Звездные самураи

Хайден был совершенно выбит из колеи. Он снова вспомнил Аркали. Та, наверное, не смогла бы понять, что с ним произошло. Почему он подрался с отцом, что случилось с Куинном, зачем Хайдену амигдала. Тем не менее, он был уверен, что, даже не поняв его, Аркали все равно сумела бы простить. Она простила бы ему что угодно — простила бы потому, что слепо и горячо любит его. И что именно поэтому Хайден никогда бы не сможет полюбить Аркали.

Внезапно он почувствовал желание снова встретиться с ней, все объяснить и еще хотя бы раз увидеть ее улыбку… но он знал, что Аркали никогда не услышит его объяснений и ему больше не видать ее улыбки, если только каким-то чудом все же не удастся вручить амигдалу Хидеки Рюдзи.

Он почувствовал, как в нем просыпается новая сила. Это было больше, чем уверенность, больше, чем убежденность — это было похоже на шестое чувство, позволяющее ощущать омывающий его, как воды реки, поток судьбы.

И теперь даже воспоминание об убитом монахе не могло поколебать его уверенности. Очень скоро прибудут всадники из Мияконодзё, а с ними явится и ужас. Хайден понимал, в какой опасности находится, поскольку вокруг него, как готовящийся к прыжку тигр, кружит Синго-сан, но сейчас, сидя на образовавшейся на месте катастрофы прогалине и прикрыв глаза, он чувствовал поток судьбы и знал, что ему всего лишь нужно плыть по течению.

Просидев так примерно час, он поднялся с нагревшегося на солнце плекса и двинулся по тянущейся между рисовых полей тропке. Затем, наконец приняв решение, свернул к деревне.

Когда Хайден Стрейкер добрался до деревни, люди Розей-сана работали на полях, согнувшись в три погибели на земле, каждый комочек которой был перетерт их руками и которая питалась поднимаемой огромным колесом водой из реки Оки. Сама деревушка представляла собой скопление приблизительно тридцати жалких деревянных хижин, установленных на сваях на высоте примерно трех футов над землей, с соломенными крышами, решетчатыми оконцами, окруженных по периметру чем-то вроде открытых веранд. Когда Хайден проходил мимо дома Розей-сана, ему навстречу вышла женщина и высыпало полдюжины ребятишек, которые все еще смотрели на него, точно на диковинку. Старшие дети, увидев иноземца, замерли и склонили головы, как во время молитвы. На пороге дома показался Розей-сан, и лицо его приняло обычное подобострастное выражение.

— Охаё, годзаимасу. Мокаримакка?

— Охаё, — по привычке ответил Хайден. Хотя было уже не так и рано, он согласился: — Да, раненько.

Староста отвел Хайдена в сторонку, и только тогда американец понял, что Розей-сан чем-то встревожен.

— Гомен нахай… — За этим последовал поток ничего не значащих для Хайдена слов.

Стрейкер пожал плечами, поскольку почти не понимал местного говора-хогена. В детстве его обучали стандартному японскому языку, немного китайскому и нескольким исключительно вежливым фразам, принятым на имперском Киото. Он учил все эти три языка, но основной упор делался на искусстве письма. В обиходе было вполне достаточно полутора тысяч слов — лингва франка, принятая в Каноя-Сити, главным образом все же являлась корабельным жаргоном — однако диалекта, на котором говорил Розей-сан, Хайден не понимал. По звучанию тот походил на говор выходцев с Осаки, старого мира в Кансае — части Ямато, находящейся менее чем в шестидесяти световых годах от Древней Земли. Осака обращалась вокруг звезды А-типа и на картах обозначенной как Дельта Нормы. Заселена планета была давно, около четверти тысячелетия назад. Может быть, крестьяне прибыли на Осуми именно с нее? И почему Розей-сан носит такое имя? Разве слово «Розей» по-японски не означает Сириус? Ведь это небольшая звезда в Исламском Секторе, которая с Осаки наблюдается как звезда второй величины, а с Осуми вообще не видна. Кроме того, «розей» — это «старший рабочий», или же просто «опытный человек», и оба эти значения вполне подходят человеку, по наследству получившему должность старосты деревни.

— Ками йо! …Ути но ому ва до сита как Тайван но сумокудзаме во ке-гираи сите имасу!

