Солнечная станция

Морияма снова меня удивил. Раньше мне не приходило в голову взглянуть на ситуацию с такого ракурса. А ведь он был прав. Во время своего обучения в Калифорнии, Морияма мог наблюдать все возможные степени ксенофобии, отчуждения и дискриминации, не выходя из студенческой столовой. В свою очередь, приехав в Японию, я сто раз на дню вспоминал своего приятеля по Летной Академии. Джой, чернокожий из округа Вашингтон, который пытался мне объяснить, что значит быть негром, ниггером, человеком второго класса. «Когда кто-то на тебя смотрит, ты понимаешь, что он смотрит только на твою кожу. Больше его ничего не интересует. Только цвет твоей кожи. Мысленно он ставит тебя на полку и вешает на тебя бирочку. Чернокожий. Это и есть дискриминация. И если у тебя белая кожа, ты так никогда и не поймешь, что такое настоящая несправедливость».

Само собой разумеется, я набил бы морду всякому, кто назвал бы меня расистом. Расист! Я же дружу с чернокожим! Мой лучший друг — чернокожий Джой из округа Вашингтон! Но в глубине души я благодарил судьбу за то, что родился в лоне Расы Господ. За то, что я белый, и мне не придется столкнуться с проблемой дискриминации. Я полагал, что никогда не почувствую себя человеком второго класса. И вот я очутился среди японцев и с удивлением обнаружил, что все они от мала до велика каждое утро благодарят Бога за то, что родились с желтой кожей.

— О'кей! — согласился я.— Я постараюсь разнюхать, кто на станции замышляет недоброе.

— Я не уверен, что вы до конца разделяете мое беспокойство,— сказал Морияма с непривычной серьезностью.— Я хочу показать вам еще один документ. Это телеграмма, которую я получил неделю назад. Прошу вас сохранить ее содержание в тайне. Вы знаете профессора Ямамото?

Я припомнил семинар в Токийском университете, на котором выступал Ямамото. Кажется, он как раз занимался фокусировкой и управлением энергетическим потоком. Когда на станции начались неполадки, мы послали ему запрос. Но с Земли ответили, что Ямамото сейчас находится в больнице с обширным инфарктом миокарда.

Морияма протянул мне лист, висевший в воздухе перед ним. Это была расшифровка телеграммы:

СЕКРЕТНО. ПРОФЕССОР ЯМАМОТО ДВЕ НЕДЕЛИ НАЗАД БЫЛ ПОХИЩЕН НЕИЗВЕСТНЫМИ. НАМ НЕ УДАЛОСЬ ОБНАРУЖИТЬ НИКАКИХ СЛЕДОВ. ИСА. ТОКИО. СЛУЖБА БЕЗОПАСНОСТИ.

Я вернул бумагу командиру. Темное облачко на горизонте. Запах опасности. Теперь я понял.

— Этот документ произвел на вас впечатление? — спросил он.

Я молча кивнул, и он спрятал бумагу в красную папку, на которой японскими иероглифами было написано: «СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО».

Я был уже у двери, когда он неожиданно сказал:

— Да, вот еще что. Можно дать вам совет, Леонард?

Я повернулся и увидел его лукавую улыбку.

— Только между нами,— сказал Морияма, посмеиваясь.— Сбрейте вашу бороду. Японки привыкли к гладким мужским подбородкам.

Я провел рукой по подбородку. В самом деле, как наждачная бумага.

— Спасибо,— искренне сказал я.

Глава 4

Я только что принял душ.

Японцы — настоящие фанатики гигиены, для них никогда не бывает «слишком чисто». Поэтому жилой модуль на станции украшала огромная душевая кабина с мощным насосом.

Обнаженный, я стоял перед зеркалом. Стопы удерживали на полу специальные крепления. Я брился и размышлял о том, как следует поступать дальше.

По каким-то таинственным причинам сама процедура бритья неизменно погружает меня в глубочайшие размышления. Сначала о сиюминутном, потом о вечном. Я смотрю на свое лицо в зеркале, полирую подбородок бритвой и вдруг с невероятной ясностью осознаю, что я нахожусь в космосе. За этим зеркалом тонкая стена с двумя тонкими трубами водопровода и электрическим кабелем. Затем наружная стенка станции — толщиной с большой палец на моей руке. А что потом? Бесконечное, безграничное, молчаливое Ничто. Пространство, заполненное звездами и планетами, бесконечный мир, который человеческий разум не в состоянии охватить. Пространство, таящее неведомые человечеству чудеса и ужасы. Моя жизнь — лишь мгновенный проблеск молнии на фоне вечного сияния звезд. Мое тело — слабая, уязвимая, наполненная водой губка с крупицей разума. И все же я здесь.

