Зачет по выживаемости

— И что? — спросил Юра.

— Группы просто исчезают. — Алексей откусил верх у стебелька и обвел взглядом нашу пятерку.

— Да? И какие ж это группы исчезли? — после некоторого раздумья лениво поинтересовался Валентин.

— Ну, какие именно, я не могу сказать…

Валентин сочувственно кивнул.

— …Но сто десять световых лет от Земли, согласитесь, это далековато для обычного зачета. По крайней мере, я не слышал, чтобы хоть одну группу сбрасывали так далеко. Кто-нибудь из вас слышал?

Валентин пожал плечами.

— Я слышал, — сказал Юра.

— Сто десять световых лет? — Алексей перевернулся на живот.

— Не сто десять, конечно.

— А сколько?

— Шестьдесят. Группа Сувораса в позапрошлом году.

Алексей хмыкнул:

— О Суворасе слышали все. Красный карлик, землеподобная планета. Созвездие Южной Гидры, если не ошибаюсь.

— Хамелеона, — поправил его Юра.

— Я знаю, кого сбрасывали дальше, — неожиданно сказал Гриша.

— Дальше, чем сто десять светолет? — переспросил Алексей.

— Точно не скажу. Это тоже было в позапрошлом году. Я знаю, что их сбросили очень далеко, гораздо дальше Сувораса. Может быть, сто световых лет, может девяносто, но не меньше.

— И что? — Алексей сел и начал растирать икры.

— Я слышал, что была такая группа, но чем там у них все закончилось, я не знаю, — Гриша переложил раненую ногу так, чтобы на синяк падал максимум солнечных лучей, и снова прилег, закрыв глаза.

— По-моему, принципиальной разницы нет, — сказал Юра, — что сто световых лет, что шестьдесят. Обратно пешком все равно не дойти. Да хоть десять световых лет! Все равно придется искать звездоскаф, чтобы вернуться домой. Пусть будет сто десять светолет. Кроме того, там рядом, если не ошибаюсь, какие-то бывшие частные владения.

— Частные владения… — пробормотал Алексей. — Это мне как раз меньше всего и нравится. Это вполне может быть заброшенный полигон, на котором произошла катастрофа, и теперь нас забрасывают туда, как пробный шар, чтобы выяснить, что к чему.

— Да брось ты, — Юра выплюнул травинку, которую до этого жевал, и, не раскрывая глаз, некоторое время старался обломать кусочек проволоки, что подсунул ему в траве Валентин.

Наконец Юра открыл глаза и изумленно уставился на проволоку у себя в руках, а потом на наши ухмыляющиеся лица.

— Ну оголоднел, парень, — пробасил Валентин, — проволоку собирается есть. Может, перекусим, ребята?

Остаток пути к базовому лагерю мы прошли в более веселом настроении, может, сказывалось то, что мы отогрелись, а может, просто конец маршрута был близок, предстоял месяц отдыха, а там… Стоит ли загадывать наперед?

Я помню, как к концу первого семестра, наслушавшись курсантских баек о зачете, я уже не знал, чему верить, чему — нет, по ночам иногда просыпался от кошмаров и всерьез подумывал над тем, не забрать ли мне документы назад.

Проверить хотя бы часть подобных историй было положительно невозможно. Те, кто сдавал зачет, становились пилотами-стажерами и навсегда уходили из курсантской среды. Зачет был как Рубикон. Перешагнувшие его оказывались на другом берегу. До них было не докричаться. При случайных встречах они смотрели на нас, как на детей, и отделывались односложными ответами типа: «да — нет». А если их просили рассказать подробней — как правило, улыбка в ответ, дружеское похлопывание по плечу: «Нет-нет, извини, не могу. Спешу. Да скоро сами увидите. Не дрейфь». И несколько сочных выражений в напутствие. Все. Более или менее связанных рассказов добиться было невозможно. «Скоро сами увидите». Вот так.

Эти отрывочные фразы и односложные ответы потом обрастали неиссякаемыми подробностями, как какое-нибудь Чудо-Юдо обрастает после зимней спячки косматой свалявшейся шерстью, за которой уже не разобрать ни глаз, ни клыков, ни ушей, ни копыт, ни хвоста. Зато все это подразумевается. В неограниченном количестве. Простор для разгула фантазии беспредельный.

Безусловно, отчеты групп, прошедших через зачет, должны были где-то храниться. И, хотя я не помню, чтобы кто-то из преподавателей обмолвился словом «архив», он где-то существовал в недрах Днепропетровской Астрошколы. Архив был предметом вожделения всех курсантов. Во-первых, там содержалась бесценная информация, а во-вторых, поговаривали, что количество сценариев зачета ограничено и тот, кто сумеет до него добраться, будет иметь стопроцентно гарантированный диплом. На моей памяти было не меньше десяти попыток вычислить место нахождения архива. Все они заканчивались провалом. В конце концов я начал относиться к идее архива так же, как к рассказам о философском камне. Возможно, он и существует в природе, может, с его помощью можно озолотиться, однако тратить силы, чтобы добыть его, — бесполезно.

После года тренировок на занятиях по выживаемости я начал спокойнее относиться к рассказам об ужасах зачета. На третьем-четвертом курсах я сам сочинил несколько подобных историй. Стравливал я их, как правило, первокурсникам, которые смотрели на меня и на моих товарищей — завтрашних стажеров — снизу вверх, почтительно внимая каждому слову, или японцам, которые, казалось, напрочь были лишены чувства юмора. Как ни странно, девушки-курсантки были не самой благодарной аудиторией. Гораздо позже я слышал собственные истории невероятно перевранными так, что узнать их можно было лишь с огромным трудом.

3

К базовому лагерю мы добрались поздно вечером. Базовый лагерь — это несколько двухэтажных корпусов на заросшем лесом альпийском склоне. Расположен он достаточно далеко от цивилизации и центров туризма, чтобы чувствовать себя здесь на краю света.

Плотный ужин, который нам приготовили, остался почти нетронутым. Двенадцать часов сна. Горячий обед. «Эх, хорошо я отдохнул, ребята». — «Вот она — деревня, вот — мой дом родной». — «А я еще поспал бы». — «Home, sweet home!» Легкая разминка в спортзале. Сауна. Плотный ужин, который съеден без остатка. «Еще колы?» — «Нет, спасибо». Бильярдная. Мягкий свет над зеленым сукном. «Ну, кто ж так играет, Леша?» — «Ха, а вот еще один анекдот!» — «Номер второй в правую лузу… Yes!» — «Да, уважаю верный глаз и твердую руку». Старинные песни под гитару.

особо прочувствованно подвывает Алексей…

— Дайте-ка мне. — Валентин завладел гитарой и, прикрывая ее от Алексея локтем и корпусом, как хоккейный нападающий шайбу, взял несколько аккордов. — Американская народная песня, — наконец объявил он. — Автор мелодии и текста неизвестен. Называется…

— «Слово о полку Игореве», — мстительно вставил Алексей.

— Я же сказал американская… народная! «Баллада о «Фантоме» называется. Средина двадцатого века. Слушайте. — И Валентин с воодушевлением запел: