Формула счастья

На меня пристально смотрели широко открытые мертвые глаза Одесты Гомес.

Мне стоило немалых усилий прийти в себя. Я поднялся. И пошел назад. В нише, где я ее увидел, — аккуратно сложенная в кучку в углу лежала ее одежда, а под ней я нашел ее маленькие матерчатые туфли. Взяв все это, я вернулся к покойнице. Снял с нее юсианскую оболочку, отбросил в сторону. Порванные мною места стали быстро зарастать. Она начала раздуваться, принимая формы тела, которое облекала. Потом образовались утолщения, изменяющие эти формы, и обручеобразные складки. Шея слилась с плечами, талия по объему сравнялась с грудью и бедрами, руки и ноги потеряли свои очертания в кистях и щиколотках. Передо мной, управляемый какими-то резкими структурными импульсами, встал еще один изуродованный силуэт Одесты. «Черточки» на нем побледнели, но не прекращали своего изучающего обхода. Сновали взад и вперед густыми, стройными рядами.

Безжизненно лежащая на шершавом полу, Одеста выглядела почти ребенком — небольшого роста, с изящной фигурой, хрупкими плечами и собранными на затылке волосами. Я закрыл ее огромные и уже помутненные смертью глаза. Вынул носовой платок из кармана и аккуратно вытер кровь вокруг глубокой, опаленной по краям раны. Потом начал ее одевать. Мне хотелось закончить все побыстрее. Но я сдерживал нетерпение, делал все спокойно и размеренно. Я знал, что юсы наблюдают за мной. Наконец обул ей туфли, застег- нул на них молнии и пристегнул к поясу ее флексор. Подняв ее невесомое тело, я пошел назад по туннелю. Силуэты провожали нас, немые, неподвижные, их оживлял только неустанно мерцающий чужой фосфоресцирующий свет. Когда я с Одестой на руках проходил мимо последнего силуэта, его длинная однорукая тень на миг переплелась с нашими.

По складу псевдоземных предметов я продвигался очень осторожно — не хотел, чтобы я или Одеста коснулись какой-то из этих уродливых имитаций. Потом зеленоватые сумерки коридора опустились за нами, как мягкий воздушный покров, и все вокруг слилось с нами в едином призрачном пейзаже.

Его не нарушили и сумерки второго коридора. Мы тихо прошли сквозь его тишину. И утонули в холодном бездымном пламени. Его языки алчно охватили нас, и я смотрел сквозь них налицо женщины, которую убил. На ее висках вырисовывались знакомые два пятна. Но сейчас они были. более яркими. Как будто их оставили присоски какого-то ненасытного, проникшего к ней в мозг спрута.

Капсула подняла нас наверх. Я вышел из нее и понес Одесту в лес.

Глава двадцатая

Мы стояли вокруг трупа Одесты Гомес, но не смотрели на него, а вглядывались друг в друга.

— Рана нанесена флексором, — сказала Элия. — А одежда не повреждена.

— Как… — прошептал Вернье. — Как так «неповреждена»?

— Она была без одежды, когда ее убили.

— А эти пятна? — Ларсен указал на ее виски. — Вы поняли, от чего они?

— Нет, — покачала головой Элия. — По крайней мере пока…

— Будем их исследовать в биолаборатории, — вмешался Рендел. — А сейчас нужно установить причину. ее смерти.

— Когда… это случилось? — снова прошептал Вернье. Рендел ответил ему громко и с апломбом:

— В течение последних шестнадцати часов.

— То есть во время между ее встречей с тобой, Вернье, и сегодняшним обеденным успокоением леса.

— Более точно установить невозможно. — Элия повернулась к Ларсену. — Уже началась мумификация.

— Не забывайте, что вчера после меня ее видел и один из роботов, — напомнил Вернье. — И что сегодня именно робот ее и нашел. Принес ее сюда без всякого приказа, не имея даже разрешения прикасаться к ней!

— Мы не забываем, не забываем, — многозначительным тоном пробормотал Рендел. — Мы ничего не забудем.

Ларсен поднял тело Одесты. Остановил свой долгий, угрожающий взгляд на каждом из нас. Потом медленно направился к базе. Он шел слегка согнув широкую спину, в походке его угадывалась давно накопившаяся усталость. Мы последовали за ним.

— Такие пятна я видел и раньше, — голос Вернье звучал так тихо, что я скорее угадал, чем услышал его слова.