Что я ощущаю? Не эйфорию от собственной дерзости, не глупую гордость. Нет. Глубочайшее убеждение, что все произошло со мной, правильно. Я уверен, что имею право здесь находиться. Наверное, это — единственное, в чем я действительно уверен. Это сродни религии. Мне кажется, пространство ожидало меня.

Однажды мы отправились с отцом на прогулку. Это было в Канзасе — стране бескрайних полей, засеянных кукурузой. Поля, поля, поля до самого горизонта, и ничего больше. Мне было десять лет. Мы гуляли до темноты, и вдруг отец сказал:

— Взгляни на эти звезды, Леонард. По сравнению с ними мы, люди,— ничто.

Я остановился и долго смотрел на бриллиантовую россыпь в вышине, пытаясь понять, что именнохотел сказать мне отец.

— Но папа! — ответил я наконец.— Если бы нас не было, кто видел бы эти звезды?!

В этот момент я ясно осознал, что мы, люди,— не балласт, не паразиты вселенной. Мы созданы, чтобы принести во вселенную Разум. Может быть, мысль отдает антропоцентризмом, и все же я свято верю, что прав.

Однако не могу не заметить очевидного — наш разум часто недостоин того, чтобы демонстрировать его вселенной. Взять хотя бы бритье. В свои лучшие времена НАСА потратило несколько миллионов долларов на разработку электробритвы для космических станций. Каждая бритва была снабжена крохотным пылесосом, который всасывает срезанные волоски. Иначе они будут носиться в воздухе, забиваться в вентиляторы электрических приборов, и дело может закончиться настоящей катастрофой. Но потом какой-то неизвестный гений обратил внимание на то, что любая бритва, купленная в дежурной аптеке за углом, прекрасно собирает на себя волоски, стоит лишь смочить лезвие. С тех пор астронавты бреются, как все обычные люди,— с помощью пены и безопасного лезвия. На Земле я пользовался электробритвой. Перед посадкой на шаттл в Тане-гасима я, желая подтвердить свою национальную идентичность, купил себе безопасную бритву Жил-лет в маленьком американском киоске аэропорта Токио. В первое же утро на станции я сделал два важных научных открытия. Первое: невесомость не облегчает процесса бритья. Второе: в отличие от воды, которая собирается в большой шар, кровь в невесомости образует что-то вроде алого тумана. Попробуйте собрать этот туман с помощью губки — и вы тоже откроете для себя много нового.

Я закончил бриться, очистил лезвие и аккуратно упаковал все волоски в специальный пакетик. Потом я вымыл руки — в невесомости это приходится делать с помощью влажной губки,— высушил их под струей горячего воздуха и отправился в свою каюту. Я прошел мимо тренажерного зала, где мы регулярно трудимся в поте лица, чтобы избежать атрофии мышц, резорбции костей и других неприятных последствий невесомости. Пожалуй, самая неприятная из них — так называемая потеря орто-статической толерантности— состояние, связанное с тем, что в невесомости кровь не отливает к ногам, и в результате мозг страдает от непривычного полнокровия. Разумеется, наши тренажеры, в отличие от тех, которые стоят в вашем фитнесс-зале, не используют естественную силу тяжести. Они работают на гидравлике. Кроме того, они построены так, чтобы нагружать в основном глубокие, а не поверхностные мышцы. Мы не накачиваем себе бицепсы, как у Шварценегера, зато поддерживаем в форме глубокие мышцы ног, которые помогают венам забирать излишки крови у мозга в условиях отсутствия силы тяжести.

На командной палубе расположены два жилых модуля, каждый — на пять кают. Одна из кают обычно пустует, так как согласно штатному расписанию на станции работают девять человек. В конце одного коридора расположены душевые и тренажерный зал. В конце второго — маленькая кухня и столовая с огромным круглым столом, за которым мы едим, читаем или играем в настольные игры. За семь лет, прожитых в Японии, я так и не научился прилично играть в го, а потому не котировался здесь в качестве партнера по играм. Здесь же стоял видеомагнитофон и коллекция фильмов — по большей части японских.