Ничейный космос

— Гарри.

Он — лопер, искусственно выведен в лаборатории Стэнстида на планете Стыдобион.

Получеловек-полузверь. Его тело покрывает густая серебристая шерсть, пасть полна острых зубов, на лице — три ярко-зеленых глаза, Одежды нет… Хм, а как у лоперов с гениталиями?..

Они их втягивают. В эрегированном состоянии половой член лопера достигает одиннадцати дюймов в длину. Вот картинка.

Меня разбирает смех. Никто не знает, из-за чего

— И, наконец, Джейми.

Джейми — ребенок. Ему самое большее десять лет. Поразительно.

У него задержка развития. Реальный возраст составляет сто двадцать лет. Заядлый компьютерный игрок. Незадолго до своего десятилетия обратился в лабораторию с просьбой остановить собственный физический рост. Родители узнали об этом лишь спустя несколько лет. Последствия операции необратимы.

— Клево, детка.

Он касается моей груди, чувствует тепло непроницаемого силового поля, гладкая поверхность которого начинает мерцать радугой образов.

— Джейми! — одергивает капитан.

— Вы, разумеется, умрете, — холодно обещаю я.

— Рано или поздно умрут все, — отвечает капитан Флэнаган.

Я обращаю на него задумчивый взор.

— Что вы хотите получить в качестве выкупа?

— Мы обо всем известим ваших людей. А пока вы помещаетесь под домашний арест. Моя команда вооружена парализаторами — любое неповиновение с вашей стороны, и окажетесь в состоянии полукомы. Однако если будете вести себя должным образом, получите достойное обращение как военнопленная со всеми полагающимися привилегиями и уважением. Мы подписали Постженевскую конвенцию, и вы лично сможете убедиться в наших добрых намерениях.

— Вы дерьмо, отбросы, — указываю я на капитана. — Ваши матери-шлюхи отсасывали у животных за деньги. Меня тошнит от вас. Уверена, вы поедаете своих младенцев живьем.

— Я… — Капитан слегка ошарашен.

— А ты, — произносит Аллйя, — сука. И отец твой — подонок, проклятый диктатор, лишивший человечество человечности!

— Аллия, успокойся, — мягко просит Капитан.

Слова Аллии меня потрясли, но я не подаю виду.

— Так вы заклятые враги Гедира? — говорю я. — Хотите бросить ему прямой вызов?

— Хотим получить от него кучу бабок и слинять подальше, — с ухмылкой говорит Джейми.

Держи себя в руках.

— Требую, чтобы вы меня освободили.

И не провоцируй пиратов. Пусть Гедир заплатит за тебя выкуп — это, в конце концов, только деньги.

— Гедир не ведет переговоров с террористами.

— Ваш отец может себе это позволить, он состоятельный человек.

— Сдавайтесь, или ощутите на себе его гнев. Пираты смеются.

— Сдавайтесь, — пародирует меня ребенок, будто какую-то злодейку из дешевого боевика, — или ощутите на себе его гнев!

Флэнаган тоже невольно прикрывает рот ладонью, прячет улыбку.

— Я не позволю так с собой обращаться. Флэнаган пытается вернуть себе суровый вид.

— Вы теперь наша пленница. И, черт возьми, вести себя будете, как…

Я ударяю Флэнагама по лицу. Он не ожидал этого — его голова запрокидывается, из носа хлещет кровь. Я кручусь, как маленький смерч — выбрасываю когти экзоброни, подрезаю ими подколенные сухожилия лопера, ногой с разворота бью женщину и…

ЛЕНА

Это ты виноват. Дал мне плохой совет.

Лена, ты не права. Я предупреждал, что нужно держать себя в руках.

Мог бы догадаться, что я тебя не послушаю. (Тяжкий вздох.)

Откуда мне было знать, что они такие хорошие бойцы?

Они же пираты, Лена, — смертельно опасные, прошедшие испытание не одним боем. А ты лишь тренировалась в спортзале.

Моя боль бесконечна. Мое положение — настоящая пытка, ад. Мне тяжело, надежды нет. Я унижена.

Лена, успокойся…

Заткнись! Я в полукоме. Я двигаюсь, говорю, дышу, ем, но… меня будто сжимает гравитационное поле. Я двигаюсь медленно, так медленно, что мышцы горят от натуги; каждый вдох и выдох — как скрежет, сипение.