Полная белиберда. Со времени своего спасения Хайден запомнил совсем немного хогенских слов. Даже странно, что жена самурая легко усвоила и понимала говор крестьян, в то время как ее мужу это оказалось не под силу, подумал Стрейкер. Скорее всего, Синго-сан считает это крестьянское наречие недостойным своего внимания.

Староста же по-прежнему изо всех сил пытался что-то втолковать.

— Каноя-Си-Ти!

Это произнесенное с ужасным акцентом американское слово «сити» — «город» — удивило Хайдена Стрейкера. Он улыбнулся и указал на свой нос:

— Да-да, я пришел из Каноя-Сити.

Голос Розей-сана стих до шепота. Он потряс рукой, топнул ногой, но не слишком яро, словно боясь, что за ними следят.

— Гекихен! Окии абунайи пон пон!

Хайден Стрейкер пожал плечами, и Розей повторил то же самое, подкрепляя свои слова теми же жестами; однако в этот момент к ним приблизилась жена старосты с небольшим деревянным подносом на котором были разложены маленькие кусочки маринованных овощей и завернутый в листья рис, поклонилась и прошептала что-то на ухо мужу. Муж моментально умолк. Бросил выразительный взгляд на дом, занимаемый годзен-самой, потом сложил пальцы щепотью, поднес их ко рту, одновременно протягивая поднос Хайдену, и снова заговорил — по обыкновению негромко:

— Нан годзаимахен га го-ен нак о-медзугари кудахай.

Хайден Стрейкер смекнул, что это официальное приглашение отведать пищи. Подобная форма угощения всегда удивляла его: «Нам нечего вам предложить, тем не менее — окажите честь, попробуйте». Он поклонился.

— Итадакимасу. — Спасибо, не откажусь.

Только сейчас он понял, что чертовски голоден, и уселся на нижнюю ступеньку крыльца старосты. Натянул слишком маленькие для него плетеные из рисовой соломы сандалии, которые поднес ему староста и плотно запахнул юката, похожий на тонкий купальный халат.

Наслаждаясь пищей, Хайден смотрел по сторонам. Мужчины заново крыли соломой поврежденные бурей крыши, женщины направлялись за водой. Эти люди прочны, как кожа, и невероятно трудолюбивы, думал он. С риском для жизни они вытащили нас из-под обломков и гостеприимно оказали нам всевозможную помощь. Розей-сан даже отдал самураю свой собственный дом, а меня поселил в доме своего брата. И как же я был слеп, принимая их спокойное радушие за покорность. Никогда раньше я не понимал, почему самураи с такой жестокостью правят своими подданными и почему держат их в такой бедности, не давая хоть чуть-чуть разбогатеть. Теперь ясно: самураи просто боятся крестьян из-за их внутренней силы.

Интересно, понимает ли это сам Синго-сан? Или считает крестьян слабаками только потому, что те покорны хозяину? Неужели он не чувствует, что когда подданные простираются перед ним ниц и трепещут, это дна из форм сопротивления? Просто не в их привычках противиться насилию, встречать превосходящую силу лицом к лицу; нет, они впитывают насилие, отсасывают его, как катаплазма поглощает инфекцию из раны, и именно поэтому они столь упрямы. Да, их сила реальна, а терпение безмерно, просто раньше я этого не понимал. Ведь Розей-сан мог бы легко перерезать нам всем глотки, а после того, как выяснилось бы, кто мы такие, закопать наши тела на рисовых полях. Вместо этого он согласился отправить своего самого надежного человека в Миякондзё с новостями о нашем спасении — да еще пешком! Староста собрал всю деревню на поиски места крушения. И взамен крестьянам пришлось вытерпеть издевательства и вспышки насилия своего повелителя. А ведь они ни на йоту не утратили самообладания.

Смог бы я так? Нет. Ни за что.

Ни за что на свете.

Хайден внутренне напрягся, заметив, что с крыльца дома старосты за ним наблюдает жена самурая.

— Доброе утро, — вежливо приветствовал он ее по-японски.

Та ничего не ответила, лишь едва заметно кивнула. Затем ее рука поднялась и поправила складку одеяния, закрывавшего тело с головы до ног.

— Не хотите присоединиться? — спросил он. — А то я тут завтракаю. Икага десу ка?