Река Джима

Вдруг цвета блекнут и все пазлы становятся одинаково серыми.

«Так нечестно», — бормочет он, хотя становится еще интереснее.

Он тянет руку — и…

…И Донован переставляет советника.

— Джабуб, — объявляет он и садится, чтобы изучить расстановку. Красные поставят мат через двадцать пять ходов. Почему-то он знает это, но не удивляется.

Перед ним классическая доска для игры в шаХматы. Без модернистских нововведений, простое поле боя с красными и черными клетками. Игра в самом разгаре. Его император неподвижно стоит на центральном квадрате родного ряда, миньоны наступают вперед в комплексной взаимной поддержке. Советники на флангах и прыгающие гончие играют в связке с принцессой, хотя крепости еще ждут на краях боевой линии. Но вражеская принцесса доминирует в центре поля с неплохими шансами женить своего принца и ведет обоих гончих вперед. Появляется общая картина. Расстановка шаткая. Один неверный ход — и все рассыплется в хаос. «Словно горка соломинок», — приходит на ум забавное сравнение.

Он решает сделать ход, но, когда пытается взять советника, тот не поддается. Вместо этого, один миньон изменяет цвет с красного на черный и превращается в гончую. Над доской расстилается туман войны, скрывая вражескую принцессу и заволакивая чужие ходы.

— Так нечестно, — говорит он безымянному и невидимому противнику.

Он тянет руку к другой фигуре — и…

…И это не совсем подходящее слово. Слово из трех букв «_______», как чертополохов небоскреб». Педант чешет голову и своими ломкими ногтями расцарапывает кожу до крови. На столе стоит голокуб, каждая сторона которого длиной с руку. Педант сидит в светлом патио, выходящем на декоративный сад с зелеными кустарниками и белыми бетонными скамейками.

«Горячие Сады старого валентнианского дворца, — мгновенно узнает он пейзаж, — до того как его разграбили „Бедные Пете“». Красивое место, чудесный вид. К жизни валентнианского тирана можно привыкнуть, если не задумываться о том, как она коротка.

_______, как чертополохов небоскреб. Педанту кажется, что он должен знать это слово. Но в слове «хлипкий» больше трех букв. Он вспоминает, что старый диалект жунгво еще встречается в чертополоховой версии галактического и в нем используются особые символы. Нгап нгап гунг? Три символа, а среднее нгап сойдет за четыре последние буквы в Гиннунга-пе на Мире Фрисинга: 230 вниз. Где жар встречается со льдом.

«О, до него умно!»

Но когда он сверяется со списком, то обнаруживает, что все подсказки написаны тантамижским шрифтом. Он вздыхает, поскольку даже в лучшие свои дни язык насчитывал двести сорок шесть букв. И ему непонятно, как прочитать некоторые из них, например 

«Так нечестно», — жалуется он. Но он уже слышит, как банда «Бедных Пете» идет ко дворцу, и задается вопросом, может ли смерть от рук воображаемой банды в воображаемом дворце оказаться достаточно реальной для воображаемой личности.

Он умоляюще тянется к невидимой сущности, или сущностям — и…

…И она с воздетыми руками стоит рядом с горящим костром, улыбаясь сравнению, что собравшиеся плакальщики — фигуры из шаХмат. Сегодня ее слова могут направить их к спасению или враги сокрушат всех. Плакальщики, не доверяющие друг другу, временно объединены вокруг украшенного венками тела, лежащего в традиционной повозке возле огня. Она знает, что по крайней мере один из них — предатель. Сложность на сложности, один неверный ход — и все рассыплется в хаос, словно горка соломинок.

У старика в повозке изможденный вид: бугрящиеся нити шрамов разделяют пучки седых волос.

Плакальщики закончили взрывать фейерверки и играть на трубах и теперь молча ждут ее слов. Она протягивает руки, словно чтобы обнять их.