И — мне-при-хо-дит-ся-го-во-рить-по-сло-гам.

Не-вы-но-си-мо.

ДЖЕЙМИ

Ух ты! Какая горячая!

Детка, ты прелесть!

Я ей, наверное, тоже нравлюсь.

Только я для нее слишком маленький.

Нет, я лишь выгляжу маленьким. Надо было повременить с остановкой развития… прийти к врачам не в десять лет, а, скажем, в одиннадцать. Или в двенадцать. Способностей игрока я бы не утратил. А женщины не любят мужиков, у которых еще женилка не выросла и которым не надо бриться. Как меня это беси-ииит!!!

Я слежу за ней на мониторе наблюдения — сигнал поступает от скрытой камеры. Она ходит из угла в угол. Ее лицо — застывшая маска. Быть в полукоме — это, наверное, чертовски больно. Вот если б она меня видела. Ну, посмотри на меня! На Джейми-красавчика!

Хоть она и полупарализована, но я смотрю на нее, и у меня встае-ееееееееееееееееееееет!!!

Капитан скорее всего хочет убить ее.

А жаль.

Может, стоит заглянуть к ней? Развеселить и так завоевать ее сердце? Ведь я здорово умею шутить. А уж ветры пускаю — точно по нотам.

Или же нет? Вдруг ей не понравится, как я сморкаюсь: я умею зажать одну ноздрю и стрельнуть соплей из другой.

С другой стороны… что, если это я для нее слишком хорош?

Да, мне так больше нравится. Я слишком хорош для нее! Дя-а!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!

БРЭНДОН

— У… меня… жалоба, — говорит она.

— Обращайтесь к капитану, — отвечаю я.

— Я… не… могу…

Умираю со скуки, ожидая, пока она договорит.

— …не… могу… есть…

— Я сделаю вам внутривенную инъекцию питательной массы.

Я готовлю шприц, работающий на сжатом воздухе, соединяю его с пищевой ампулой. Она смотрит на меня безжизненным взглядом.

— …Б…р…э…э…э…

— Брэндон, — заканчиваю я за нее бесконечную попытку обратиться ко мне по имени.

Она смотрит на меня. Ее глаза — как два озера скорби. Она сама беззащитность; она излучает страсть, благородство, красоту. Она — женщина, умереть ради которой — великая радость.

— Ложитесь на койку, — велю я сдержанным тоном и ставлю ей капельницу.

Ее взгляд теперь полон чистой ненависти. Она устает от слов и поэтому выражает мысли проникновенными взглядами.

— М…ой… о…т…е…

— Слышать ничего не желаю о вашем отце. Я оставляю ее одну.

Слышу сдавленный всхлип. Мне ее жаль.

ФЛЭНАГАН

Когда-то я мечтал стать музыкантом. Окончил училище по классу гитары: играл на испанской гитаре, электрогитаре, джазовой гитаре, фьюжн-техно гитаре, играл на клавишных, изучал композицию. Сбежав из дома и очистив голову от бредятины, которой меня пичкали на родной планете Кембрия, я двадцать лет посвятил собственной музыке: сочинял, играл, осваивал новые инструменты, работал по семь дней в неделю, готовясь к своему звездному часу на галактическом телевидении. Я жил и дышал музыкой.

Блюз, буги-вуги, регги, хип-хоп, техно, гранж, кубинский фьюжн, фламенко-соул и электро-соул, нумьюзик, джиг-джаг, госпел — я был признанным мастером всех классических направлений. Современная музыка меня мало интересовала, я был королем ретро. Меня переполняло пьянящее чувство — мне казалось, я постепенно создаю собственным оригинальный стиль. В моей музыке сочетались смысл, душа и ритм. Мои стихи били по слушателю чистой, искренней страстью, сочились ядом сарказма. Такую гремучую смесь назвали в честь нашей группы — «Флэнаганз бэнд». Я обрел популярность.

А потом астероид убил моих жену и детей.

Мы тогда жили на Пиксаре — планете, входившей в состав Свободных миров: мягкий теплый климат, великолепные озера и никаких морей. У Пиксара было две луны, которые регулярно вызывали гигантские приливы, однако наши дома легко превращались в подводные капсулы. А воздух… чистый, богатый кислородом; на Пиксаре сам процесс дыхания доставлял удовольствие.