Где-то поодаль от мира (СИ)

     Герда встревожено подняла голову. А я сел, обнял плачущую девушку, и тихо на ухо ей сказал.

     — Вера, сейчас с тобой я. Герда тоже. Чтобы попытаться обидеть тебя — нужно будет перешагнуть нас. И ты ясная, читая девушка, потрясающая девушка. Мы обожаем тебя.

     — И тебе не противно, что меня изнасиловали? — Не, женщин никогда не понять. Смотрит на меня заплаканными, огромными глазищами, которые по яркости со звездами соперничать могут, и не понимает, что она значит для меня. Или понимает, просто хочет услышать?

     — Ты знаешь, когда ты стояла на балконе, то мне подумалось, что ты чище этого снега. — Я поглядел в глаза девушки. — У тебя тело чистое, душа ясная. А то, что какая-то мразь попыталась тебя испачкать — у них не вышло. Ясно? — И я поцеловал девушку, потом крепче, чувствую селенные слезы на губах, потом еще крепче, и сильнее, жарче, не давая опомниться. Недовольно гавкнула Герда, когда ее спихнули на пол, вскрикнула Вера, застонала, обняла меня руками и ногами, прижимая к себе сильнее и не давая оторваться. Я чувствовал, чего хочет девушка, ощущал ее наслаждение, она понимала меня и двигалась мерно и точно. Потрясающе, такое впечатление, что звезды вокруг нас, и мы среди звезд. И длинный полустон-полувскрик Веры совпал с моим рычанием.

     — Это фантастика, — отдышавшись, пробормотала Вера. — И он еще спрашивает, согласна ли я жить с ним. Дорогой, да я тебя никому не отдам!

     Снизу неодобрительно проворчала Герда. Мол, ребята, могли бы и понежнее, а не ногой спихивать. На что я нагнулся, и потрепал головану по тяжелой голове.

     — Матвей, ты пить хочешь? — Вера спустилась с кровати, и шагнула к столу, Герда как кошка начала крутиться у ее ног, требуя кусочек повкуснее. Вера, тихо смеясь, опустилась на колени, и начала кормить головану кусочками пирога. А я, сначала любовавшийся обнаженной девушкой, сейчас с огромным удивлением смотрел на засветившийся ровным светом прямоугольник фоторамки.

     — Вера, погляди! — Я невежливо ткнул пальцем в сторону лежащего на столе артефакта. Девушка с недоумением, повернула голову, удивленно вскину брови и взяла фоторамку.

     — Не трогай, — я подскочил с кровати, но Вера охнула, и упала, потеряв сознание, я едва успел ее подхватить. Артефакт, даже не подумав погаснуть, брякнулся на пол.

     — Вера, ты чего, — я положил девушку на кровать, потрогал сонную артерию, потом нашел пульс на руке. Резко и часто, но равномерно. Дышит свободно.

     Чуть-чуть похлопал по щекам, потом метнулся к кувшину с водой, набрал пригоршню и, отодвинув скулящую и лижущую лицо девушки Герду, побрызгал. Наконец-то, ресницы задрожали, и Вера открыла глаза.

     — Ох! — и, страдальчески морщась, коснулась рукой макушки. — Мамочка, как палкой по голове ударили. Ой как голова болит.

     — Что было? — Я уже надел штаны, и был готов бежать за врачом, куда угодно, лишь бы помочь Вере.

     — Похоже, эта штука активируется при ментальном контакте. Ты меня раздраконил, я с Гердой практически мысленно разговаривала, взяла эту штуковину, и мозгах аж полыхнуло. И знаешь, я даже сейчас ее ощущаю.

     — Ее? — я удивился.

     — Ну да, ее. Искин, похоже, да еще женского рода. У меня нейросеть активировалась и его видит. Ничего не понимаю, этой же штуковине бог знает сколько лет. — Тут Вера замолчала, и, через пару мгновений удивленно произнесла. — Это персональный компьютер, изготовлен в корпорации Шаньензи, программа искусственного интеллекта «Партни-78», адаптированная и дополненная. Выпущена семь тысяч восемьсот тридцать семь циклов назад, тут с точностью до их секунд, Матвей. Обалдеть! Ее зовут Шейсен, ее хозяйку звали Жйенью. То есть, она меня считает своей хозяйкой, у меня совпали на девяносто семь процентов ментальные волновые излучения. Достаточным считается порог в девяносто пять. Кстати, мы считаем, что порог колебаний волн у каждого человека от семидесяти до девяноста процентов. Видимо, наша аппаратура недостаточно точная.

