Эффект энтропии

– Другого я и не ожидал от вас, доктор. Я ценю вашу помощь.

Спок чувствовал, как сон тяжелыми путами сковывает его тело, мутной пеленой обволакивает глаза. Но он не мог позволить себе уснуть, даже если сон свалит его с ног. А до этого было недалеко. Последние сутки он подвергался такому внешнему давлению, что вынужден был, забыв о контроле над механизмом сна, переключить все свое внимание на эмоциональную сферу, которая в нормальных условиях как бы не существовала для него.

Едва он открыл дверь и переступил порог, тепло каюты, близкое и к земному понятию «жара», и к нормальной температуре тела вулканцев, сразу же охватило его, прояснило свет перед глазами. Он закрыл за собою дверь и простоял несколько минут, не двигаясь с места, переходя из мира землян в свой собственный мир. Но времени было в обрез и, не мешкая, он растянулся во весь рост на длинной полированной плите гранита планеты Вулкан – на месте медитации.

Обычно это было одним из немногих удовольствий, которые он себе позволял, но сейчас это стало насущной необходимостью, может быть, единственным шансом прийти в себя. Вулканец закрыл глаза, все больше и больше расслабляясь, погружаясь в мягкий поток дремы, такой глубокий, что достаточно было одного бесконтрольного мгновения, чтобы дрема перешла в сон. А этого нельзя было допустить и на это нельзя было отвлекаться погружение в глубины своего «я» требовало такой предельной концентрации на внутренней сущности, что внешнее состояние просто переставало существовать – между сном и бодрствованием стирались всякие грани.

Кажется, Споку удалось удержаться в границах бодрствования – постепенно он начал чувствовать каждый свой орган, каждый мускул и каждое сухожилие в своем теле. Он глубоко вздохнул, заставляя живые клетки нейтрализовать распадающиеся, и углубился в сознание, чтобы восстановить биологическое равновесие, достигшее критической точки. Он сражался сам с собой. Он затребовал сам для себя все еще остающиеся в нем силы. Он прошел сквозь все лабиринты своего мозга и был вознагражден обновленной ясностью разума.

На этот раз ему удалось победить самого себя. Доктор Маккой вышел из лифта на капитанский мостик и уже поднял было руку, чтобы радостно поприветствовать Ухуру. Но рука его повисла в воздухе, когда он заметил тревожное напряжение и печаль на красивом лице офицера связи, увидел ее опухшие от слез глаза. И это напомнило ему, насколько все до сих пор потрясены случившимся, а Ухура потеряла не только уважаемого ею офицера, но и подругу. Сам Маккой уже начал думать, что Джим отправился в непродолжительный отпуск, и забыл о своем недавнем отчаянии. Надо тщательно маскировать свою надежду. Предостережение Спока было весьма предусмотрительным: если они станут подозреваемыми, их немедленно схватят. Маккой остановился около Ухуры, пожал прогнутую ею руку и нежно, с любовью погладил ее ладонь. Как ему хотелось обнять ее и рассказать все, что он узнал за последнее время! Как ему хотелось успокоить всех на мостике, всю команду, разъяснить, что произошла фантастическая ошибка, почти шутка.

– Доктор Маккой?

– Что такое, Ухура?

– Как вы?

– Да так себе, – ответил он, ненавидя себя за жестокость и фальшь своего ответа. – А ты как?

– Так себе, – ответила она с вымученной улыбкой. Маккой отправился на нижний уровень капитанского мостика.

– Доктор Маккой?

– Да.

– Доктор, связь на корабле в полном беспорядке. Я не имею в виду технические поломки, – она жестом указала на узел связи. – Я имею в виду, что все беспрестанно переговариваются друг с другом, передают какие-то слухи, говорят о каких-то подозрениях. А Спок молчит, как будто и в самом деле подозревает нас в чем-то. Если же не подозревает, так пусть скажет несколько слов, успокоит нас.

– Ухура, о чем вы говорите? Какие подозрения?

