Polo или зеленые оковы (СИ)

–Слушай, милая, я тебя люблю.

Или:

–Как вкусно ты пахнешь. Какие у тебя красивые глаза, я тебя сейчас расцелую.

Рыжая пожимает плечами, делая вид, что она и не против.

–Сколько тебе было лет, когда вы с мамой переехали? Почему кошек назвали Лиса и Люся? Я тебя люблю!

Ответ, в общем, и не требовалось. Очень удачно человечество придумало риторические вопросы, не требующие ни подтверждения, ни опровержения. Всего лишь нужно что-то говорить, выдавливая из себя вопросительную интонацию, и вроде уже получается видимость диалога.

Для счастья немного надо. Если на тебя никто не ворчит, никто не пытается засунуть тебе пачку карандашей в каждый глаз, тогда достаточного лишь одного вида твоей половины, ее голоса, пусть даже, несущего чушь.

– Компьютер, дай мне музыку.– Сказал Отец. И в комнате полился бравурный марш Игги Поп «Death Car».

Отец отодвинул от себя тарелку с салатом, к которому еле притронулся, обошел вокруг стола, взял Рыжую за руки, и вывел в центр крошечной комнаты, где кроме обозначенных предметов, пары влюбленных и трех молекул кислорода не было ровным счетом ничего. Обхватив свою милую за талию, Отец достал из кармана запасенную заранее коробочку красного бархата, в которой покоилось его заветное. В медленном танце, похожем на шаркающее раскачивание в стороны под строгий марш машины смерти, Отец нежно стиснул до боли в горле свою суженую и надрывно прошептал:

–Мила, я тебя люблю. Я очень тебя люблю.– Рыжая стала ластиться. Она своим женским восьмым чувством понимала, что сейчас произойдет то, чего, в общем, все женщины рано или поздно начинают ждать. А именно– изъяснения в любви. Но коль скоро о своих чувствах они оба уже давно поведали, что-то должно произойти по настоящему интересное. Отец продолжал.– И в знак своей бесконечной любви, верности и преданности, я хочу тебе подарить скромный подарок. Вот он.

Отец остановился, Рыжая за ним. Казалось, что даже Игги Поп стал медленно пережевывать свою «машину смерти» от любопытства. Отец открыл коробочку красного бархата, там, в центре, едва заметное маленькое золотое колечко покоилось в подарочной щели. Незамысловатый рисунок говорил не о безвкусице, но о желании сделать приятное своей любимой. Она это оценила. Слезы (маленькие-маленькие, как и сама комнатка) скатились из ее глаз, она взяла коробочку вместе с руками Отца, поднесла ко рту и поцеловала. Отец был сентиментален, но он даже не ожидал такого поцелуя от Рыжей. В носу зашевелился золотистый стафилококк, в глазах защипало. Отец провалился куда-то, голос Рыжей слышался издалека. Она что-то шептала ему о вечной любви, что, наконец, наступило счастье, прочую чушь. Затем она, в свою очередь, подарила Отцу черную, шитую украинским стилем, шелковую рубашку. На кой черт Отцу была эта рубашка? Хотя от милой известь– творог, и крахмал– сахар. Рубашка была хороша, правда в ней было два недостатка. Первый– она была коротка. И не просто коротка, она была коротка в рукавах, по длине, в вороте, она была ОЧЕНЬ коротка. Второй недостаток– она была узкая. Узкая она была не только в вороте, но и в плечах и в пояснице. А так… нормальная рубашка. Очень даже красивая, черная, шелковая. Но Отец виду не подал. Он любил не рубашку. Может, и Рыжая нашла несколько недостатков в маленьком колечке. И, скорее всего она это сделала, потому что позже она сказала, что ее бывший перед расставанием тоже ей подарил золотое колечко.

Они слились в жарком поцелуе, чувствуя, как их биологические жидкости смешиваются. Нельзя сказать, что это обстоятельство их шокировало или отпугнуло. Напротив, они с жарким воодушевлением продолжали растворяться друг в друге, пока не стало совсем жарко. При свете ночных лампочек видны были лишь силуэты разгоряченных тел, но и этого им было достаточно. Только осязание. Запах и кончики пальцев, пальцы и язычки. Об остальном позаботилась мать природа. Немного отдышавшись, лежа на маленькой скрипучей кровати, Отец обнаружил слезы на лице возлюбленной.

–Кис, ты плачешь?

