Ничейный космос

[Что б тебя разнесло! И это ты называешь «задавила»?! У тебя же ноги трясутся и пульс зашкаливает. Флэнаган того и добивается. Спокойно! Заставь его самого нервничать!]

Ой, мамочки, сейчас обделаюсь, — мысленно бормочу я, a компьютер записывает.

[Лена, ты как ребенок маленький! Ссыкушка! Глянь в лицо Флэнагану — он ухмыляется. Играет на твоих нервах, как на гитаре. То-то ему так легко удалось тебя одурачить. Все с самого начала шло по его плану.)

Все обойдется, — успокаивает меня удаленный компьютер.

[Очень утешительно, не правда ли? Запрограммировала эту долбаную железку, чтобы сюсюкалась со мной. Нет чтобы ориентировать ее на ловушки!]

Я упаду, переломаю себе все кости, а потом рехнусь от боли, — проносятся в голове дикие мысли.

[Держу пари, все это написано у тебя на лице. Нельзя показывать страх! Не раскрывай эмоций! Только так можно управлять человеком. Эх ты, голова — два уха…]

Не упадешь — убеждает меня компьютер.

[Эй, железка! Замолчи!)

А ведь был шанс грохнуться,

[Отвлекись от голосов в черепушке. Смотри на Флэнагана. Узнаешь взгляд? Капитан догадался, что ты болтаешь сама с собой! Да ты и болтаешь сама с собой, как шизичка!)

Надень упряжь, — подсказывает Флэнаган.

[Чувствуешь повелительный тон? Хитрюга притворяется, что помогает, а сам уже плетет паутину заговора. Умасливает, пытается влюбить в себя, подчиняет.]

Застегиваю ремни. Крылья — мягкие, гибкие, из какого-то полимера, и в то же время невероятно прочные.

[О, говорю же: все это брачные игры. И ты уже возбудилась! Не ври, не запирайся! Все вижу: гормоны в крови так и бурлят, между ног уже мокро стало. Полимеры, голая скала, властный мужик, мечты о полете… Термоядерная смесь. Ох, Флэнаган, как он хорош! Просто гений!]

Нажми здесь — крылья отстегнутся, и ты спустишься на парашюте.

[Вотон притрагивается к тебе, будто показывает, как пользоваться снарягой. Пальцем касается твоей груди, но лишь мельком…]

Я молча киваю. Во рту пересохло — говорить не могу. [Позор, Лена, мне за тебя стыдно. Давно бы уже сама рулила.]

Погибну — выкупа не получишь, — предупреждаю я Флэнагана.

[Ну-у… неплохо. По крайней мере стараешься. ] А ты не погибай, — парирует капитан. [О-о, ты дрожишь! Влюбилась! Попалась и проиграла. Окончательно и бесповоротно.]

Я двигаю плечами, приноравливаясь к крыльям. Флэнаган делает то же самое. Вместе мы идем к краю плато. И прыгаем.

Теплый ветер дует сильно, держит надежно. Гравитация низкая, о воздух плотный — крылья легки, будто перышко. Меня подхватывает восходящий поток, и я взмываю ввысь. Я лечу сквозь облака, тело мое изгибается, ноги я держу прямо. Ветер бьет в грудь. Я парю…

ВВЕРХ

Во мне бушует веселье. Планета подо мной раскинулась, будто на карте. Я ловлю каждое дуновение ветра, чувствую все течения. Следую за Флэнаганом, кренюсь и падаю

ВНИИИИИЗЗЗЗЗ

А потом снова вверх! Я взмываю, ныряю, кружусь, как небесный дельфин!

[Какое наслаждение-ее! Ка-ааайф! Классный эпизод! Я лечу на пару с Флэнаганом над голыми, бесцветными скалами планеты Дикого Запада. Ветер бьет мне в лицо, а я чувствую себя живой, особенной, потому что рядом — Флэнаган!]

Все, запись кончается, а я все еще наслаждаюсь воспоминаниями о Флэнагане — смеющемся, морщинистом, мудром и добром ко мне. Здорово было полетать с мужчиной, которого я… любила?

Любила ли? Теперь не уверена.

Вставляю следующий диск: тут мы с Флэнаганом занимаемся сексом. Вижу обветренное, опаленное солнцем лицо капитана; ощущаю оргазм и волны… волны чего? Отвращения? Любви? Ненависти? Как различить эти чувства?

Беру другой диск: мы с Питером на Карибах. Он еще маленький, такой милый, хорошенький. Плещется в воде, обдает меня брызгами.

Во мне пробуждается слепая любовь, обожание. Как я себя ненавижу!

