Звездные самураи

Ближе к полудню отряд добрался до очередного огромного бамбукового водяного колеса — с тринадцатью лопатками, окруженного целой сетью канавок, — свернул в сторону от реки и по дороге, которой обычно пользовались синтоистские паломники, двинулся на северо-запад, к Кин-Су — Золотой Скале. Когда всадники начали долгий подъем в горы, Хайден Стрейкер повернулся к пожилому начальнику разведчиков и жестом подозвал к себе. Мори-сан с готовностью повиновался, и Хайден изложил ему свою идею — использовать хотя бы часть всадников, например, ту дюжину, что прикрывала тыл, в качестве дополнительных носильщиков каго.

Изборожденное морщинами лицо старого разведчика сморщилось еще больше. Голову его украшал видавший лучшие дни черный лакированный шлем, а лицо — большие обвислые усы. На воину ему было около шестидесяти, и для своей профессии он был староват. В ответ на предложение Хайдена он промолчал.

— Хорошо, — сказал Стрейкер, — тогда приказываю тебе объяснить мне ситуацию.

— Хай. — Мори-сан резко выпрямился и уставился вдаль, словно встав по стойке «смирно», хотя и находился в седле.

— Итак?

— Прошу прощения, но то, что вы предлагаете, вовсе не есть решение проблемы, — сказал Мора-сан на осумском хогене.

— Почему?

Разведчик смущенно потупился.

— Прошу прощения, но подобный приказ людям по нраву не придется.

— Отчего же?

— Не понимаю вас, господин…

Несмотря на растущее раздражение, Хайден попытался говорить спокойно:

— То есть ты хочешь сказать, что они откажутся выполнять приказ и не будут нести паланкин?

— Никак нет, господин, будут!

— Тогда в чем же дело?

— Они самураи.

Последовала долгая пауза.

— Сам знаю. Ну, самураи, и что?

На сей раз старик, кажется, понял:

— Для них это вопрос чести — делать только то, что подобает самураям.

— Но ведь у них есть руки и ноги, как у всех нормальных людей.

— Вы совершенно правы, господин. Но есть еще и достоинство. Не подобает им нести паланкин. Для этого существуют носильщики.

Хайден Стрейкер кивнул:

— А если я прикажу? Они откажутся?

— Откажутся? Нет, это неслыханно.

— Тогда что же произойдет?

Мори-сан с трудом подбирал слова:

— Они покроют свои имена несмываемым позором. Каждый станет спрашивать себя: почему именно его вы подвергли такому унижению? Чем он провинился? И, возможно, некоторые попросят изволения покончить с собой.

— В жизни не слыхал ничего более невероятного.

Хайден фыркнул, усомнившись в словах старика, но, тем не менее, отпустил его, и тот снова занял свое место в колонне. А Стрейкер начал подозревать, что в Ямато вообще невозможно совершить ничего, что не соответствовало бы Пути Воина, даже если от этого поступка будет зависеть твоя жизнь.

К полудню отряд добрался до Кин-Су и сделал привал на окраине города — отдохнуть и перекусить. Это Золотая Скала, объяснил Стрейкеру разведчик, крупнейший синтоистский центр на планете, одно из семи святейших мест во всем Кюсю, со священной сосновой рощей и множеством храмов. Хайден Стрейкер сразу же почувствовал необычайный магнетизм этого места. Будто он вдруг оказался в водовороте религиозного преклонения, измерить глубину которого человеку, вроде него, было не по силам.

Когда во время следующего привала он сообщил о своих ощущениях Ясуко-сан, та прикрыла лицо веером:

— Люди приходят сюда, чтобы пообщаться с одним из семи богов счастья. Кин-Су получил свои имя в честь огромного ауриумового самородка, что находится в здешнем храме. Надеюсь, теперь вам понятнее?

Город заполонили тысячи паломников, на голове каждого красовался символ бога Дайкоку — белая повязка-хатимаки с нарисованными на ней мешком риса и молотком, поэтому Синго решил объехать это селение стороной, дабы не застрять на улицах, запруженных тележками, полными людей — людей, которые неизбежно бросились бы самураю, чтобы проявить утомительную покорность. Незадолго до наступления заката Синго велел остановиться у выбранного им постоялого двора, приблизительно в шести ри от города, и приказал очистить его от посторонних. После чего, целый день не покидавший седла самурай взял трех человек для охраны, лично обошел и проверил все помещения, а затем удалился в близлежащую бамбуковую рощу, чтобы облегчиться.

