.

Он был самым младшим в ячейке, некомпетентным почти во всем, и что он мог сказать капитану, о чем он мог судить? Это было нехорошо, что младший кричал на старшего, и человек низкий — на человека высокого. Но что на корабле в последнее время было хорошо? Сначала предателем оказался Моро, потом Джориан. Потом сэнтио-сама сказал, что они должны садиться на планету — но разве не туда их вел Джориан? Какой был смысл прогонять его, если они все равно двигались туда, куда он их вел? Лорд Августин сказал это, и Дик возразил ему, что они пойдут не в то место, куда вел Джориан, а отыщут другое поселение. Но ведь по словам Джориана, на планете был единственный скват, — так сказал лорд Августин — какого же еще поселения будет искать капитан? И тут сэнтио-сама сорвался. Он сказал, что лорд Августин ничего не понимает, и пусть не лезет больше в рубку. Он кричал это! Как ужасно.

Лорд Августин обиделся, и капитан ни слова не сказал, чтобы примириться с ним. Он велел гемам готовиться к высадке, к расстыковке с платформой-носителем — и на них кричал тоже.

Актеон не смущался тем, что на него кричат. Ему было не привыкать — рожденные люди всегда кричали на сотворенных, когда теряли терпение. Обидно было только то, что раньше с капитаном никогда такого не было. Он не терял терпения даже тогда, когда его теряли взрослые. Он вел себя как никто из вавилонян. Как мало кто из имперцев. И прежде на его языке никогда не было лжи — ни лживого слова, ни лживого молчания. А теперь он лгал — и Актеон не понимал, отчего он вдруг перестал им доверять.

Тэка почти не умели обманывать, и поэтому чувствовали обман. Ложь рождала в них безусловное осуждение только когда исходила от собрата по расе: какое право ни имели осуждать владык? Поэтому тэка недолюбливали дзёро — дзёро были лживы. А тэка чувствовали неправду как дисгармонию, несоответствие в поведении. Их приучали замечать такие несоответствия друг в друге и рассказывать об этом этологу; когда они получили свободу, это не изменилось — только рассказывать они должны были пастору. Но неожиданно для себя Актеон обнаружил, что те же законы управляют и поведением рожденных. Если человек был лжив и жил ложью, как Морита — они чувствовали это меньше, но сэнтио-сама был как открытая книга. Когда он жил в состоянии той раздвоенности, которую порождает ложь, это было видно по его поведению.

Например, он переставал молиться.

Вот и сейчас — он прекратил отдыхать в часовне после работы и ходить читать псалмы вместе с леди Констанс. Почти все время он проводил с морлоком и делился с ним, наверное, какими-то своими тайнами, но морлок никогда и ничего не рассказывал. Том попробовал было объяснить ему, что его поведение деструктивно и мешает решению тех задач, которые поставил капитан. Прежде он сказал, что в команде нет привилегированных и нет изгоев, а теперь получалось, что есть.

Морлок сначала отмалчивался и вяло огрызался. А потом сказал:

— Ребята, не берите на себя слишком много. Капитан думает, как спасти наши головы. Он еще ни разу не садился на планету и проводит за тренажером вдвое больше времени, чем мы работаем. И нервы у него уже все истерты. Не давите. Никого из нас он не предаст. Это главное, и сейчас нам нужно сделать свое дело.

Работы было много. «Паломник» готовился к посадке, гнался за близкой планетой, выходя ей наперерез. Это уже нельзя было доверить автопилоту — и на вахту приходилось становиться дважды в сутки, с четырехчасовыми перерывами на прием пищи и на сон, а еще были учения — Дик хотел, чтобы выполнение операций при посадке было доведено если не до автоматизма, то хотя бы до уровня сознательно и хорошо выполняемой работы. Аквиласы плохо себя чувствовали: «биологические часы» гемов-тэка настроены на непрерывный восьмичасовой сон и перестраиваются трудно.

