В Пасти Льва

И вот Олафсдоттр вновь демонстрирует зубы.

— Не страшитесь, — говорит она. — Я — курьер, и это правда, но на сей раз не смерть мне поручено доставить.

Впрочем, она прекрасно понимает, что ее собеседницы всего лишь предприняли разумные меры предосторожности. В некотором роде их действия можно даже счесть комплиментом ее навыкам, учитывая, что, имея преимущество трое против одной, Гончие и арфистка продолжают опасаться своей гостьи.

Изящная Бинтсейф, сидящая позади курьера, смеется:

— А я тебя и не боюсь.

Олафсдоттр поворачивает к ней голову:

— Тогда вы, девушка, наверное, весьма глупы.

Щеки младшей Гончей краснеют, но тут вмешивается бан Бриджит.

— Тебя пытали, — замечает она.

Курьер отмахивается:

— Неко-ото-орые люди, ко-охда я уделяю им слишко-ом мало-о внимания, излишне насто-ойчиво-о пытаются ехо-о привлечь.

Она сверкает зубами и расслабленно откидывается на диван, раскинув руки в стороны. Курьер поочередно оглядывает каждую из трех женщин. Те расположились весьма грамотно. Удерживая в поле зрения двоих, Равн не может видеть третью. И, осознав это, Тень улыбается еще шире.

Наконец, придя к определенному решению, бан Бриджит произносит чуть громче обычного:

— Мистер Владислав, вы не могли бы принести в гостиную несколько графинов с фруктовыми нектарами и четыре бокала?

Затем хозяйка Зала вновь поворачивается к своей докучливой гостье:

— Что же, жду объяснений. Откуда тябе знать, что случилось с Донованом?

— Мне известна его судьба, ведь я сама направила его к ней.

Риторический прием. Казалось бы, она всего лишь перестает тянуть «о», но эффект это производит немалый. Это придает ее высказыванию особую значимость. Мéарана собирается что-то ответить, но мать останавливает ее повелительным взмахом руки.

— Хочешь сказать, он снова вернулся на службу Конфедерации? — В голосе бан Бриджит звучит такая злость, какой она не выказывала даже в отношении Олафсдоттр. Воин ненавидит своего врага не более, чем нож ненавидит точильный камень. Иное дело — перебежчики.

— О-о, уста мо-оехо-о парализато-ора по-оказались ему весьма красно-оречивыми. Ему ничехо-о не о-оставало-ось, кро-оме как со-огласиться, а небо-ольшо-ой уко-ольчик гарантиро-овал, что-о о-он не по-оспешит передумать. Однако же забавно… — курьер вновь переходит на маньярин, — сколь удивительно, что измену вы заподозрили скорее смерти.

— Стало быть, он действительно направлялся сюда, — воркующим тоном произносит арфистка, устремляя на мать взгляд, который та предпочитает не замечать.

— Хорошо. Тябе удалось его похитить, — признаёт Гончая. — Вот только стоила ли риска погоня за давно увядшим фруктом?

— О-о-о, мне кажется, по-од ко-ожуро-ой это-охо-о дряхло-охо-о пло-ода таится нежная мяко-оть, пускай о-он и выглядит сухим и смо-орщенным; и во-озмо-ожно-о, в глубине ее спрятана о-очень крепкая ко-осто-очка.

— И тем не менее ты здесь, а он — нет.

— О-он хо-отел прийти, да то-олько-о развязаться не сумел. — Вновь сверкают белоснежные зубы.

Дверь отворяется, и, удерживая на одной руке серебряный поднос, а в другой сжимая реактивный пистолет, входит Владислав. Он чуть медлит, прежде чем перешагнуть порог и опустить блюдо на журнальный столик подле дивана. Затем отступает назад и, не сводя глаз с конфедератки, обращается к бан Бриджит:

— Будут ли еще распоряжения, ку?

— Да, мистер Владислав, пожалуйста, налейте нам нектара. Во все бокалы из одного графина.

Дворецкий наполняет бокалы холодным как лед персиковым нектаром. Олафсдоттр наблюдает за его действиями, слегка наклонив голову набок.

— Ты и правда левша?

Владислав бросает взгляд на свой пистолет.

— Я — амбидекстр, мисс. — Дворецкий ставит графин на поднос и отходит назад.

— О-охо-о, да я бы правую руку о-отдала, что-обы стать амбидехстро-ом!

Легкая улыбка пробегает по губам дворецкого.

— Еще пожелания, ку?

— Нет, мистер Владислав.

— Мистер Тенботтлз просил передать свои искренние извинения за то, что допустил подобное вторжение. Никто не видел…

— Они и не могли увидеть. Кто-нибудь пострадал?

— Разве что их честь, ку.

— Думаю, в этом случае им не помешает небольшой отдых.

Едва дворецкий исчезает за дверью, Равн Олафсдоттр потирает руки, осматривая четыре бокала.

— Разлиты все из одного графина, — замечает она на маньярине. — Сколь изящно показали вы, что не отравлено питье.

Протянув руку, незваная гостья берет не тот бокал, что стоит возле нее, но тот, который ближе всего к Мéаране. И откидывается обратно на диван, хотя и не спешит пригубить напиток.

Гончая усмехается, забирает себе бокал, стоящий перед Олафсдоттр, и ждет, пока ее примеру последуют остальные. Она тоже не пьет пока из бокала.

— Нет, арфистка, — произносит конфедератка. — О-от это-ой исто-ории тво-ои пальцы запутаются в струнах, о-обещаю; но-о рассказывать ее я буду так, как сама пожелаю, и все тайны будут расхрыты в сво-ое время. Жизнь есть искусство-о, и по-овество-овать о-о ней следует со-о-ответственно-о, а блахо-оро-од-ные деяния о-описывать яркими красками.

I. На пути к Разлому: первый контраргумент

Когда человек со шрамами очнулся в темном запертом помещении, у него жутко кружилась голова, и он никак не мог сообразить, где находится и почему его опутывают все эти провода и трубки. Последним отчетливым воспоминанием, которое ему удалось найти в темных чуланах своего сознания, было то, как он покупает билет до Полустанка Дангчао. На секунду одурманенный разум даже предположил, что он и в самом деле сел на корабль и сейчас на пути к своей цели.

Вот только если это так, то его здорово надули, ведь покупал-то он место в третьем классе на лайнере Хэдли, а, где бы человек со шрамами сейчас ни находился, это помещение никак не могло быть каютой такого лайнера. Размеров комнатушки едва хватало, чтобы вместить узкую и жесткую скамью, на которой он проснулся. Когда же он убрал ее в стену, помещение парадоксальным образом стало казаться еще меньше: всего полтора шага в ширину и два с половиной в длину. Сильнее всего раздражали именно эти «половинки».

В таких камерах содержат узников.

— Глупец, — заявил Фудир, избавляясь от катетеров и трубок внутривенного питания, которые опутывали его, подобно паутине, пока он лежал на скамье. — Нас зашанхаили.

— И долго мы спали? — поинтересовался Донован.