     — Вер, ты как думаешь, тут я что-то понял? — успокоившись, я поднял клятую фоторамку, на которой сменилась картинка. Теперь та же девушка, но в облегающем купальнике на каком-то пляже. Интересно, хвост намотала на левую руку. — Положу как я покамест эту штуковину на стол, и ты, Вера, ее не трогай. Пусть лежит, а ты спи, — я укрыл девушку одеялом, и, сняв штаны, примостился рядом. — Тебе завтра на работу, наверное, не стоит идти?

     — С чего бы это? — Зевнув, ответила Вера. — Завтра и начну, не стоит начинать работу с прогулов. А насчет процентов — это отличие излучений головного мозга. Тут без нескольких графиков в ЗD я тебе ничего не смогу объяснить. Спокойной ночи, Матвей. — Приподнявшись, она поцеловала меня. Поглядела на лежащую в кресле Герду. — Герда, спокойной ночи.

     И вскоре мы спали.

     Утром, проводив Веру, я договорился с Матрой о переезде нас в один номер. Не стоит тратить лишние деньги. И спросил хозяйку о съеме дома на несколько месяцев, хотя бы.

     — Матвей, это не ко мне, вообще-то. Но знаешь, вон, напротив, зайди в редакцию, там скоро свежую газету выпустят, значит, О'Тул на месте. Это наш редактор, владелец типографии и газеты в одном лице. Знает про город все и вся. Наверняка знает, что вы вчера с Верой здесь вытворяли. Ребята, я понимаю, что вы молодые, но нужно немного жалеть остальных постояльцев, им же завидно, — Марта рассмеялась, и похлопала меня по плечу. Потом внезапно посерьезнела. — Молодец, парень! Таких девчонок как Вера немного, их надо любить и беречь. И тогда тебе жить будет всегда интересно и нескучно.

     Поблагодарив хозяйку, я, слегка покрасневший от такой похвалы, вышел на улицу. Холодновато, в одном сюртуке не походишь. Надо или пальто купить, или куртку. Но шинель жалко, свыкся с ней. Да и то, что кобуры револьверов на ней точно потертости сделают — не жалко. Может, оставить ее, как рабочий вариант? Только или перекрасить, или еще что-нибудь сделать? В «городской камуфляж» ее, как у старого русского ОМОНа выкрасить, интересно, можно ли так сделать? Выглядеть точно будет интересно и неожиданно, да и на шинель новичка совершенно не будет походить. С этими мыслями я приподнял шарф, который купил вчера, надвинул шляпу поглубже, и пошел через дорогу, к редакции. Герда со мной не пошла, пожаловалась на боль в натруженной лапе. Может, еще и погода действует. Вера пообещала помочь, но только после того, как всерьез здесь обживется. Такие операции на современном оборудовании не проблема, а здесь они очень серьезны. И потому торопиться не стоит.

     На груди поблескивала пятиконечная звезда помощника шерифа. Все-таки офицер полиции на службе де-факто постоянно, независимо от того, его ли смена или нет.

     — О, Матвей, да ты время не теряешь, — меня хлопнул по плечу выскочивший из небольшой пролетки Федька. — Слушай, ты как, сейчас занят?

     — Здорово, Федь, — я в ответ хлопнул его по плечу, выбил облачко пыли из меховой безрукавки. — Да нет, не особо. Вот зайду к редактору вашего средства массовой информации, хочу насчет съема жилья узнать. Жить в гостинице и дороговато, и все-таки свой угол лучше.

     — Ага, правильно, Щарий все про всех знает. Пошли, я с тобой заскочу, а потом поговорим насчет рывка до зимовий. Все, еще пару дней, и санные пути открыты. Я и сани присмотрел, пока в прокат. Не новые, но очень даже неплохие.

     — Федь, ты учти, я вообще не разбираюсь в санном деле. Я лошади то еще даже имени не дал. — Стряхнув с себя снег, я постучал, и толкнул дверь издательства.

     Первое, что я увидел — большое вращающийся барабан какого-то незнакомого станка. Здоровенный парень, в одной пропотевшей майке, вращающий этот станок при помощи колеса ручного привода, тоже весьма не маленького. Потом вылетевшая откуда-то из недр этого монстра газета. Ну, из тех, что я уже видел здесь, и даже прочел парочку в гостинице, из стопки старых номеров на столике в холле. Грубая бумага, черно-белый текст и иллюстрации. Иллюстрации, кстати, скорее схематические.