Пространство (ЛП)

— Мое мнение об автономии зоны совместных интересов Бразилии не изменилось, — говорил он. — Скорее, еще укрепилось.

— В каком смысле? — спросила Моника.

Она выглядела искренне заинтересованной. Талант. Румяный потыкал в воздух пальцем. Анна будто бы встречала его на «Принце», но вспомнить имя никак не могла. Вроде он был художником. Какой-то творческой личностью.

— Мы все изменились, — ответил он. — Здесь все изменились. Мы все прошли через испытание, которое перевернуло нас. Мы прилетим домой иными, чем были. Трагедия, потери, чудеса — для нас изменилось самое понятие человека. Вы меня понимаете?

Как ни странно, Анна его понимала.

Священник всегда среди людей. Анна давала своим прихожанам советы в любовных делах, скрепляла помолвки, крестила детей, а однажды ей довелось через год отпевать крещенного ею же младенца. Она привыкла к такому положению вещей, и глубокая связь с людьми в основном радовала ее. Вычерчивая карты чужих жизней, она отмечала, как меняет людей каждое событие, оставляя после себя другого человека. Пройдя в Кольцо, пережив катастрофу, они не могли остаться прежними.

Исход с кораблей на «Бегемот» развернулся в полный рост. По внутренней поверхности жилого барабана раскинулись палаточные города — как цветы на плоском стальном поле. Анна видела, как долговязые астеры поддерживают раненых землян, выбирающихся из картов скорой помощи, ставят им капельницы, подключают медицинское оборудование, взбивают им подушки и утирают пот со лба. Внутряки и внешники вместе разгружали контейнеры, и Анне это зрелище, вопреки недавнему горю, согревало душу. Пусть, чтобы заставить их сотрудничать, понадобилась настоящая трагедия, но они смогли. Смогли — и значит, надежда есть.

Осталось научиться приходить к тому же без крови и криков боли.

— Ваши работы люди обвиняют в том, что они оправдывают насилие, — заметила Моника.

Румяный кивнул.

— Раньше я возражал, — сказал он, — но сейчас прихожу к выводу, что критики, возможно, были правы. Думаю, вернувшись домой, я кое-что изменю.

— После Кольца?

— И после медленной зоны. И всего, что здесь произошло.

— Посоветовали бы вы другим художникам, затрагивающим политику в своем творчестве, побывать здесь?

— Безусловно.

Крис, тот молодой офицер, просил организовать на «Бегемоте» богослужения для смешанной группы. Она поначалу решила, что он имеет в виду представителей разных религий, но оказалось, говорит о прихожанах из марсиан, землян и астеров. Словно Бог разделил людей по силе тяжести, в которой они росли. Тогда Анне пришло в голову, что не бывает «смешанных» церковных групп. Как бы люди ни выглядели, как бы ни звали Его, — когда группа людей обращается к Богу, они едины. Пусть даже Бога нет, или Бог един, или их много разных — не важно. «Вера, надежда и любовь, — писал Павел, — но величайшая из них — любовь!» Вера и надежда много значили для Анны. Но теперь она понимала Павла не так, как прежде. Любовь не нуждается ни в чем, кроме себя самой. Не нуждается ни в единой вере, ни в единой нации.

Анна подумала о дочери, и на нее нахлынули тоска и чувство одиночества. Она как сейчас ощущала Нами у себя на руках, вдыхала пьянящий младенческий запах от ее головки. Угандийка Ноно и русская Анна слились воедино и создали Нами. Это не смесь, не так просто и грубо. Не сумма разных частей и предков. Новое создание, отдельное и уникальное.

Значит, никаких смешанных групп. Просто — группа. Новое создание, идеальное и уникальное. Она не представляла, что Бог может смотреть на происходящее иначе. И собиралась сказать об этом в первой проповеди. Она как раз набирала в черновике слова «В глазах Бога нет смешанных групп», когда вошел Бык. Его механические ноги при каждом шаге скрипели и взвизгивали. Анне подумалось, что это придает Быку важности. Он был вынужден обдумывать каждое движение, и его задумчивость легко принимали за напыщенность. Визг сервомоторов и тяжелый топот механических ног словно герольды возвещали его появление.

