Воители безмолвия. Мать-земля

Задул освежающий ветерок и поднял тонкую пленку рыжей пыли, устилавшей пустынное плато. Крохотные вихри понеслись среди беспорядочно застывших камней. Нежные раскосые глаза, расширившиеся от усталости и страха, уставились на ребенка… Заблудившаяся, измученная жаждой песчаная газель… Ее копыта яростно застучали по твердой земле, и шкурка цвета выжженной почвы исчезла за камнями.

Шари подавил слезы. Он не собирался признавать себя побежденным. Он не позволит мечтам рассыпаться с такой легкостью. Он вонзил взгляд в шершавый бок камня и смотрел, пока у него не заболели глаза, пока зрение не стало зыбким и неверным, пока его не охватило головокружение. Он всей душой умолял камень оторваться от земли. Лети! Лети!.. Прошу тебя, лети… Мощь его ментального усилия привела к невероятной головной боли.

Его силы иссякли, и он калачиком свернулся на булыжниках, устилавших горячую землю. Острые, режущие кромки исцарапали его кожу, и из царапин выступили капельки крови. Ему казалось, что весь мир рушится, что под ним раскрывается черная бездонная пропасть… Его иллюзии разбились о непоколебимый, бесчувственный камень, от его мечты осталась только горечь во рту. Он не знал, сколько времени пролежал в этой позе, потерянный, сотрясаемый нервными спазмами, оказавшись добычей невероятного разочарования.

Шари не мог заставить себя вернуться в Исход. Он задыхался в границах города, ему не хватало воздуха и простора. Его мать, пытавшаяся добиться социального признания, хотела, чтобы он стал амфаном. Опорами общества, в которых Шари видел лишь скучный религиозный аспект, были сутулые плечи жрецов, хотя они ему казались лишь восковыми статуями, аскетическими и печальными. Люди со столь же сухими сердцами, как и кора кустарника. Они считали себя хранителями традиции, пророческих стансов, ритуальных песнопений, но давно уже превратились в пленников своей веры. Галаин Жабран… Почему он вложил в его голову лживые идеи? Он не имел на это права! Шари так испугался удушающей тюрьмы, к которой его предназначали, что был готов проглотить любую чушь, лишь бы избежать темницы! Он походил на глупых красноперых курин, жрущих все и вся, в том числе собственные яйца и собственных цыплят, когда их обуревает голод! Галаин Жабран, лжец, ты предал меня… Прирученный камень мог бы стать окном в бесконечность, мог бы стать абсолютным транспортом…

Ощущая тяжесть на сердце, мальчик встал, вытер лицо, вновь залитое слезами, полой набедренной повязки, убирая грязь, пыль и спекшуюся кровь. Потом с сожалением повернулся в сторону Исхода.

Возникший неизвестно откуда низкий голос внезапно прорвал тишину:

– Дитя, ты выбрал прекрасный камень! Самый красивый! А овладение красотой требует великого терпения!

Вначале ребенка охватил ужас. Страх, что его поймал амфан. Окаменев, он не решался обернуться. Потом вспомнил, что ни разу не слышал подобного голоса, невероятно сурового и невероятно нежного одновременно. Он рискнул бросить взгляд через плечо.

На соседнем камне, скрестив обнаженные ноги, сидел человек. Огромный бесформенный кусок серой ткани был обернут вокруг его талии и плеч. Длинные черные волосы обрамляли бронзовое лицо с круглыми скулами. В черных глазах вспыхивали хитрые и добрые искорки. Длинные, гибкие" пальцы расчесывали густую бороду. Он весело расхохотался при виде обескураженного мальчугана. Потом сказал:

– Дитя, совершенство не может удовлетвориться приблизительностью! Видел ли ты цветок без цвета, без запаха, без стебля, который держит его? Как тебя зовут?

Хотя Шари немного успокоился, сердце его продолжало отчаянно биться.

– Шари… Шари Рампулин… Я – сын Найоны Рампулин, мой отец умер очень давно! – выпалил он, не переводя дыхания.

– Шари! Очень красивое имя! – воскликнул человек. – Знаешь ли ты, что оно означает?.. Нет? На древнем языке Матери-Земли оно значит «Звезда, которая сверкает вдали».