«Возвышенные и святые цели, — говорит она, — воплощаются в жизнь людьми, которые сами возвышенны и святы. И в нем гордость и сила уживались со скромностью и простотой. Он был верен Терре, всему, что было древнего и прекрасного на ней. Здесь — место мира, священное для жертвы, где людям надлежит вести себя скромно. Мы должны говорить о мире и добре. Но я считаю добром ненавидеть зло, ненавидеть неправду, ненавидеть гонения и желать низвергнуть их. Названные сильны и бдительны, но жизнь произрастает из смерти: из могил патриотов возрождаются живые нации. Названные хорошо потрудились — как втайне, так и в открытую. Они считают, будто купили половину из нас и запугали остальных. Они думают, что учли все, думают, что защитились от всего; но глупцы, глупцы, глупцы! — они оставили нам мертвого патриота, и покуда на Терре остаются те могилы, Терра несвободна и никогда не познает мира».

Она ждет ответа, но оглядывается и понимает, что площадь опустела. Сильный ветер треплет ее короткие волосы, щекочет лысые, изборожденные шрамами проплешины. Все красноречие ушло впустую.

«Так нечестно», — говорит она.

Никто не отвечает. Потом тело в повозке произносит, не шевеля губами:

— Я слышал.

Шелковистый Голос отворачивается от мертвеца, бежит — и…

…И он бежит, громко топая, дыхание входит в ритм, в котором он сможет так мчаться целые мили. Прямо перед ним плетень — и, подобравшись, — прыжок! Он приземляется по другую сторону. Он слышит стук плетня и смеется про себя. Иной бегун рассыпался бы, будто горка соломинок. Перед ним вырисовывается дренажная труба, и, огибая ее, он мимоходом замечает, что это пропасть, такая глубокая — дна не видно.

Он пробегает мимо утеса, и со склона сыплются камни. Он уклоняется от них, словно танцует с камнями. К нему присоединяется пес — коричнево-черный сайшин — и не отстает, перескакивая вместе с ним кустарники, обходя неожиданные препятствия. На них выскакивает чудовищный буйвол, но пес с лаем и рычанием отгоняет зверя. Против него выходит черный воин, и Силач вступает в бой, а пес кусает врага за пятки.

Далеко впереди он замечает бегущую принцессу и хочет догнать ее, но путь вдруг преграждает стена. С нее падают веревки, чтобы помочь ему взобраться. Но псы не умеют карабкаться, поэтому Силач наклоняется, чтобы взять сайшина на руки.

Пес превращается в волка и пытается укусить его. Силач вовремя отстраняется, и зубы щелкают в воздухе.

«Вряд ли это честно!» — думает он и поворачивает к лесу, но, когда оглядывается, волк бежит за принцессой — и…

…И он укрывается в беседке посреди чащи. Кругом шорох крадущихся ног, остальные тоже ищут убежища. Вдалеке кто-то кричит: «Кто не спрятался, я не виноват!» Внутренний Ребенок обхватывает себя руками. Он в камуфляжном гриме и маскировочной одежде и знает, что здесь его не найдут.

Он выжидает и прислушивается к погоне. Время от времени доносятся вскрики, когда находят других. Внутренний Ребенок не шевелится. Движение означает смерть. Оно привлекает внимание. Но когда они приближаются к его укрытию, крики обнаруженных игроков становятся больше похожими на вопли ужаса, затем резко обрываются. Шаги становятся тяжелее. Деревья гнутся, пропуская… нечто.

«Так не честно!» — думает он, не осмеливаясь говорить.

Грохочущий голос звучит из леса:

— Раз, два, три, четыре, пять — я иду искать.

Тяжелые шаги приближаются. Внутренний Ребенок ждет.

«Оно» идет…

Они вспоминают отрывок из древнего произведения. «Все рушится, основа расшаталась». И «И что за чудище, дождавшись часа, / Ползет, чтоб вновь родиться в Вифлееме» [7].

Донован выглядывает из-за парапета разрушенного здания, крепко стискивая красящую винтовку. По пластали бьют пули, и он ныряет обратно. Штурм захлебнулся. Флаг Протектора все еще реет над Коронационным залом. Болт-танки стоят на каждом перекрестке. Редут окружен, как пить дать.