Рыжая покачала головой и уткнулась мокрым носом в плечо Отца.

–Наверное, я просто сильно тебя люблю. Мне постоянно хочется плакать. С тобой я плачу, без тебя я плачу. Только без тебя мне еще и воздуха не хватает.

Вроде как я – кислородная подушка, подумал Отец. Ну да ладно, сойдет за комплимент.

Потом ночь, полная сладострастия, вздохов, поцелуев, волнительной близости. И вот оно злосчастное утро, когда на фоне полного благополучия снова слезы, только теперь уже не гипоксического характера. Теперь она лежит и воет потому, что Отец предложил прогуляться. Не факт, что Рыжая не заревела бы, если Отец предложил променад к Тихому Океану. Теперь она лежит в кровати, воет, как медведь в жару, потому, что решила, что Отцу нужно только вот ЭТО. А Отцу нужно не только вот ЭТО, но еще и Рыжая в придачу. И не как бесплатный довесок и не как необходимая в этом случае формальность. А как субъект, с которым Отец планировал провести остаток своей жизни. Пес с теми учеными, которые не пускали Отца назад в его старую общагу с пожелтевшими от времени стенами в тихом двадцать первом веке. Он нашел то, к чему стремился все это время. Рыжая. Это– она. Это та женщина, которую иногда ищешь всю свою жизнь и не можешь найти, и приходится коротать свое время с Нюрами и Матерью. Рыжая– это целый мир, это бесконечность и глубина чувств и необходимостей, это целый клубок условностей и всепрощения. И вот она, которую удалось найти через один Бог знает сколько веков пес знает где. Вот она лежит рядом, вопреки законам больших чисел, она– единственная половинка, которая заполнит собою все пустоты, которые успела набить на душе эта чертовка жизнь. Она– всепоглощающая страсть, она– все, что было у Отца ценного. И сейчас она лежит и воет, рассматривая несуществующую трещину на потолке этого дешевого отеля для влюбленных. И Отец чувствует себя, так, как будто он продал весь мир за тридцать серебряников. Черт побери. Зачем все это? Он не сделал ничего дурного. Он всего лишь хотел прогуляться.

Рыжая соскочила с кровати. Слезы градом катились по ее прекрасному лицу. Веснушки на носу ее вспыхнули, как маленькие искорки. Щеки блестели от слез, губы расплылись в гримасе смерти, глаза покраснели. Рыжая стала спешно одеваться. Она долго прыгала по комнате на одной ноге, пытаясь вторую ногу просунуть в узкую штанину, при этом подвывая, так, будто при каждом прыжке ее секли соленой хворостиной вдоль вертикальной борозды. Когда она надела на себя свой строгий английский пиджак, нервно застегивая пуговицы, она стала походить на рыжую фурию, готовую содрать кожу с живого Отца. В глазах читалась ненависть и скорбь за бесцельно прожитые минуты рядом с этим низким и бездушным человеком, который счел возможным для себя в эту трогательную минуту предложить прогулку. И не к кому-нибудь, а к дебоширу и разбойнику Мормону. И с этим малодушным и безжалостным неандертальцем она легла в одну постель!!! Она, чистая и нетронутая (в известных смыслах) доверилась ему. Как жесток этот мир, который может на себе носить этого грубого лжеца и охальника.

Отец с живым интересом наблюдал за облачением своей любимой, надеясь, что она, наконец, остынет. Она не остывала, видимо работала на неизвестном Отцу топливе. Когда ее облачение уже подходило к концу, Рыжая позволила Отцу находится рядом. Усевшись на кровать, надевая свои сандалии, она продолжала то всхлипывать, то подвывать. Отец обнял ее за плечи. Она резко отстранилась в сторону, бросив желчный взгляд на Отца, как Ленин на буржуазию.

–Компьютер, выход.– Рыжая со злости провалилась в черную дыру. Отец знал, что, сей же час ее маман проведает, какому низкому человеку доверилась Рыжая.

Оставшись наедине с самим собой, Отец еще немного полежал на кровати, переживая последние минуты расставания, затем, встав, направился к выходу.

–Компьютер, к Мормону. – Сказал Отец, и провалился вслед за Рыжей в черный омут выхода.

Очутившись в белой комнате казенного назначения, Отец осмотрелся: Мормона не было. Казенный белый столик, стульчик из белого пластика. Мона Лиза куда-то делась.