Три капитана

Но Смагин-младший — как-то у меня сразу закрепилось для него это поименование — внимательно оглядел крохотную плашку-брелок, уютно устроившуюся на моей ладони, и…

— Это егобрелок, я знаю.

После чего вынул из внутреннего кармана в точности такой же. Один к одному!

Уверен, Смагина-младшего позабавила моя изумленная физиономия.

— В свое время наша семья заказала несколько дубликатов этой флэшки. Некоторые раздарили родным, отдали в ведомственные музеи… Все-таки это то немногое, что уцелело из его вещей, благо корпус из литерной стали, — напомнил он. — Особо жаропрочной, какая тогда шла на корпуса «черных ящиков».

К чему это он про металл? Ведь мне было доподлинно известно, что эту или какую другую флэшку Алексей не брал с собой на «Медузу»…

Мы немного помолчали, очевидно, каждый о своем.

— На самом деле не стоило беспокоиться, — наконец пробормотал я, просто чтобы как-то скрасить паузу. — Там не так много информации, и она вся легко прочитывается на любом современном планшете.

— Да нет, не вся, — вздохнул Смагин-младший. — Есть пара папок, в которых, по всей видимости, было какое-то содержимое. Но они не открываются хоть ты тресни. Их можно только удалить, но как-то рука не поднимается.

Он смущенно улыбнулся.

Тем временем сидящий во мне искуситель рода журналистского и не думал униматься.

— Не знаю, о чем вы, Федор, — пожал я плечами. — Лично у меня с флэшки всё открылось.

— Всё? А как насчет папок под атрибутом «скрытые»? — Вежливо уточнил он.

— У меня всегда включена опция просмотра скрытых файлов, — не сдавался я.

Он несколько секунд молча смотрел на меня, после чего, по-прежнему не говоря ни слова, включил «Олимпик» и вставил в него свою флэшку.

«Три с половиной секунды», — машинально отметил я про себя время загрузки оперативной системы.

М-да, пора основательно чистить мой планшет! Хотя древняя флэшка грузилась у него, как и у меня, почти полминуты. Ага-а-а…

— Вот они, эти папки, — Федор ткнул в экран, где появилась до боли знакомая мне картина.

Когда-то я излазил весь этот носитель вдоль и поперек в надежде найти там хоть какой эксклюзивчик. Как-никак, флэшка самого Смагина! Человека, которому Россия доверяла если и не все, то, во всяком случае, немалую толику самых сокровенных своих секретов.

Но, разумеется, ничего экстраординарного я не обнаружил, за исключением кучи отчетов, рапортов, служебных записок и маршрутов следования, которые уже сотни лет ни для кого не представляли интереса.

И сейчас я видел те же папки и файлы, которые не раз листал по ночам, обуреваемый извечным профессиональным любопытством. За исключением одной немаловажной детали: все папки на моейфлэшке свободно и беспрепятственно открывались.

И эти две папки я помнил отчетливо.

— Там, в первой, лежат дневниковые записи с отпускными впечатлениями о двух неделях, проведенных на Фиджи. С техническими предложениями по благоустройству пляжей и усовершенствованию дренажа в пору тропических дождей, — произнес я точно по шпаргалке, чуть прикрыв глаза — так у меня память лучше работает. — Именно благодаря записям уважаемого Алексея Петровича я в свое время приобщился к тамошнему деликатесу — жареным морским червям-палоло. С икрой, между прочим.

Смагин-младший не обернулся, но спина его напряглась — это было заметно даже под безупречного покроя пиджаком.

— А вторая папка — сборная. Там лежала куча файлов, чьи названия начинались одинаково. Забавно так: «Всяко разно, что не безобразно».

Всё так же, не оборачиваясь, он закинул за плечо тонкую, цепкую на вид руку, и я вложил в его ладонь свой экземпляр флэшки Алексея Смагина.

Она открывалась немного дольше федоровской. И эти несчастные десять секунд были для меня красноречивей всяких слов.

Разумеется, обе папки в итоге открылись без особых проблем. Смагин-младший проглядел каждую и лишь потом, словно вспомнив обо мне, жестом предложил присесть.

