Железный рассвет

Это случилось после того, как Хойст связалась с Кергеленом. Упустить свою цель само по себе простительно, особенно если ты в сером списке, но положение осложняла ошибка: Кергелен невольно предупредил девочку. Та сумела запереть его в собственной каюте «сибарит»-класса, поменявшись с ним ролями. Хойст буквально раскалилась от ярости, выяснив это, и даже Франц почувствовал собственный приступ негодования сквозь пелену утраты.

Поршия лично забрала Кергелена с «Ноктис», приказав отклонить курс дорогостоящего DD-517 почти на дневной прогон, пока корабль болтался без дела, притворяясь шикарной яхтой. Она вырядилась в шелковое платье в сине-фиолетовых тонах и заявилась в полицейский участок, где держали несчастного Кергелена. В белом парике и драгоценных камнях на целое состояние, она в совершенстве манерничала и хихикала, исполняя роль второй жены богатого магната, судовладельца с эль-Турку. Франц, Маркс и Самов чопорно шествовали за ней в архаичной униформе и со страдальческим выражением лица, характерным для домашних слуг. Спектакль закончился примерно через пять миллисекунд после того, как чрезвычайно благодарный Кер прошел через разделительную трубу и оказался за шлюзовой дверью. Тогда Поршия схватила его за горло.

— Ублюдок! — прошипела она; жилы на запястьях натянулись как струны. Смертельное оскорбление для РеМастированного, но никого не интересовал ответ Кера. Маркс с Самовым держали его за руки, пока он пинал и лягал переборку, когда Хойст сдавливала его гортань. Едва он перестал дергаться, Хойст оглядела свое небольшое окружение, одарив Франца таким полным жестокости взглядом, что тот вздрогнул, ощутив близость собственного горла к этим сильным рукам. Но она уже слегка расслабилась и кивнула ему.

— Он оконфузил меня, — холодно произнесла она. — Хуже, он выставил дураками Директорат. Ты тоже.

— Понимаю, — тупо ответил Франц, что, похоже, удовлетворило ее.

— Самов, посмотри, что в его нервной карте можно утилизировать, и выброси остальное. Маркс, передай мои похвалы пилоту и скажи ей, пришло время исполнения плана «Койот». U.Бергман, со мной. — Она развернулась и направилась к лифту на командные палубы. Франц с абсолютно пустой головой двинулся за ней. Кергелен работал на него три года, бесшабашный юнец в своем первом внесистемном обличии. Склонный вести бурную жизнь, но не осознанно: в основе его поступков, казалось, лежала серьезная идеологическая приверженность. Его очевидная вера в общее дело, будущего бога и предназначение РеМастированных порой оставляли Францу ощущение неискренности.

Кергелен жил такой полной жизнью, какой ему было позволено. Он словно работал в ранние дни лучшей вселенной. Видеть его разбитым, списанным и стертым лишало Франца адекватности. Поэтому он не возражал, а плелся в хвосте шуршащих шелков и дорогих эфирных масел Хойст. От запаха старомодной пудры свербило в носу. Каюта депсека была больше чем квартира, в которой Франц жил. Пара кресел, круглый стол и складная кровать. Скорее всего каюта служила жильем friggatenfurer, 22 когда яхта была еще боевым звездолетом. Хойст захлопнула дверь и жестом предложила Францу сесть, сама же, стоя, повернулась к столу. Франц не сводил с нее глаз. Она была красивая, в мрачном стиле экс-Директората, но одновременно пугающая. Угрожающая. Хищница, прекрасная, но смертельно опасная и не способная вести себя иначе. Поршия стащила парик и бросила его на стол, потом провела пальцами по пышным светлым волосам.

— Ты выглядишь так, будто тебе необходимо выпить.

«Она. протягивает мне стакан», — с трудом осознал Франц. Он мгновенно схватил его, согласуясь с постучавшимся инстинктом самосохранения.

— Благодарю.

Она налила и себе из графина резного хрусталя какой-то янтарной жидкости с запахом спирта и табака.

— Это импортный виски?

Хойст задумчиво пожевала нижнюю губу, заткнула графин пробкой и устроилась в кресле напротив.