Том пожаловался на это Дику и тот ответил: «Теперь уже недолго осталось терпеть».

— Он смотрит так, будто за ним есть какая-то вина перед нами, — сказал Актеону Остин в перерыве между вахтами.

Актеон согласился.

— Он не смог доставить «Паломник» туда, куда был должен. Но все-таки он последний, кто остался из экипажа. А они спасли нас.

Ему не было нужды доводить свою мысль до конца. Вместе с кораблем и добычей Дик унаследовал всю благодарность спасенных.

— Мы мало умеем, мы некомпетентны, — горько сказал он. — Но мы будем стараться.

Второй субкомандор Левого Крыла боевого флота Рива Дюф Дайан не любил устраивать подчиненным нахлобучку при посторонних, особенно при синоби, но что поделать — синоби, у которого в кармане «красная карта» так просто не выпрешь из тактического центра.

— Гражданский корабль, которым управляют пятнадцатилетний мальчик и боевой морлок, едва не уничтожил малый дестроер класса «титан». Куда я дену глаза, когда буду докладывать Мардукасу?

Первый хоган малого дестроера «Иллуянка» Окита Ран ничего не ответил, поскольку вопрос был риторическим.

— Раз все обошлось, — подал голос синоби, — то не стоит докладывать Мардукасу. Главное — корабль цел, а его командир заслуживает не порицания, а поощрения: он не имел дела с левиафанами в свободном состоянии и сделал все возможное, чтобы спасти корабль, когда обнаружил, что не может справиться с этой проблемой.

Окита вздернул подбородок. Снисхождение синоби было ему куда горше, чем вздрючка от командира, поэтому Дайан ехидно улыбнулся и сказал:

— Ну что ж, так тому и быть. Окита, я вас отпускаю без порицания. Мне, честно говоря, совсем неохота докладывать, что моих патрульных обманывают дети.

— Это не ребенок, — тихо сказал синоби, когда Окита вышел. — По возрасту — да, а по уму и отваге — нет.

— Вы были на этом корабле. Там в трюмах есть еще левиафаны?

— Нет, этот был единственным.

— Хвала богам. Тогда он от нас уйдет.

— Он будет садиться на планету. На борту есть маленький мальчик, которому нужна медицинская помощь. Он будет садиться на планету, где-то недалеко от поселений. Так что мне нужна связь с Пещерами Диса. Ансибль-пакет.

Дайан поморщился. Теперь этому синоби нужен ансибль-пакет. А что потом? Командование эскадрой? Черт, красная карта есть красная карта. Он должен подчиняться.

Дайан, как и многие военные, терпеть не мог синоби. Человек чести, он всей душой ненавидел драугу, мерзкую Ложь, а синоби слишком часто приходилось в шпионских делах жить обманом. Впрочем, неприязнь между военными и спецслужбами имеет начало в тех временах, когда зародились спецслужбы как особая, отдельная каста военных. Каста, которая нарушает все военные правила и законы, при том обладая привилегиями и свободой действий, о которых обычному вояке остается только мечтать. Вот, цепляешь ты в локальном пространстве кораблик неопознанной природы, берешь на абордаж, а там оказывается этакий сюрпризец, сует тебе в нос сэтто «карт-руж» и начинает у тебя на борту распоряжаться. З-зараза…

Дайан вызвал младшего оператора инфосистемы и велел ему передать зашифрованный ансибль-пакет в Пещеры Диса. А что ему еще оставалось делать?

Рэй не знал, какая на Картаго система планетарной обороны. Он слышал о штуке под названием «Солнечный ветер», которую монтировали в его время, но не знал, как она действует — знал только, что ее мощности хватит на уничтожение целого флота. Подумав, Дик решил не принимать «Солнечный ветер» во внимание — эта система явно не предназначалась для стрельбы по таким воробьям, как «Паломник», а от флота они уже ушли.