– Меня сегодня серьезно допрашивали. Вам известен уровень моей благонадежности, и я никогда не предполагала, что подвергнусь такому унизительному допросу. Маккой удивился, нахмурился и ответил:

– Я надеялся, что Барри Аль Аурига проявит больше такта. Мандэла Флин вместе с доктором проверила досье всех офицеров службы безопасности и вместе с ним выбрала себе заместителя вскоре после своего появления на корабле. Одна из причин, почему Аль Аурига стал ее заместителем, заключалась в его психологической характеристике, в которой особо отмечалось, что он ведет себя мягко и тактично даже тогда, когда на него оказывают давление.

– Я говорю не о Барри. Он еще вчера взял наши заявления. Речь идет об Иане Брайтвайте. Он додумался до того, что заключенный не мог выбраться из камеры самостоятельно, значит, кто то ему помогал. А это целый заговор. Вот он и носится по всему кораблю в поисках заговорщиков. Он до того додумался, что даже Мандэлу причислил к заговорщикам. Да я ему готова была глаза выцарапать и выцарапаю когда-нибудь!

Маккой разозлился.

– Я никогда не слышал такой чепухи! И кроме того, у Брайтвайта нет никаких юридических полномочий на борту «Энтерпрайза». Да если бы они у него и были, я не позволю ему издеваться над тобой, а тем более клеветать на того, кто не в состоянии ответить за себя.

Но Брайтвайт был всего лишь один из тех многих, для кого всякий человек без гражданства был неблагонадежен с точки зрения квасного патриотизма. Маккой хорошо знал это и решил приструнить зарвавшегося прокуроришку.

– Ухура, вызовите мистера Брайтвайта. Разыщите его и передайте, чтобы он без промедления явился на капитанский мостик.

– Слушаюсь, доктор.

Он опустился в кресло Кирка, уставился на экран, видя и не видя захватывающее зрелище звездного поля. Он думал о том, что будет после того, когда план Спока осуществится. Останутся ли в чьей-нибудь памяти эти дурацкие события или исчезнут, словно их и не бывало. И вообще, что с ними со всеми произойдет? «Нас, какие мы сейчас есть, тоже не станет?» – недоумевал он. И чем больше думал, тем сильнее запутывался в своих мыслях, в чередовании предполагаемых событий, уж и не зная, как воспринимать задуманный Споком эксперимент.

Двери лифта раскрылись, появился Иан Брайтвайт. Его деловитость, его решительность виделись и в приподнятых плечах, и в скорой поступи, с какой он вышел из лифта.

– Я предполагаю, что вы хотите поговорить и со мной, – произнес доктор, – после того, как вы своей агрессией оскорбили весь экипаж.

– Я предпочел бы поговорить с новым капитаном, но он избегает меня.

– Посмотри на меня, сынок, – ласково сказал Маккой, ничем не напоминая того пожилого добряка, каким его привыкли видеть. – Кажется, ты из тех, кто исчезает из моего лазарета без моего ведома? Но у тебя неважный вид, и ты должен сейчас же отправиться в постель.

– Не подменяйте тему разговора.

– У меня одна тема – здоровье. А из того, что я услышал о тебе, мне стало ясно, что у тебя поехала крыша.

– Что вы говорите? Какая крыша?

– Не имеет значения. О господи, избавь меня от тех, кто никогда не бродил по Земле и не заглядывался на крыши, ловя ворон или галок! Брайтвайт, какого черта вы будоражите команду? Мы и так побывали в аду благодаря вам и вашему проклятому заключенному. Мы потеряли друга, которого мы не только любили и уважали, но и восхищались им. И я не позволю вам толкать нас еще глубже в пропасть отчаяния.

– Вижу, что ничего конкретного, связанного с преступлением, вы не можете сказать. А я занимаюсь расследованием преступления, потому что это входит в мою юрисдикцию.

– На корабле Звездного Флота у вас нет и не может быть никаких юридических полномочий.

– О, вы эксперт не только в медицине, но и в юридических вопросах. Я восхищен.

– Мистер Брайтвайт, что с вами? Все, находившиеся на мостике, видели, как ваш заключенный убил капитана, и вопреки вашему заявлению, что Мордро сбежал, он, как был, так и остается в камере под охраной.

– Я не намерен обсуждать с вами эти вопросы.

– «Я не намерен, я не буду», – передразнил Маккой. – Да ты просто хам, – он подошел вплотную к прокурору.