— Да. — Разглаживая на коленях платье, она на мгновение показалась смущенной, словно не помнила, как принцесса из волшебной сказки оказалась на борту боевого корабля расы РеМастированных. — Попробуйте.

Он поднял стакан и сделал паузу, припоминая формулу.

— Ваше здоровье, — тихо произнес он наименее льстивый тост.

Она подняла стакан в ответ.

— И твое. — На ее скулах задвигались желваки. — Хорошая мысль произнести тост за мое здоровье, хотя не думаю, что моя болезненная смерть тебя расстроит.

Ее слова попали в самую точку.

— Босс, я…

— Молчи. — Она прищурившись смотрела на него поверх стакана. Влажно зализанные черные волосы, высокие скулы, пухлые красные губы, узкая талия: тело бойца в облегающих шелках, изготавливаемых кутюрье в месяц стежок. Она имела нечеловечески симметричные черты, которые только клад первой линии: мог позволить себе приобрести для альфа-образцов своего фенотипа. — Я привела тебя сюда, так как думаю, мы можем избежать недопонимания, как во время нашего знакомства

Франц замер в кресле, держа в правой руке стакан скотча стоимостью в небольшое состояние, поскольку был привезен более чем за двести световых лет.

— Не уверен, что понимаю вас.

— А я думаю, понимаешь. — Хойст смотрела на него не моргая, не считая случайного мерцания мигающих мембран. — Я проследила твой график личностных характеристик. Ты будешь удивлен, как много у нас есть информации, даже сумели собрать сведения о личной жизни фетишистов

Септагона. Наша цель — беженка, например. Думаю, у меня есть способ воздействия на нее — она допустила ошибку, разговаривая с друзьями после несчастного случая с семьей, и, полагаю, знаю, куда она направляется. Но она не единственное.

«Сейчас начнется, — понял он; мышцы шеи непроизвольно напряглись. — Она намерена — что? Если она желает моей смерти, могла бы расправиться заодно с Кером».

Хойст не сводила с него глаз, алчущих информации.

— Ты был «влюблен» в U.Эрику Блофилд, да? Приступ беспричинной злости спровоцировал его на честный ответ.

— Я бы предпочел не обсуждать это. Вы получили желаемое, не так ли? Мою преданность и ликвидацию элитного контрподагента из личного кадрового состава Скотта. Разве недостаточно?

— Может, и нет. — Она напряглась, изогнув уголки рта в подобие улыбки, которая, однако, не затронула глаз. — Ты слишком долго пробыл в системе Септагона, Франц. В этом нет твоей вины. Такое могло случиться со всяким, проведшим слишком много времени без обновления и знакомства с учением, формируя собственную еретическую философию, полагающую, что Директорат может быть не единственно истинным путем ведения дел, а есть возможность игнорировать его и в итоге послать подальше. Так? Тебе ни в чем не нужно признаваться. Кстати, это не допрос. Я не собираюсь скармливать тебя Селекционерам. Но здесь можешь выразить себя свободней. Не возражаю. Даже позволяю накричать на меня. Помнишь, что я говорила раньше?

— Вы… — Пальцы стиснули стакан. В момент отчаяния Франц едва не решил раздавить стакан и воткнуть осколки ей в горло, реальность ситуации больно задела его. — Ничего существенного сказать не могу. Вы не поверите моим возражениям.

— Хорошо! — Хойст улыбнулась. Это переполнило его яростью, ибо выражение ее лица было искренним — она выглядела радостной и довольной, а горе и зависть убеждали, что никому не позволено так смотреть — когда Эрика умерла. И пусть он знал, что в нем говорят его железы, что такое проходит, но это бесило его.

— У меня проблема, — продолжила Хойст как ни в чем не бывало. Она потерла правое колено через ткань платья. — Насчет отправиться и связать свободные концы. Если справимся — только небо будет пределом. Не только все в этой группе будут реабилитированы, но я… в общем, продвижение по службе, довольно серьезное. — Она доверительно склонилась к нему. — На самых высоких уровнях, Франц, все несколько иначе. Непростительные дисциплинарные оплошности становятся простительными личностными недостатками. Селекционеры лишь инструмент, котором саду придают благообразный вид: хозяева — не слуги. Очень возможно, что целесообразные приказы в итоге станут обратимыми.