Отматываю запись на начало и снова смотрю.

Любовь к сыну, ненависть к себе. Любовь к сыну, ненависть к себе. Любовь к сыну…

Я отключаю нейропроигрыватель, но воспоминания не уходят.

Маленький Питер купается со мной голышом. Питер злится, кричит. Питеру шесть лет, он потерялся и кричит на меня. Питеру — девять, его; ужасно подстригли. Питер играет в футбол. Питер закатил истерику из-за того, что я с ним не бываю. Вот уже я устроила скандал из-за изнасилования. Лицо Питера в день отлета к звездам. Питер по пояс в воде, купается в океане: обнаженный торс сверкает капельками воды, а у меня внутри все сжимается от любви и нежности. Питер снова маленький, упившийся молока. Миллион Питеров сливаются, все туманится…

Мне не нужен компьютер, не нужны диски, любой эпизод из прошлого приходит, стоит только подумать о нем. Образ Питера впаян мне в душу. Да, Питер совершал ошибки, ужасные злодеяния, но он — мой сын. Питер мне ближе, чем собственная сонная артерия. Даже сейчас, как вспомню о нем, так задыхаюсь от любви, желания быть рядом с ним.

Меня трясет от страха, но я все же запускаю диск с воспоминаниями о Карибах.

Любовь, перемешанная с болью. Мой сын стал мужчиной. Я тону в пучине своих чувств к нему.

Тону и тону.

Проигрываю запись снова. И снова. И снова. И снова. И снова. И снова.

Иногда я просматриваю записи целыми днями. Флэнаган, бывало, ругался, говорил, будто смотреть и двигаться надо вперед, только вперед.

Проигрываю следующий диск: день, когда мы с Флэнаганом отправились убивать моего сына.

Бросаюсь на сына с мечом. Убью его, пока он не убил меня!

Я…

Силовое поле чуть отступает, сгустив воздух перед собой, и я будто проваливаюсь в зыбучий песок. Питер отключает защиту, и мне в грудь бьет лучок плазмы. Мое тело горит, и мне самой больно, будто пламенем объято мое настоящее тело.

Флэнаган убил всех, остались только мы трое. Капитан проносится мимо меня со скоростью молнии и, пока силовое поле отключено, бьет Гедира мечом.

Но клинок замирает в сантиметре от кожи Питера. Флэнаган снова бьет — тот же эффект. Флэнаган ударяет и ударяет с головокружительной скоростью, а меч замедляется у самого тело Гедира и отскакивает.

Со стороны «ожегся, будто Флэнаган мечом хочет срезать шкуру с Гедира. Наконец он оставляет попытки. Выглядит пират старым, разбитым и одураченным. Ухмыльнувшись, Гедир бросает в нас пригоршню искрящейся пыли.

Раздается оглушительный «БАХ!», и мы с капитаном падаем на пятые точки. Питер скалится во всe тридцать два зуба. Упивается превосходством.

— Ах ты, старая грымза! — произносит он, и эти слова обжигают мне душу.

Забери меня отсюда, железка! — прошу я. Не могу. Мои системы парализованы. Как?!

— А так, карга ты старая, потаскуха, чтоб тебя, — говорит Питер. — Вы в ловушке. Не сбежите и меня не убьете. Не сможете…

Его вдруг охватывает пламя, и он сгорает у нас на глазах. Я вою от ужаса.

Затем отматываю запись на пять секунд назад — до момента, когда сын умирает.

Ухмыльнувшись, Гедир бросает в нас пригоршню искрящейся пыли.

Раздается оглушительный «БАХ!», и мы с капитаном падаем на пятые точки. Питер скалится во все тридцать два зуба. Упивается превосходством.

— Ах ты, старая грымза! — произносит он, и эти слова обжигают мне душу.

Забери меня отсюда, железка! — прошу я.

Не могу. Мои системы парализованы.

Как?!

— А так, карга ты старая, потаскуха, чтоб тебя, — говорит Питер. — Вы в ловушке. Не сбежите и меня не убьете. Не сможете…

Его вдруг охватывает пламя, и он сгорает у нос на глазах.

Потом просматриваю, как я отреагировала на запись смерти сына.

Я вою от ужаса, глядя, как мой сын умирает.

Отматываю назад и проигрываю запись памяти о гибели моего сына, закрепив эффект воспоминанием о том, как я вою от горя и ужаса. На сей раз добавляю запись ощущений от восприятия себя, воспринимающей себя» воющей от горя и ужаса. Чувствую, как я чувствую, как я чувствую ужас. Затем…