Малой кровью

не так страшно… Часа три выгребали, но выгребли как-то. Руки вот тут, повыше локтей, о резину до мяса стерли…

Сзади раздался гудок электровоза, а потом ближе и настойчивее — автомобильный сигнал. Все оглянулись. На дороге, метрах в пятидесяти, стоял защитного цвета ГАЗ-51; вместо привычного кузова у него была фанерная будка с сильно запыленными автобусными стеклами по бокам и ржавой железной крышей, сквозь которую выходила наружу длинная дымовая труба с «грибком» на конце. С подножки кабины им махала рукой девушка Тамара; впрочем, Давид подозревал, что ее звали иначе, потому что на имя свое она реагировала с крошечным, но все же запозданием.

— Во, и Морковка здесь, — сказал Стриженов, поднимаясь. Он завертел флягу и сунул ее в карман своих необъятных штанов. — Интересно, и она с нами?

— Вряд ли, — сказал Лисицын. — Нас проводит и — за следующей партией… А почему Морковка?

— Я ее когда первый раз увидел, она рыжая была, как морковка. Потом перекрасилась…

Давид напоследок запустил «блинчики», и на этот раз очень удачно — камушек выбил дюжину кругов, а потом просто пробороздил по воде длинную пологую дугу и исчез без всплеска. Давид постоял еще чуть-чуть — вдох, выдох, вдох — и побежал вдогонку остальным.

Тамара уже шла навстречу.

— Привет, мальчики! Простите, что так долго вам ждать пришлось… неувязки всякие. Но теперь уже все, сейчас прямо и поедем…

Она обняла Стриженова, чмокнула в щеку, потом — Лисицына. Потом Давида. И снова Давид удивился себе, что в ответ на прикосновение вроде бы очень ладной и привлекательной девушки ничего не почувствовал. Но, как и прежде, не подал виду.

— Заберем ваши вещи, подхватим еще одного товарища на станции — и вперед!

В будке пахло нагретым кожзаменителем и пылью. Через открытый лючок в потолке било солнце, и в воздухе косо висел яркий, будто свежевыструганный брус света.

Давид занял место впереди у окна, оглянулся на бревна, где они сидели три минуты назад. Из-за того, что стекло было пыльным и не слишком прозрачным, казалось, что бревна остались в глубоком прошлом. Так смотрят старую потрепанную киноленту…

(Через час сюда придет человек, пороется под бревном и достанет записку. Следующее свое послание в Центр лейтенант спецназа ГРУ Давид Юрьевич Хорунжий сможет передать только через шестнадцать лет…)

В гостинице — обычном рыжем бараке, только аккуратненьком и свежеобсаженном деревцами-карандашиками — расплатились, забрали вещи, заранее упакованные, огляделись — не забыли ли чего… Вещей полагалось брать не больше семи килограммов на нос («Ну, любимые книжки разве что… Остальным вас с ног до головы обеспечат, не заботьтесь даже!»), и самым тяжелым у Давида был магнитофончик «Сони», комплект батареек к нему и два десятка кассет, а у Лисицына — трехлитровая алюминиевая канистрочка с чистейшим спиртом. Стриженов обнимал рюкзак, в котором угадывалось что-то кубическое…

Товарищ, которого подобрали на станции, оказался старше всех — лет тридцати — и, как почти сразу по характерным