Внезапная мысль поразила Шари: этот незнакомец не мог быть никем иным, как гимлайским безумцем, таинственным существом, от встречи с которым амфаны предостерегали всех детей. Они уверяли, что он демон, сын ядерной колдуньи и слившихся атомов, адский змей, чьи слова смущают дух. Словно догадавшись о мыслях ребенка, человек заявил:

– Теперь мой черед представиться: я тот, кого жрецы твоего народа презрительно называют «горным безумцем» или «демоном с разрушительным словом»! Я тот, кто вселяет безумие в сердца детей и простых духом. Я тот, кто вселяет страх… Ты боишься меня, Шари Рампулин?

Ребенок бесстрашно вскинул карие глаза и вгляделся в лицо горного безумца.

– Я тебя не боюсь! – Голос его был тверд и четок.

Шари обратил внимание, что его странный собеседник, похоже, не страдал от жары: ни малейшего следа пота на его лбу, на щеках и остальных частях тела, видимых из-под серой ткани. Улыбка человека открывала два ряда белоснежных зубов, похожих на флуоресцирующую соль, которую добывали в древних катакомбах Исхода.

– Прекрасно, Шари Рампулин, сын Найоны… Поскольку ты меня не боишься, я, быть может, смогу кое-что для тебя сделать. Например, научить разговаривать с камнями…

Мальчик забыл о привычной сдержанности. И, дрожа от надежды, воскликнул:

– Ты знаешь, как заставить их летать? Как можно им приказать?

– Я знаю, как с ними разговаривать и как уважать их собственное желание, – поправил его горный безумец. – Доверю тебе один секрет: ты добьешься своего, если научишься служить камню, а не командовать им…

Эти странные слова обескуражили Шари. Он нахмурился, и на его круглом личике появилось выражение глубокого разочарования. Что еще за секрет…

– Служить ему? Как можно служить камню? Безумец ответил вопросом на вопрос:

– Глубоко ли твое желание заставить камень взлететь?

– Конечно!

Крик ребенка был криком его сердца, его души, всего его существа.

– Сядь перед ним! Тебе будет удобнее, чем на коленях, – посоветовал ему безумец.

Покоренный могучим магнетизмом, исходившим от человека, Шари повиновался. Он послушно уселся в тени камня рядом с огромным выпуклым боком, похожим на брюхо объевшегося животного.

– Камень не сдвинется с места, пока ты будешь ему приказывать, – объяснил ему безумец, сидя на корточках на соседнем камне. – И это приказ!

Он вдруг снова расхохотался. Шари не понимал всех тонкостей юмора своего нового наставника, но предпочитал приступы его смеха монотонным сухим речам амфанов.

– Первое, что ты должен постараться сделать, – продолжил безумец, – это объединиться с душой камня. Найти тайный перекресток, где вы сольетесь в одно, когда ты станешь камнем, а он – ребенком. Затем все будет просто: ты излучаешь свое желание из глубины сердца, и камень выполняет твое желание…

Мальчик спросил себя, не насмехаются ли над ним, или к нему действительно явился горный безумец, про которого говорили амфаны. Но Шари было уютно в тени камня. Словно тот простер свое крыло хранителя над ним.

– А как сделать, чтобы стать камнем?

– Расслабившись, – ответил безумец. – Только что ты ранил его своей сосредоточенностью, превращал его во врага. Не насилуй свой дух. Твои лучшие союзники – твой возраст и твоя невинность. Воспользуйся своей невинностью, чтобы проникнуть в сердце материи. Объединись с ней, полюби ее, как ты любишь свою мать. И ты достигнешь уровня, когда камень и ребенок станут одним целым.. Хочешь попробовать?

Горный безумец замолчал и, несмотря на умоляющие взгляды ребенка, которого эти рекомендации сбивали с толку, замкнулся в невозмутимом молчании. Отчаявшись, Шари вгляделся в зернистый бок камня. Он вдруг показался ему дружеским, исполненным благосклонности, влекущим, каким никогда не был. Мальчик смотрел с таким напряжением, что глаза его зачесались и заслезились от усталости.

Он приоткрыл рот, чтобы попросить нового совета у горного безумца, но тот его не замечал, сам обратившись в камень. И ребенок машинально прикрыл усталые отяжелевшие веки. Жжение в глазах тут же исчезло. Он ощутил, как все его тело расслабилось и в душе установилось приятное и безмерное спокойствие. Какие-то посторонние мысли еще плавали на поверхности его сознания. Казалось, он забыл о камне, о горах, о пустынном плато, о вершинах Гимлаев, о жаре. Он отдался безграничному внутреннему безмолвию, едва слыша далекие шумы, шорох ветра, приглушенные крики орлов. И вскоре утерял всяческое ощущение пространства и времени.