Человек Плюс

По крайней мере, подумал он, основной задачей ранцевого компьютера было самосохранение, а значит, и поддержание жизни в органической части Роджера Торравэя. Компьютер мог лишить энергии те системы, которые не давали ему свихнуться: отключить систему связи, вмешаться в системы восприятия. Но зато он наверняка доберется до посадочного модуля живым.

В худшем случае сумасшедшим.

Он уже прошел больше, чем полпути назад, это точно. И пока еще был в своем уме. Сохранить рассудок значило не беспокоиться. Чтобы не беспокоиться, нужно было думать о посторонних вещах. Он представил себе Сьюли Карпентер. Жизнерадостный блеск, от которого его отделяют лишь несколько дней. Интересно, она всерьез говорила о том, что останется на Марсе? Интересно, всерьез ли он сам решился на это. Потом он стал вспоминать замечательные блюда, которые ему доводилось пробовать: зеленые, как шпинат, спагетти со сливочным соусом в Сирмионе, над искристыми прозрачными водами озера Гарда, мясо по рецепту из Кобе, которое подавали в Нагое, жгучее, как огонь, чили в Матаморосе. Вспомнил о своей гитаре, решил, что по возвращении вытащит ее и поиграет. Под куполом слишком влажный воздух, и это не пойдет инструменту на пользу; в посадочном аппарате Роджеру сидеть не хотелось, а под открытым небом гитара зазвучит слишком непривычно, потому что звук будет доходить только через кости. Но все равно. Он повторил про себя расстановку пальцев в аккордах, обращения в септиму, минор. Представил себе, как его пальцы прижимают струны, играя вступление к «Зеленым Рукавам»: ми-минор, ре, до, си-септаккорд, промурлыкал несколько тактов про себя. Сьюли с радостью споет под его гитару, подумал он. И холодная марсианская ночь пробежит…

Роджер вздрогнул, приходя в себя.

Марсианская ночь бежала уже далеко не так быстро.

Субъективно ему показалось, что он замедлил шаги, переходя от стремительного бега к скорой ходьбе, но он догадывался, что походка не меняется, это его восприятие времени возвращается к нормальному, может быть, даже медленнее обычного, потому что он шагал уже медленными размеренными шагами.

Что случилось?

Впереди что-то двигалось. По крайней мере в километре. И очень яркое.

Он никак не мог разглядеть, что это.

Дракон?

Кажется, он скачет прямо ему навстречу, испуская длинные языки пламени — света?

Его тело остановилось. Потом опустилось на колени и поползло, медленно, припадая к земле.

Это безумие, сказал он себе. На Марсе нет драконов. Что я делаю? Но остановиться он не мог. Его тело дюйм за дюймом переползало вперед, левая рука, правое колено, правая рука, левое колено, под укрытие песчаного холмика. Пальцы осторожно и быстро разгребли пыльную марсианскую почву, расширив рытвину, чтобы он мог свернуться внутри, потом так же аккуратно набросали немного грунта сверху. В голове что-то лопотали почти неслышные голоса, но он ни понимал ни слова: слишком слабыми и искаженными они были.

Дракон замедлил бег и остановился в нескольких десятках метров. Язык застывшего пламени вытянулся в сторону гор. В глазах помутнело, и картинка изменилась: пламя стало тусклее, а тулово твари озарилось призрачным мерцанием. Со спины соскочило два чудища поменьше, уродливые создания вроде обезьян, они неуклюже завозились вокруг, каждым движением испуская угрозу и отвращение.

На Марсе нет драконов, и горилл тоже нет.

Роджер призвал все свои силы.

— Дон! — заорал он. — Брэд!

Его не слышали.

Он знал, что ранцевый брат все еще держит передатчик отключенным. Он знал, что его восприятие искажено, что дракон — не дракон, а гориллы — не гориллы. Он понимал, что если не сможет вырвать управление у компьютера, то скорее всего, произойдет что-то очень скверное: его пальцы медленно и незаметно сжимались вокруг куска лимонита размером с бейсбольный мячик.

И еще он знал, что никогда в жизни не был так близко к тому, чтобы сойти с ума.

Роджер сделал еще одну неимоверную попытку удержать свой рассудок.

Дракон — не дракон. Это марсианский вездеход.

