Врата

Но я чувствую себя лучше. «Я чувствую, — говорю я, — будто наконец позволил себе ощутить свою вину».

— И пережили это.

Я обдумываю его слова. «Кажется, да», — говорю я.

— Обсудим вопрос о вине, Боб. Почему вина?

— Потому что я отбросил девять человек, чтобы спастись самому, идиот.

— Вас кто-нибудь обвинял в этом? Кроме вас самого?

— Обвинял? — Я снова прочищаю нос, думая. — Нет. А зачем? Вернувшись назад, я стал чем-то вроде героя. — Я думаю о Шики, таком по-матерински добром, о Френси Эрейра, который обнимал меня, позволяя выплакаться, несмотря на то что я убил его двоюродную сестру. — Но их там не было. Они не видели, как я прочистил баки, чтобы выбраться.

— Вы прочистили баки?

— О, дьявол, Зигфрид, — говорю я, — не знаю. Я собирался. Я протянул руку к кнопке.

— Как вы думаете, мог ли корабль, который вы планировали покинуть, очистить соединенные баки шлюпок?

— А почему бы и нет? Не знаю. Во всяком случае, — говорю я, — ты не сможешь придумать оправдания, о котором я бы уже не подумал. Я знаю, что, может быть, Клара и Дэйн нажали свою кнопку раньше меня. Но я протянул к своей руку!

— И как вы думаете, какой корабль при этом должен был освободиться?

— Их. Мой, — поправляюсь я. — Не знаю.

Зигфрид серьезно говорит: "В сущности, вы поступили очень разумно. Вы знали, что все выжить не могут. Для этого не было времени. Единственный выбор заключался в том, умрут ли все или только некоторые. Вы решили, что лучше пусть выживут некоторые.

— Вздор! Я убийца!

Пауза, цепи Зигфрида обрабатывают мои слова. «Боб, — осторожно говорит он, — мне кажется, вы себе противоречите. Разве вы не сказали, что они все еще живы в этой разрывности?»

— Да, они живы! Время для них остановилось!

— Тогда как же вы можете быть убийцей?

— Что?

Он повторяет: «Как вы можете быть убийцей, если никто не умер?»

... — не знаю, — говорю я, — но, честно, Зигфрид, я больше не хочу об этом говорить сегодня.

— Вы и не должны, Боб. Не знаю, представляете ли вы, чего достигли за последние два с половиной часа? Я горжусь вами!

 | СПРАВКА О СЧЕТЕ

| Робинетту Броудхеду.

|

| 1. Признано, что установление вами нового

| курса на Врата-Два привело к экономии около ста

| дней на каждый полет к этой цели.

| 2. Решением комиссии вам присуждается один

| процент доходов от всех открытий, сделанных

| экипажами, воспользовавшимися вашим курсом.

| Авансом вам начисляется 10000 долларов.

| 3. Решением комиссии половина этих доходов у

| вас вычитается в качестве штрафа за поврежденный

| корабль.

| 4. На вашем счету имеется: проценты от

| открытий (решение комиссии А-135-7) с учетом

| вычетов (решение комиссии А-135-8) 5000 долларов

| На вашем счету всего 6192 доллара

И странно, нелепо, но я верю, что все его чипы, голограммы, цепи хичи — все это мною гордится, и мне приятно в это верить.

— Вы можете уйти в любое время, — говорит он, вставая и очень жизнеподобно отходя к креслу. Он даже улыбается мне. — Но я хотел бы показать вам кое-что.

Мои защитные механизмы сносились до предела. Я только спрашиваю: «Что именно, Зигфрид?»

— Другую нашу возможность, о которой я упоминал, Боб, — говорит он, — но которую мы никогда не использовали. Я хотел бы показать вам другого пациента, из прошлого.

— Другого пациента?

Он мягко говорит: «Посмотрите в угол, Боб».

Я смотрю...

... там стоит она.

— Клара! — И как только я ее вижу, я тут же понимаю, откуда ее взял Зигфрид: у машины, с которой Клара консультировалась на Вратах. Она висит, положив руку на стойку, ноги ее легко шевелятся в воздухе, она оживленно говорит: широкие черные брови нахмурены, она улыбается, все ее лицо улыбается, потом расслабляется.

— Если хотите, можете услышать, что она говорит, Боб.

— А я хочу?