Она представила, как бы он разозлился, услышав об этом, и хихикнула про себя.

Бык разговаривал с кем-то и не сразу заметил ее.

— Мне все равно, что они подумают, Серж. Согласно договоренности, людям на корабле запрещается иметь оружие. Скафандры, даже не будь в них встроена чертова уйма пушек, сами по себе оружие. Конфискуйте или выбрасывайте их к черту с корабля.

— Си, шеф, — ответил его собеседник. — Как бы это, са-са? Консервным ножом?

— Очаруйте паршивцев. Если мы не можем договориться сейчас, пока мы все друзья, что мы натворим, если дружбе настанет конец? Если четверо десантников в боевой броне решат, что им нужен этот корабль, они его возьмут, и точка. Так что отбираем броню заранее. И чтобы ее в барабане не было — заприте в оружейной при рубке.

Сержа эта перспектива явно не вдохновляла.

— Кто-нибудь пособит?

— Берите людей на свое усмотрение, но, если в них не возникнет нужды, десантники только разозлятся, а если возникнет, охрана вам не поможет.

Серж замер с открытым ртом, потом резко сжал губы и вышел. Теперь Бык заметил Анну.

— Чем могу служить, пастор?

— С вашего позволения, я Анна. Пришла поговорить о Клариссе Мао.

— Если вы не ее адвокат или законный представитель…

— Я — ее духовник. Что с ней будет теперь?

Бык вздохнул.

— Она призналась в подрыве корабля. Ничего хорошего.

— Мне говорили, вы выбросили человека за борт только за то, что он торговал наркотиками. Говорят, вы жестокий человек. Холодный.

— Неужели? — удивился Бык, и Анна не поняла, было его удивление подлинным или наигранным.

— Прошу вас, не убивайте ее, — сказала она, склоняясь к Быку и заглядывая ему в глаза. — И не позволяйте никому ее убить.

— А почему бы и нет? — В его словах не было ни вызова, ни угрозы. Он как будто и вправду не знал ответа, не понимал. Анна скрыла ужас.

— Мертвой я не сумею помочь.

— Не обижайтесь, но это уж не моя забота.

— Я думала, вы здесь представляете закон и порядок.

— В первую очередь — порядок.

— Она имеет право на суд, а если все узнают о ней то, что известно вам, до суда она не доживет. Люди взбунтуются, убьют ее. Помогите мне хотя бы сохранить ее до суда.

Бык вздохнул.

— Вы и правда хотите суда или просто время тянете?

— Время тяну, — сказала Анна.

Бык кивнул, прикидывая что-то в уме, и жестом пригласил ее за собой в кабинет. Когда Анна уселась перед его потрепанным столом, он затопал по тесной комнатушке, занимаясь кофе. Кофе, если вспомнить о новых нормах выдачи воды, представлялся роскошью, но Анна вспомнила, что Бык теперь — второй по рангу человек в медленной зоне. У командования свои привилегии.

Кофе ей не хотелось, но, принимая протянутую Быком чашку, она давала ему возможность ощутить свое великодушие. Начав со щедрого поступка, он бы, вероятно, продолжил в том же духе и позже, когда великодушие действительно понадобилось бы.

— Когда Холден начнет рассказывать всем и каждому, кто на самом деле подорвал «Сунг-Ан», — а он начнет, на то он и Джим Холден, — ООН затребует выдачи Клариссы. И, если они в обмен предложат средство собрать всех здесь, в безопасности, я в обмен ее выдам. Не с корабля, а здесь, когда они прибудут.

— И что они с ней сделают? — Анна пригубила кофе, как в обычной беседе.

Напиток обжег ей язык, а на вкус показался кислотой.

— Возможно, соберут трибунал из старших офицеров, проведут короткое судебное заседание и бросят ее в утилизатор. В другом месте вышвырнули бы за борт, но при нашей нищете это было бы разбазариванием ресурсов. Из дома нам припасов не пришлют — через медленную зону они доберутся не скорее, чем от дома до Кольца.

Голос его звучал равнодушно и бесстрастно. Словно он обсуждал проблемы логистики, а не жизнь молодой девушки. Анна сдержала дрожь, спросила: