Похищение

Добравшись наконец до отсека для шаттлов, он обнаружил, что почти все мальчики уже столпились там и не сводят глаз с дверей воздушного шлюза. Стояла напряженная тишина. Киран подбежал к пункту связи и закричал:

— Сарек, установи для меня соединение с шаттлом.

— Она выключила свою гарнитуру, — сказал Сарек. — Сказала, что я ее отвлекаю.

— Насколько они близко? — спросил Киран.

— Я только что открыл внешние двери.

Киран чувствовал, как пульсируют вены у него на лице. Он смотрел на двери, крепко сжав губы, и ждал. Каждая мышца его тела была напряжена.

— Пожалуйста, — прошептал он себе под нос.

В комнате стояла тишина. Тобин Эймс жевал верхнюю губу, засунув руки под мышки, как будто для того, чтобы не дать замерзнуть пальцам. Джереми Пинто сидел на корточках, раскачиваясь взад и вперед, не сводя глаз с дверей.

Внезапно отсек для шаттлов наполнился жутким звуком царапания металла о металл, и сердце Кирана застыло. Но затем он услышал, как гидравлическая система захлопывает наружные двери, после чего раздался ритмический звук накачивания воздуха в воздушный отсек.

Внутренние двери воздушного шлюза открылись. Мальчики отскочили назад, расчищая пространство, и шаттл скользнул внутрь и опустился на пол, словно гигантская причудливая птица.

Он стоял перед ним, безмолвный и неподвижный, но затем из него выехал трап, и на нем появились дюжина маленьких женских ног, сначала робких, но потом все более быстрых, когда девочки увидели братьев, друзей, любимых. Девочки падали в объятия ждущих их мальчиков, и комната внезапно наполнилась голосами, плачем, смехом, воплями и просто разговорами.

Уэверли была последней. Киран знал, что так и будет.

Она была такой худой и бледной. Она хромала. Ее волосы свалялись и грязными плетьми свисали на лоб. Щеки ввалились, глаза запали. Киран подошел к ней, обхватил ее руками, и она упала в его объятия. Он поднял ее на руки и понес вниз по трапу.

— Я могу идти, — сказала она, уткнувшись носом в его ухо.

— Я знаю, — прошептал он в ответ, вынося ее из отсека во внешний коридор.

Как только они оказались одни в лифте, Уэверли обхватила шею Кирана руками, как будто боясь, что ее оторвут от него, и тело ее затряслось от рыданий.

Она не мылась уже много дней, возможно, недель, но Кирану было плевать.

Он больше никогда не собирался отпускать ее от себя.

ВМЕСТЕ

Он стянул с нее одежду и, оставив ее сидеть на краю кровати, включил воду в ванной. От пара на зеркале над раковиной образовались узоры, и он опустил пальцы в горячую воду, глядя на Уэверли. Она, моргая, смотрела на него, словно не веря, что она здесь. Киран накапал в ванну экстракт ванили, чтобы пар стал ароматным, и пошел за ней.

— Капитан не рассердится? — спросила она тонким беззащитным голосом.

Киран встал перед ней на колени. Уголки ее рта подрагивали, и она робко посмотрела ему в глаза, как будто колеблясь между необходимостью понять и страхом узнать.

— Нет, — ответил он наконец так нежно, как только мог. Он подождал, не задаст ли она еще вопрос, но она этого не сделала. Он взял ее за тонкую руку и мягко приподнял, пока она, пошатываясь, не встала на ноги, и тогда он повел ее к ванне.

Когда она опустилась в воду, Киран увидел шрам на ее ноге. Это был неровный воспаленный разрез, который, казалось, вырвал кусок мышц в глубине. На ее плече была уродливая засохшая рана размером с его большой палец, черная и блестящая. Когда она села, он увидел небольшие шрамы на ее животе, один в середине, возле пупка, и два других пониже, ровно над тазовыми костями. Они выглядели как хирургические шрамы.

— Что они с тобой сделали?

Она посмотрела на него безрадостными глазами.

— Все.

Сейчас он больше ничего не хотел знать. Он взял губку и налил на нее кастильского мыла, пока на ней не образовалась душистая пена.

