Слабое звено (СИ)

— Рассказывай, — кивнул Ленар, — Я никому не расскажу.

Она отвела взгляд в сторону, обдумывая, с чего ей начать рассказ, и нужные слова сами посыпались с ее нижней губы:

— Двенадцать лет назад я прошла полное медицинское обследование.

— И тебе за это обследование выставили заоблачные счета?

— Давай без издевок, хорошо?

— Хорошо, продолжай, — он сделал шаг назад, расслабленно скрестил руки на груди и подпер своим плечом переборку.

— Мне сказали то, что в принципе не должны были говорить. Оказалось, что я слишком стара для долгосрочных контрактов.

— Я тебя старой не нахожу, — пожал Ленар плечами и, на всякий случай присмотрелся к ней, — Выглядишь молодой и полной сил. Тебе сколько лет? Восемьдесят? Восемьдесят два? Выглядишь ты всего на семьдесят.

— Дело не в этом, — качнула она головой и, наконец-то, решилась опустить шокер, — Я хочу детей, понимаешь?

— Это нормальное желание. Но причем тут деньги?

— К тому моменту, когда я закрою свой контракт, мои биологические часики закончат обратный отсчет, и я уже не смогу забеременеть.

— Сочувствую, — проговорил Ленар даже без тени искренности в голосе, за что мысленно отругал себя, — Но я все еще не понимаю, причем тут деньги.

— Я хочу разорвать свой контракт раньше времени, выплатить неустойку и свободно пойти на все четыре стороны, — развела она руками, — Теперь понимаешь?

— Теперь понимаю, — вздохнул Ленар, смущенно потупил взгляд в палубу и задумался о том, что он никогда об этом не задумывался, — Но в тюрьме семью будет завести проблематично. Ты слышала, что сказал Ковальски. Мы опаздываем, и сообщение фельдшера о дырах в безопасности прочтут задолго до того, как мы достигнем космопорта.

— Мы могли бы разобраться с фельдшером.

— Как? Ударить его током и выбросить тело в космос?

— Не знаю, — пожала она плечами, — Ты ведь веришь, что всегда можно договориться, так зачем же пришел ко мне? Пришел бы лучше к нему и попытался убедить его дать мне фору.

— Да, я бы мог так поступить, но… — свернул он губы трубочкой и шумно всосал воздух, — …не поступлю.

— Почему?

— Не могу, — выдавил он из себя ухмылку, — Совесть не позволяет. На самом-то деле он абсолютно прав, и я с ним полностью согласен. Игры с законом не приведут ни к чему хорошему. Сколько люди уже планет колонизировали, шестьдесят две? Каждая колония переживала сложный процесс роста и развития, и в основу каждой колонии закладывалась идея закона и порядка — это две такие тоненькие пленочки, отделяющие человека от анархии, а в анархии не растет ничего. Ни урожай, ни город, ни дети.

— Только не надо читать мне лекции по обществоведению, я всего лишь хочу вернуть алкоголь туда, где купила его на честно заработанные деньги, а не разжигать революцию.

— Легкие деньги — это скользкая тропа, которая приведет тебя в еще большие неприятности. Посмотри, до чего я докатился? — указал он рукой куда-то в сторону, — Начинал с обычного жалкого контрабандиста, а теперь я взломщик, вор, вандал и интриган. Мне уже на самого себя смотреть противно. Поэтому ты меня не разжалобишь, и я не позволю тебе преступить закон.

— Ты хоть понимаешь, что за этой дверью, — указала она шокером в запертую дверь, — четыре моих годовых оклада, которые на Нерве превратятся в пять. А ты сейчас хочешь все это выкинуть в космос!

— Если ты все остальные деньги не просадила на подобные предприятия, то тебе должно хватить на оплату неустойки.

— И сколько тогда мне в итоге останется? — надрывающимся голосом спросила она, — Процентов тридцать от суммы, оговоренной в контракте? Получается, что почти полвека работы были зря?

— Эй, не я до этого довел.

— Нет, ты! — обвиняющее указала она на него, — Не будь эгоистичным засранцем, Ленар, и хоть на миг войди в мое положение!