Обезьяны — не обезьяны. Это Брэд и Дон Кайман.

Они не угрожают ему. Они прошли весь этот путь, сквозь ледяную марсианскую ночь, чтобы найти его и помочь.

Он повторял это снова и снова, как молитву, но что бы он ни думал, он оставался бессилен предотвратить то, что делало его тело. Пальцы схватили камень, тело приподнялось, и рука с предельной точностью запустила камень в фару вездехода.

Длинный язык застывшего огня погас.

Света мириад горящих звезд было вполне достаточно для зрения Роджера, но Брэду и Кайману от них толку не будет. Он заметил, как они (все еще гориллоподобные, все еще отвратительные и ужасные) тычутся вслепую и сообразил, что делает его тело сейчас.

Оно ползло к ним.

— Дон! — закричал он. — Берегись!

Голос ушел не дальше его головы.

Это безумие, повторил он себе. Я должен остановиться!

Он не мог остановиться.

Я знаю, что это не враги! Я не хочу причинить им ничего плохого…

Он продолжал двигаться вперед.

Теперь он был почти уверен, что слышит их голоса. При нормальных обстоятельствах на таком расстоянии передатчики оглушали бы его, не будь автоматической регулировки громкости. Даже в таком состоянии, как сейчас, к нему что-то просачивалось.

— …где-то здесь неподале…

Да! Он даже разбирал слова, и голос, это наверняка был голос Брэда.

Он заорал, призвав на помощь все свои силы:

— Брэд! Это я, Роджер! Кажется, я собираюсь убить вас!

Непокорное тело упрямо продолжало ползти вперед. Услышали? Он заорал снова, и на этот раз увидел, что оба замерли, прислушиваясь к еле слышным крикам.

Прошелестела еле слышная ниточка голоса Каймана:

— Я точно его слышал, Брэд.

— Слышал! — взвыл Роджер, стараясь использовать единственную возможность. — Берегитесь! Мной управляет компьютер! Я пытаюсь справиться, но… Дон!

Теперь он уже узнал его, по неестественно вытянутой руке скафандра.

— Беги! Я могу убить тебя!

Он не разобрал их слов, они были громче, но оба закричали одновременно, и в результате получилась мешанина. Тело не отреагировало, продолжая продвигаться вперед, как неслышная смертоносная машина.

— Я не вижу тебя, Роджер!

— Я в десяти метрах к югу — да, к югу от тебя! На корточках! Я ползу!

Шлем священника блеснул в звездном свете, обернувшись к нему, потом Кайман повернулся и бросился бежать.

Тело Роджера вскочило и прыгнуло следом.

— Быстрее! — надрывался Роджер. — О Господи! Ты не успеешь…

Даже со здоровой рукой, даже днем и даже без отягощающего скафандра, у Каймана не было ни малейших шансов убежать от безукоризненно функционирующего тела Роджера. Сейчас бег был пустой тратой времени. Роджер ощутил, как его механические мускулы готовятся к прыжку, как тянутся вперед руки, готовые вцепиться и рвать…

Вселенная завертелась вокруг.

Что-то ударило его сзади, и он полетел наземь. Мгновенная реакция заставила его обернуться еще в падении, вцепиться в тварь, прыгнувшую ему на спину. Брэд! Он почувствовал, как Брэд лихорадочно что-то нащупывает — какую-то часть его…его…

Его пронзила самая неизмеримая боль, и сознание погасло. Словно щелкнули выключателем.

Звуков не было. Света тоже не было. Не было осязания, запахов и вкусов. Потребовалось немало времени, чтобы Роджер вообще понял, что он в сознании.

Однажды, еще в институте, на мини-семинаре по психологии, он вызвался добровольцем на часовую процедуру в ванне сенсорной изоляции. Час показался вечностью, не было никаких ощущений, ничего, кроме слабых, незаметных знаков жизнедеятельности самого тела: мягкий стук сердцебиения, шелест дыхания в легких. Сейчас не было даже этого.

Не было очень долго. Он понятия не имел, как долго.

Затем он ощутил смутное копошение в его внутренней полости. Ощущение было очень странным, трудно определимым: словно печень и легкие незаметно меняются местами. Это продолжалось некоторое время. Над ним что-то проделывают. Он не знал, что.