Он провел губкой по ее спине, по изгибу шеи, вниз по ее тонким рукам, по впадинам подмышек. Большими пальцами он погладил кожу вдоль позвоночника, размял мышцы плеч, потер заднюю часть шеи. Он медленно наклонил ее назад, пока она не легла в ванну, и смотрел, как вода заливает ее волосы, превращая их в длинные пряди, вьющиеся, как водоросли, вокруг ее головы. Он налил мыла в ее волосы и помассировал ей голову, чувствуя между пальцев тугие сильные пряди. Он знал, что запомнит этот момент навсегда. Он хотел никогда не забывать, какой она была тогда, лежащая на спине, беззащитная и доверчивая.

Потом он прошелся губкой по ее ребрам и нежно сжал ее руками, пока не услышал ее вздох. Он провел губкой по ее животу, по маленьким шрамам, по ногам от бедер до ступней, промыв промежутки между пальцами, и потом нажал пальцами на свод стопы, пока она снова не вздохнула.

Веки опускались ей на глаза, когда Киран помог ей встать и завернул в хлопчатобумажное покрывало. Он провел ее к капитанской кровати, и она благодарно на нее упала. Опустив голову на подушку, она в ту же секунду уснула.

Он смотрел на нее в тусклом свете лампы, беспокоясь за нее, слушая каждый вздох, который слетал с ее губ. Она была такой прекрасной, такой нежной, она по-прежнему была его Уэверли, но она была другой. Она казалась усталой и сломленной. Она спала беспокойно и один раз повернулась, тихо позвав: «Мам… мам». Но затем она снова затихла.

В животе у него урчало, и он понял, что не ел весь день. Но бросить ее он не мог. Ему казалось, что если он уйдет на кухню за хлебом и фруктами, то, когда он вернется, она куда-нибудь исчезнет. Он боялся, что все это ему померещилось. Поэтому всю ночь он сидел у кровати, глядя на нее и слушая ее дыхание.

Когда она наконец проснулась, Киран очнулся от неглубокой дремоты и, открыв глаза, увидел, что она сидит на кровати, прижав колени к груди, и осматривает комнату. Он протер глаза.

— Значит, Капитана больше нет, — сказала она низким голосом, снова напомнив ему о том, как он любил слушать ее речь.

— Это правда.

— А твои родители? Они здесь?

Киран отрицательно покачал головой.

Уэверли смотрела на него, размышляя, изучая его, вспоминая.

— В отсеке для шаттлов не было взрослых, когда мы прилетели.

— Да. — Это было мучительно — смотреть, как она подбирается к правде. Но сказать ей напрямую было бы еще хуже, так что Киран ждал, пока она сама к этому придет.

— На борту совсем нет взрослых, да, Киран? — наконец сказала она, и уголки ее темно-розовых губ поползли вниз. Она держала руку у себя в волосах, и ему нестерпимо хотелось пересечь комнату и тоже дотронуться до ее волос, погладить их.

— Здесь оставалось всего несколько взрослых, но на реакторе произошла авария, и все они сильно больны. Те, кто не был убит во время нападения, вылетели в погоню за вами.

Она медленно кивнула. Она была так далеко от него, и ему было страшно.

— Что с тобой произошло, Уэверли?

Она откинулась на спину, ее глаза были пусты.

— Можно мне что-нибудь съесть?

— Я сейчас вернусь, — сказал Киран. — Пожалуйста, никуда не уходи, хорошо?

Она кивнула, но отвернулась, когда он открывал дверь и выходил из комнаты.

Киран побежал по коридорам. На корабле царила неестественная тишина, и Киран подумал, что все мальчики говорят со своими сестрами, любимыми, друзьями, наверстывая упущенное, делясь страшными новостями. На кухне он схватил батон вчерашнего хлеба, кусок козьего сыра, пару абрикосов и слив и немного холодной цыплячьей грудки, жаренной с шалфеем и розмарином, как любила Уэверли. Он также налил маленькую мисочку оливкового масла, потому что помнил, что Уэверли нравилось макать в него хлеб.

Он сложил все это в корзину и побежал обратно в комнаты Капитана, где увидел Уэверли, сидящую за его столом и с нахмуренным лицом листающую портативный ридер. На ней были его штаны, которые соблазнительно сползали с бедер, и его тонкая пеньковая рубашка, в которой она едва не тонула. Его обрадовало решительное выражение ее лица.