Впрочем, я и так давно уже развалился в мягком низком кресле на колесиках. Частые командировки приучили меня заботиться о собственном комфорте самому, не дожидаясь особых приглашений.

Что до Шадрина, то совершенно забытый нами беллонец сейчас увлеченно скрежетал чем-то металлическим в дальнем конце трейлера.

Оттуда раздавалось его увлеченное кряхтенье, а также, время от времени, восхищенное: «А, костец тебя подери!».

— Десять секунд, — пробормотал я.

— Вы тоже заметили? — Кивнул он, глядя с огромным интересом вовсе не на экран со структурой носителя, а почему-то на меня:

— И что же это был за процесс, по-вашему?

Тут воцарилась уже более продолжительная пауза, в течение которой каждый из нас собственными усилиями переваривал новую информацию.

Я упорно пытался вспомнить имя-отчество директора Музея Российской Почты, того энергичного толстяка с зеркальной лысиной. Федор же рассеянно перелистывал файлы, устремив на экран монитора невидящий взгляд, и напряженно размышлял о чем-то своем.

Впрочем, думали мы с ним сейчас одинаково.

— Всё копирование нам произвел директор МРП, мы лишь предоставили аутентичные носители. Специально заказывали их в мастерской Центрального Архива, где полным-полно всякого древнего электронного барахла… В итоге сделали ноль в ноль, на глаз не отличишь.

— Ага! Очевидно при первичном копировании с оригинала эти две папки со скрытым атрибутом не сдублировались…

— А потом для тиражирования по ошибке был избран дефектный носитель, так?

— Вопрос номер один, Федор: почему при копировании система не выдала предупреждение о неполной перекачке содержимого на флэшку-приемник?

— Вопрос номер два, Константин: что за процесс, скрыто протекающий при загрузке носителя, и как он связан с этими двумя несчастными папками?

— Думаю, непосредственно и впрямую.

— Согласен.

— Костец его побери!

— Именно!

В пылу новых открытий мы и не заметили, что Шадрин давно вернулся к нам из недр местного филиала кузницы на гусеницах, и теперь взирал на нас свысока, прислонившись к округлому стальному косяку могутным аборигеновым плечом. А схватывал Николай всё с полуслова, на лету.

— Вот смотрю я на вас, други, и понять того не могу, зачем привязались вы к этой цацке. Такая древность, поди, на каждом сотом кластере сбоить имеет самое полное право — из уважения к сединам-то.

— Не в кластерах дело, — возразил Федор. — Вот тут дневниковые записи Алексея Петровича говорят о пребывании его аж на Фиджи, в период…

Он быстро, одними губами прошептал дату. Затем на мгновение прикрыл глаза, что-то вспоминая, и удовлетворенно кивнул.

— А между тем доподлинно известно, что Алексей Смагин в это время не был и не мог быть в Столице. И уж тем паче в отпуске.

Федор задумчиво выбил на столе костяшками тонких, сухих пальцев барабанную дробь.

— Интриговать не стану, не в моих привычках. Во-первых, в то время острова Фиджи еще не были конгломератной столицей Объединенных Наций. Столица еще только рождалась в умах российских политиков…

— Ну, это и без тебя понятно, — невежливо перебил его Николай. Так, как это имеет право лишь близкий друг, принятый тобой безоговорочно.

— Согласен, — кивнул хозяин трейлера. — Но только ты — Шадрин, а я — Смагин. И хорошо знаю биографию своего знаменитого предка. Как видишь, и сам иду по его стопам.

Шадрин нахмурился и обиженно засопел, Федор же нимало не смутился. В наступившую тишину он теперь бросал слова тяжело, веско, и каждое из них казалось мне кирпичом, убедительным и прочным, в стену моей только еще нарождавшейся веры.

— Трагедия «Медузы» стала последним, но не единственным из испытаний, выпавших на долю Алексея Петровича. Время, упомянутое в этом дневнике…

Он кивнул на экран.

— …Это дата взрыва на лунных рудниках горнодобывающего концерна «Гефест». Именно тогда, в ходе пожара спасая почтовую документацию особой важности, фельдъегерь первого ранга Смагин потерял руку. Ему ампутировали левую кисть.