— Необязательно. Но бояться здесь нечего. Она любила вас, Боб, любила, как умела. Как и вы ее.

Я долго смотрю, потом говорю: «Убери ее, Зигфрид».

В восстановительной комнате я чуть не засыпаю на мгновение. Никогда я не чувствовал себя так спокойно.

Я умываюсь, выкуриваю еще одну сигарету и выхожу на яркий рассеянный дневной свет под Пузырем, и все кажется хорошим и дружеским. С любовью и нежностью я думаю о Кларе, в глубине сердца я прощаюсь с ней. Потом вспоминаю о С.Я., с которой у меня сегодня свидание. Я еще не опоздал на него. Но она подождет. Она хороший товарищ, почти как Клара.

Клара.

Я останавливаюсь посреди аллеи, и люди натыкаются на меня.

Маленькая старушка в коротких шортах спрашивает: «Что-нибудь случилось?»

Я смотрю на нее и не отвечаю, потом поворачиваюсь и возвращаюсь в кабинет Зигфрида.

 | СПРАВКА О СЧЕТЕ

| Робинетту Броудхеду:

|

| На ваш счет переведены следующие суммы:

|

| — гарантированная премия за полет 88-90А (вся

| сумма делится на выживших) $10000000

| — научная премия, присужденная комиссией — $8500000

| Всего — $18500000

| Всего на счету — $18506036

Там никого нет, даже голограммы. Я кричу: «Зигфрид! Где ты?»

Никого. Никто не отвечает. Я впервые нахожусь в кабинете без него. Вижу, что здесь реально, а что голограммы. Реального мало. Металлические стены, выступы проекторов. Матрац — реальный; шкаф с выпивкой — реальный; несколько других предметов мебели, которых можно коснуться, которыми можно пользоваться. Но Зигфрида нет. Нет даже стула, на котором он обычно сидит.

«Зигфрид!»

Я продолжаю кричать, сердце мое бьется в горле, в голове все вертится. «Зигфрид!» — кричу я, и тут возникает что-то вроде дымки, потом вспышка, и вот он, в костюме Зигмунда Фрейда, вежливо смотрит на меня.

— Да, Боб?

— Зигфрид, я не убил ее! Она ушла!

— Я вижу, вы расстроены, Боб, — говорит он. — Не скажете ли, что вас беспокоит?

— Расстроен! Я больше чем расстроен, Зигфрид, я убил девятерых, чтобы спасти свою жизнь. Может, не в «реальности»! Может, не «целенаправленно». Но в их глазах я их убил. В моих тоже.

— Но, Боб, — рассудительно говорит он, — мы ведь все это уже обсуждали. Она жива. Они все живы. Время для них остановилось...

— Я знаю, — вою я. — Неужели ты не понимаешь, Зигфрид? В этом-то все дело! Я не только убил ее, я и сейчас убиваю ее!

Терпеливо: «Вы думаете, это правда, Боб?»

— Она так думает! Теперь и бесконечно — пока жива. Для нее это произошло не годы назад. Только минуты, и это продолжается всю мою жизнь. Я здесь внизу старею, стараюсь забыть, а Клара там вверху, у НН Стрельца, плавает, как муха в янтаре.

Я падаю на голый пластиковый матрац, плачу. Постепенно Зигфрид восстанавливает внешность кабинета, то тут, то там появляются знакомые декорации. На стене повисла голограмма озера Гарда, над ним воздушные лодки, а в озере купающиеся.

— Пусть боль выйдет, — мягко говорит Зигфрид. — Пусть она вся выйдет.

— А что я делаю, по-твоему? — я переворачиваюсь на пенном матраце, глядя в потолок. — Я мог бы преодолеть боль и вину, если бы она смогла. Но для нее все еще не кончилось. Она там, застряла во времени.

— Продолжайте, Боб, — подбадривает он.

— Я продолжаю. Каждая секунда — это все та же секунда в ее мозгу, та секунда, когда я отбросил ее жизнь, чтобы спасти свою. Я живу, и старею, и умру, Зигфрид, а для нее все будет тянуться эта секунда.

— Продолжайте, Боб. Выскажитесь.

— Она думает, что я предал ее, и думает это сейчас! Я не могу жить с этим!

Долгое, долгое молчание, наконец Зигфрид говорит:

— Вы живете.