На грани человечности (СИ)

   Могучие деревья сплошной стеной подступали к берегу, тесня полоску песчаного пляжа вплотную к морю. Настоящий строевой лес; и в глубине его угадывались поля тщательно распаханные, и посёлок, и бревенчатый храм. В отличие от островов Сарнийских, скалистых и суровых, Меранские острова плодородны, благодатны и располагают скорее к труду мирному, нежели к труду ратному. Потому, видно, так в корне различна жизненная философия меранцев и сарнийцев, с виду схожих как один народ.

   И, чуя сродство, сарнийцы, беспощадные морские грабители, издавна взяли меранцев под покровительство. Связали себя сии народы - узами не войны, но сотрудничества. Меранцы поставляли сарнийцам лес, те взамен - руды; ремёсла и искусства у тех и у других процветали, да и жрецы не гнушались знаниями делиться.

   Хорошо бы - отношения Льюра с Сиргентом не омрачались никакой нарочито раздутой враждою... Но никакое "бы" смысла не имеет.

   Море глухо ворчало и билось о берег, бесконечно древнее и бесконечно изменчивое. Дышало мерно, мощно, как живое. Безбрежный, манящий простор: то на диво щедрый, то кровожадный сверх меры.

   И у меранцев, и у сарнийцев море - Великая Праматерь всего сущего. У сарнийцев сия богиня-прародительница зовётся - Кедда, у меранцев - Тананда.

   Помнится, говорила и Вайрика, что жизнь зарождается в море.

   - Тебя тоже чарует Великая Праматерь, о жрец Единого Бога?

   Не поднимаясь с песка, дотянулся Одольдо до обточенной водою плоской гальки; в море запустил. Камешек, крутясь, запрыгал по волнам, захлебнулся в одной из них, канул бесследно.

   Ребячья забава.

   - Да, Биранчи. Родное моё поместье - эркасс Лэйл - тоже у моря стоит.

   - Наши земли и наши воды находят отклик у тебя в душе, чужестранец.

   Не только земли и воды. Люди тоже. И Биранчи, верховный жрец из храма плодородия на острове Ташван - один из наиболее близких по духу. Со многими здешними правителями - звания как религиозного, так и светского - доводилось Одольдо вести переговоры и в прошлые прибытия, и нынче. Но с этим стариком, хранящим молодую осанку и ясный, пытливый взгляд на мир, не официальные переговоры - свиданья дружеские. Наблюдение за путями светил из местной обсерватории, долгие беседы об урожае, и охоте, и строительстве, и обо всём на свете не променяет Одольдо ни на что иное. Доводилось выслушивать от Биранчи и трактаты учёные, и легенды поэтичнейшие о мудрости древних богов Мерана; взамен об учении Пророков рассказывать. И - что куда менее приятно - осторожно посвящать старого жреца, как всех здесь, в планы короля Льюрского касательно Меранских островов.

   И вот вновь сидит он рядом с заморским гостем, попросту, прямо на прибрежном песке. Сам похож на древнего идола предков: долгий лик цвета морёного дерева, как трещинами, морщинами изрезан; узкие глаза -прозрачные и блестящие, как камни аквамарины. Одет в одну рубаху по щиколотку, подол вышит синими и золотыми, переплетёнными волнами. Седая борода заплетена в косу и ниспадает до колена. И на шее, на простом кожаном шнурке, знак его сана - высушенный детородный орган единорога. Амулет, как и знак Священного Пламени. Только меранцы поклоняются символу жизни - а они, льюрцы? символу смерти? Коль скоро Пророков казнили бы иным способом, что избрали бы их последователи своим оберегом? Плаху? дыбу? виселицу?

   - Ты любишь море, чужестранец, и любишь битву, - вновь заговорил Биранчи. - Как наши братья сарнийцы.

   Почти с неловкостью покосился Одольдо на свои доспехи и меч.

   - Грех сказать, что я от битв без ума. Пусть мир провозгласят - и я первый вложу клинок в ножны.

   - Чем займёшься взамен, о жрец-воин?

   - Тем, что и ты, мудрый Биранчи. Стану наблюдать звёзды. Об урожае молиться. Врачевать людей. Строить, но не разрушать. Даже и теперь давно отошёл я от дел ратных.

   - Благо тебе, собрат. И увы твоим сородичам, что душою не столь чисты.

