Малой кровью

е-то планы…

Но все смывалось подкатившим вдруг необоримым желанием уснуть.

И она уснула во внезапном холодном испуге — как будто провалилась под лед. На этот раз ей ничего не снилось.

Глава шестая

Почти месяц назад: Санкт-Петербург, Россия.

Начало июля

До сих пор все визиты к «дедушке» и «бабушке» проходили сугубо частным порядком. Когда Адама слишком долго носили где-то черти, Вита подхватывала ребенка, цепляла на него, кроме обычной одежки, молодежную шапочку-»мохнатку» (что-то вроде круглого патлатого парика с огромным козырьком) — и волокла к маме.

В кои-то веки у Лионеллы Максимовны появилось родное существо, которое можно кормить!

Кешка ел все: закуску, первое, второе, добавку, третье, десерт, добавку, фрукты, тортик и еще вон тот пирог с вишшшней. Пирог — это святое, хотя вишня, к неподдельному маминому огорчению, была, как правило, мороженая. Кеша лопал, а мама жалостливо любовалась вечно голодным ребенком и на все Виткины «он всегда так трескает, у него внутре конвертор, полчаса побегает и опять голодный», — снисходительно роняла: «Рассказывай, как же! С вашей невозможной безответственностью не то что ребенка — даже котенка нельзя заводить». И не ойкала при этом испуганно — как бы от бестактной оговорки, — потому что Кеша отчетливо различал себя и земных котят, от которых искренне балдел, как от живой заводной игрушки.

А еще мама страшно жалела, что Кеша попал к дочери уже сравнительно большим. Потому что, по ее словам, когда она, Витка, была совсем-совсем маленькой, беспомощной, все такое крохотное, чуть не полупрозрачное и целиком зависит только от мамы… Это, говорила Лионелла Максимовна с сияющими глазами, незабываемо!

Вита молча не соглашалась. Во-первых, соотнести возраст маленьких людей и эрхшшаа пока еще толком не удалось. А во-вторых, безотносительно научных выкладок, выращивать Кешу по сравнению с человеческим младенцем — одно удовольствие. Одно непрекращающееся удовольствие (от которого иногда смертельно хочется отдохнуть в таком месте, где самое болтливое существо в округе — это рыба).

Так вот возвращаемся к сугубой прозе жизни. Никаких пеленок, памперсов, грудного и искусственного вскармливания, а также отказов от оного. Никакого беспричинного, точнее, необъяснимого плача и болезней, до одури пугающих невразумительными симптомами. Кеша никогда не ушибался, не глотал вредных предметов, не грыз книжки, не выпадал из окон и даже не подозревал о существовании колясок, тем более переворачивающихся. Он никогда не лазил в розетки, не рисовал на стенах, не ломал сложно устроенные предметы… Правда, последние он разбирал. В том числе и очень сложные. Рекордом безусловно следует считать разборку пианино, причем ни Вита, ни ее мама так и не смогли понять двух необъяснимых вещей: каким образом Кеша надолго остался без присмотра и как, черт побери, он разобрал эту немецкую хреновину, что ни одна струна даже не пискнула!

Кстати, проверка показала, что все разобранные Кешей вещи можно собрать обратно, и они