— Если опустить то, что я физически не могу войти в твое положение, то все не так уж и плохо кончится. Да, ты потеряешь большую часть своего заработка, но ты быстро найдешь какого-нибудь более честного и богатого дальнобойщика, который, как и ты, только что освободился от контракта и хочет по-быстрому обустроить семейную жизнь. Вы с ним нарожаете кучу детишек и будете жить долго и счастливо, пока служба опеки и попечительства не отнимет у тебя всех твоих детей за то, что ты их учишь неуважительному отношению к закону.

— Как все просто на твоих словах.

— Послушай, я не понаслышке знаю, что на каждой колонии есть специальные клубы для нас, дальнобойщиков. Там тебе по могут со всем, и с адаптацией к новой жизни, и с поисками подходящего мужика, который ни за что не начнет жрать без тебя коробку конфет.

— Хорошо, — кивнула она, — Я тебя услышала.

— А теперь убери шокер.

— Нет, — не убрала она шокер, — Я тебя услышала, и твои сладкие речи меня не тронули. Я не позволю тебе прикоснуться своими грязными руками к моему вину, и довезу его до Нервы.

— Ну, тогда пусть будет другой вариант, — Ленар отошел от переборки, отступил еще на несколько шагов вглубь коридора, сложил свои «грязные» руки рупором на лице и прокричал, — Эй, экипаж Один-Четыре! Ваша капитан хочет сделать срочное заявление!

— И зачем только я вообще его слушаю? — возмущалась Вильма, сидя на одном из ящиков и нервозно наматывая кудри на свои палец, — Я штурман, черт возьми, я должна маршруты прокладывать, а меня тут заперли, как собаку, пока хозяева выясняют свои чертовы отношения.

— Относись к этому по-философски, — протянул Эмиль из угла.

— И какую именно философию я должна вычерпнуть из этой глупой ситуации?

— Не знаю, но в сложных ситуациях эта фраза обычно оказывает успокаивающий эффект.

— И тебя она хоть раз успокаивала?

— Нет, — запустил Эмиль руку в карман и выловил оттуда блестящий металлический диск с чеканкой, — Но меня всегда успокаивала моя любимая монетка. В сложных ситуациях она всегда позволяла мне принять решение, о котором мне не придется жалеть.

— У нас тут сейчас не принятие сложного решения, — указала рука Вильмы на запертую дверь, — Нам вообще никакого права выбора не дали. Ленар помыкает нами как хочет, и эксплуатирует нас в своих личных целях. Я забыла, где такое отношение было прописано в уставе?

— Нигде, — ответил Радэк, — Ирма, а ты что молчишь? Разве ты не хочешь тоже как-нибудь обругать нашего безалаберного капитана?

— Хочу, — тихо произнесла она, удобно устроившись на теплой трубе с теплоносителем, — Но меня слишком хорошо воспитывали, чтобы я произносила такие слова вслух.

Запертая дверь, отделявшая их от двух капитанов, перемалывала и смешивала кулуарную беседу в кашу неразборчивого бубнежа, и даже эти звуки не пробудили ни у кого желания внимать, вызывая лишь раздражение вместо положенного любопытства. По ту сторону до сих пор не раздалось ничего, похожего на звук падающего тела, и всем этого было достаточно.

— Торчим тут, как дураки, — продолжила Вильма ворчать себе под нос, — Будто у нас работы нет. Нам сейчас надо к криостазу готовиться, заготовки делать, а мы сидим верхом на контрабандном вине и ждем, пока нам разрешат вынести его в космос. Да мы самые настоящие герои анекдота!

Воздух задрожал едва уловимым металлическим звоном, и в лучах светильников на мгновение блеснуло серебро.

— Орел! — радостно воскликнул Эмиль, поймав монетку.

— Что ты загадывал?

— Как скоро нас отсюда выпустят.

— И что обозначает орел?

— Двадцать минут.

— А решка?

— Никогда.

— М-да, — промычал Радэк, — Как тебя взяли на такую работу, ума не приложу.

— Вы чувствуете? — наполнила Ирма легкие, — Будто бы тут стало душно.

— Только не начинай… — махнул на нее рукой Радэк, — Все технические помещения сообщаются с вентиляционными каналами, так что мы тут не задохнемся.

— Если только Октавия не поджарила Ленара и не решила избавиться от лишних свидетелей.

— Ну, в таком случае, — равнодушно хрустнула уставшая шея, — надеюсь, ему было больно.