   У самых ног ритмично вздыхали волны, отороченные седыми косматыми гривами. Морские птицы гэррит, причитая как плакальщицы, чертили ясный воздух; то и дело, крылья сложив, камнем низвергались в воду. Словно ожившие клочья пены. Или - подобно душам людским, вечно между Небом и Бездной, между Светом и Тьмою? Такие же мятежные, и такие же бесприютные. То взмывают ввысь, то в пучину срываются; и нет им нигде покоя.

   - Зачем твои сородичи жаждут отнять у нас наших богов и наши земли? - Биранчи пытливо на льюрца смотрел: глаза в глаза - аквамарин и янтарь. - Вот наши братья сарнийцы тоже чужаков грабят; но чем ещё жить им на их бесплодных скалах? Твой же край, где поклоняются Единому Богу в крови и страданьях, без того богат. И ведь сарнийцы никого ещё не изгоняли из земли предков.

   - Выходит, не столь благоразумны мои сородичи.

   - Говорил ты, войны жаждет ваш верховный вождь, а с ним и верховная жрица одного из ваших храмов. Жажда наживы ослепила их; у простого же народа боги всегда общие.

   - Есть ослеплённые блеском золота - и среди простого народа. И среди жрецов, и среди вождей наших есть - люди здравомыслящие.

   - Как ты.

   - Есть и другие, не намеренные допустить до войны. К счастью для нас всех, нет ещё у Льюра флота мощного. Всё ж не стоит вам пренебрегать и защитой братьев ваших, тех, что любят сражаться.

   Со стороны соседней бухты, где бросил якорь сарнийский корабль, доносился оживлённый шум-гам. Льюрский дипломат своим делом занимался, купцы-торговцы - своим: там уже образовался целый рынок. Сегодня, сколь помнил Одольдо, не предполагалось крупных сделок - с металлами, зерном, лесом, - заключать которые было привилегией и обязанностью местных вождей. Значит, простые жители посёлка выменивали сиргентский шёлк на меранские янтарь и пушнину. Хотя трудно в толк взять, к чему сиргентские шелка в здешних, довольно суровых условиях. В любой части света, впрочем, люди равно падки на заморские диковины.

   Старый мудрый меранский жрец всё так же проницательно смотрел на Одольдо, и узловатые пальцы его спокойно перебирали обкатанные волной камешки, как чётки.

   - Выходит, собрат, ты и тебе подобные против верховного вождя идут?

   - Выступать против власти неправедной - не измена, но дело, угодное Единому и Пророкам Его. Так я разумею.

   С чистым сердцем Одольдо возложил руку на амулет.

   - Я смыслю, что не один ваш верховный вождь живёт не по заветам ваших Пророков. Покорять чужие народы - этому ли Они вас учили? В тех свитках, что привёз ты для меня, ни о чём подобном не сказано.

   Чуть грустно улыбнулся Одольдо, вспомнив Откровения, переведённые Вайрикой - и ею же от позднейших наслоений очищенные. Если б перевела она всё как есть, предоставив мудрому жрецу самостоятельно отделить зёрна от плевел... Но, похоже, и так он догадывается, что к чему в правоверном мире далуорском.

   - Даже с бывшими единоверцами вы рассорились, и не в силах ужиться мирно на одной большой земле, - продолжал Биранчи с безмятежной безжалостностью. - Чему могли научиться у Пророков те, кто сами сожгли их? Ни сарнийцам, ни нам и в голову бы не пришло - казнить собственных прорицателей.

   - Многогрешны. - Одольдо кивнул. - Несли нам Пророки Свет Истины; мы ж доселе в потёмках блуждаем.

   - Вот ты. - Воодушевляясь все более, Биранчи направил на льюрца перст указующий. - Ты лишь рассказываешь нам о мудрости вашего Единого Бога. Но ваши алчные жрецы - те вовсе желают изгнать богов предков из наших душ и взамен поселить там своих. Какое право имеют они? лишь право сильнейшего? И ведь во многом схожи наши верования. Не учат ли и наши боги: "Человек да не убьет соплеменника"? или "За чужим погонишься - свою душу потеряешь"? Однако спорить не стану - и у нас далеко не все те заветы блюдут...

   Что уж спорить. "Не укради"; "не убий"; "не предай"... прописные истины. Но долго ещё взрослеть всем народам, без исключенья, до понимания и приятия их.