— Где? — спросил я.

Он задержал меня, пропустив других вперед.

— Там же, — ответил он и уточнил немного погодя: — У нее на висках.

— Когда?

— Недели две назад. Или, другими словами, через три дня после убийства Фаулера и Штейна.

— Как ты думаешь, откуда они?

— Не знаю. — Вернье скорчил гримасу, цель которой была опровергнуть его ответ. — Не знаю, но может быть, ты узнаешь? А я только отмечу тот факт, что Одеста всячески старалась их скрыть.

— А как ты их увидел?

— Однажды она упала в обморок. И когда я приводил ее в чувство…

— А от чего был обморок?

— И этого не знаю. Сейчас не знаю. Но тогда мне казалось, что от истощения. У нас тут всегда есть причины не чувствовать себя слишком бодро.

— А что она сказала, когда пришла в себя?

— Ничего. Я — тоже. А и теперь вообще не скажу ничего. Этот инцидент будет известен только тебе.

— Почему?

— Что… Неужели не догадываешься?

— Нет.

— Все очень примитивно, комиссар. Просто я боюсь навлечь на себя некоторые «флексорные» неприятности. Все-таки один из тех троих, — Вернье кивнул в сторону идущих впереди нас Ларсена, Элии и Рендела, — один из них, может быть, и есть убийца… Или ты другого мнения? — он лукаво посмотрел на меня своими темными проницательными глазами, подхватил под руку и доверительно прошептал:

— Да и я другого мнения. С начала до конца!

— Поделись, — предложил я ему.

— Э… не имеет смысла, — и он внезапно поспешил вперед.

Мы подошли к Хижине. Остальные прошли мимо и направились вниз к лабораториям, а я вошел внутрь и направился в свою квартиру. После тех трех часов, в течение которых я нес труп Одесты на «подходящее» место, и после почти десяти часов, в течение которых вместе со всеми остальными «искал» этот самый труп… Сейчас я хотел остаться один.

Мне грозил полный провал. Да, время для ориентации в обстановке безвозвратно ушло, я начал действовать раньше и далеко не так, как следовало бы. Несомненно, мои действия были спровоцированы. Но кем? И зачем? В самых общих чертах я мог себе ответить на эти вопросы, так как силы, действующие на базе «Эйрена», в отличие от всего остального не представляли для меня тайны. Они были те же, что и на Земле: Совет безопасности, Объединенный военный корпус и Международное бюро расследования, олицетворением которого на Эйрене сейчас соответственно были анонимный резидент Зунга, Ларсен и я сам. И здесь перевес был в пользу Зунга — потому что на базе, в сущности, работали именно по его планам заселения. Из чего следовало, что убийства Фаулера и Штейна, а в конце концов и Одесты, имеют общий мотив и связаны с необходимостью пресечь какую-то деятельность, направленную против этих планов.

Итак, Элия, если допустить, что она является резидентом Зунга, а если нет, то резидент с ее помощью направляет меня на старую юсианскую базу. Спрашивается, с какой целью? И ответ таков: чтобы столкнуть меня с Одестой, о которой известно, что в данный момент она находится там. Тут существует три возможных варианта, результат каждого из которых ему только на руку. Если бы я просто обнаружил Одесту, я фактически положил бы конец ее отношениям с юсами — иначе об этом должен был бы позаботиться лично он. Если бы она убила меня, то прекратилось бы, и опять без его прямого участия, расследование совершенных или (видимо, это вообще в его стиле) спровоцированных им убийств. А при третьем возможном варианте, который и осуществился, я, к сожалению, обеспечил ему выгодный исход и двух предыдущих, то есть, избавил его от Одесты, и как ее убийца сам попал к нему в руки. Вот какие дела.

Вот почему Зунг послал меня сюда, несмотря на мое открытое несогласие не только с его планами, но и вообще с идеей переселения. Он хорошо знал, что за человек работает на него на Эйрене, и был уверен, что он найдет способ справиться со мной. И действительно, этот человек был уже на пути к тому, чтобы оправдать его доверие. Ему нужно было только решить еще одну небольшую задачу: скомпрометировать меня в глазах Ларсена, не выдавая своего анонимного вклада в происшедшее событие. Или, если Ларсен сам внедрен сюда как двойная фигура — как аргументировать свое обвинение против меня, одновременно оставляя свою роль в тени. Если бы ему это удалось, я, конечно, сразу выбыл бы из игры.