Хайден Стрейкер уселся возле каменного светильника. Неспокойно было по ночам в этих местах, которые заставляли усомниться в мудрости эко-программ терраформистов. Здесь, как рассказал ему старый разведчик, в лесной глуши и в пыльных руслах пересохших рек частенько встречались гнезда гамадриад. Эти змеи порой достигали небывалой шестнадцатифутовой длины и, притом, не душили свои жертвы, сдавливая кольцами собственного тела и ломая кости. Нет, «королевские кобры» были родом с Древней Земли и практически ничем не отличались от своих предков, некогда обитавших в джунглях несчастной планеты. Ядовитые, с раздувающимися «капюшонами» эти чудовища могли для удара подниматься на высоту, вдвое превышающую рост человека, могли скользить по земле быстрее скачущей галопом лошади и совершенно не боялись людей. В отличие от большинства других змей, отметил разведчик, эти нападали первыми. «Потому, гайдзин-сама, что так уж они устроены. А питаются они другими гадами».

— Зачем терраформистам понадобились такие твари, а, Мори-сан? Вы никогда не спрашивали себя? Зачем создавать экосистемы, в которых присутствуют москиты и животные-людоеды, почему в райском саду обязательно должен присутствовать змий?

— Прошу прощения, гайдзин-сама, я что-то не понимаю вас.

— Ладно, Мори-сан, пустое. Это я так…

Хайден отошел на десять шагов в темноту, затем вернулся. Сегодня, подумал он, наверное, лучше будет всю ночь провести в комнате… Но сначала, пожалуй, неплохо бы выпить ча.

Чайный домик стоял чуть на отшибе. Невысокие кедровые двери бесшумно скользнули в стороны. Стрейкер разулся и вошел, чуть пригнувшись, как, по его наблюдениям, обычно входил Синго-сан.

Ясуко-сан уже сидела внутри, настолько утонченная, настолько изящная, что Хайден тут же почувствовал себя тупым увальнем.

— Надеюсь я не побеспокоил вас? — спросил он.

— Нет-нет, милости прошу, входите.

У расположенного в центре помещения очага лежали четыре циновки-татами. Хайден уселся на одну из них, скрестив ноги, и бросил взгляд на уютно краснеющие под чайником угли. Он решил воспользоваться отсутствием Синго-сана и перемолвиться парой слов с госпожой Ясуко. После событий в Курихаре американец чувствовал к этой женщине такое доверие, что мог говорить совершенно откровенно. Тем более, что откровенность была ему на руку: с одной стороны, госпожа Ясуко могла стать его проводником и единственным союзником в этом чужом мире, а с другой — он так и не сумел измерить глубину ее ума, тогда как рисковать, еще больше злить ее супруга Хайдену вовсе не хотелось.

— Похоже, наступила самая приятная часть дня, — как можно вежливее сказал он.

Некоторое время японка молчала, затем все же ответила, хотя и несколько натянуто:

— О да, мистер Стрейкер. Чаепитие — это подлинные сердце и суть цивилизации.

После чего она вновь занялась расставлением перед собой всех необходимых для правильного приготовления чая принадлежностей — фарфорового сервиза, бамбуковых веничков и чашки — так, как ее учили в детстве. Церемония обладала своей эстетикой и приводила ее в душевное равновесие. То был чудесный, безмятежный оазис дзена посреди исполненной скорби Вселенной…

— Ага. Денек выдался длинный, жажда прям вусмерть замучала.

Вся ее сосредоточенность развеялась как дым. Госпожа Ясуко, будто внезапно разбуженный во время ночной прогулки лунатик, растерянно заморгала:

— Прошу прощения, что вы сказали?

— Утомительный, говорю, выдался денек.

— На Осуми лучшее время дня — это утро и вечер: солнце не так печет.

— А вам что больше нравится? — спросил Хайден. — Восход или закат?

Японка оторвалась от ритуала приготовления чая и взглянула на собеседника ясными, проницательными глазами.