Перерождение (СИ)

- Разрешение получено, - пропищала ассистентка.

Кроберг выхватила папку из ее рук и достала прозрачный электронный лист.

- Завтра заседание. Бумага из церкви помогла, - восторженно чирикала Марина.

Кроберг праздновала победу. Три недели назад она подала прошение о признании за ней права являться опекуном спасенного ею мальчика под Екатеринодаром. Елена поручила Марине собрать все необходимые доказательства, что у ребенка нет родственников и что им никто не интересуется.

Попавший в аварию школьный автобус вез детей из интерната, где воспитывались отказники. Кроберг считала, что факта спасения мальчику жизни будет достаточно, и ей передадут опеку над ним. Однако за два месяца дело не сдвинулось с места. Канцелярия суда не выдавала разрешения на опекунство. Причиной была деятельность Кроберг и ее возможная профессиональная заинтересованность. Но она не сдавалась.

- После этого все было лишь формальностью, - сдавленно произнесла Елена.

Она сидела со своим юристом на заседании суда. Рядом с ее столом стоял семилетний мальчик, одетый в больничный балахон.

- Заседание прошло быстро. Я этому была очень рада. Ему хватило выписки из церковной книги о том, что я прихожусь тебе крестной матерью.

Елена попыталась повернуть голову в сторону мальчика. Но резкая боль впилась ей в шею, и она замерла.

- И у него не возникло вопросов: почему этой бумаги вы не представили сразу, где вы ее взяли? - произнес мальчик, не раскрывая рта. Его усталые глаза уставились на судью рассматривающего документ.

- Мы придумали легенду, по которой бумага всегда была у тебя в рюкзаке и была утеряна во время аварии. На восстановление ушло время. Учитывая ревностное отношение церкви к своей деятельности, судья был на нашей стороне.

- Там есть мое имя? - мальчик смотрел на листок, который держал судья. - Как меня действительно зовут? - настаивал мальчик.

Кроберг всхлипнула. Что-то причиняло ей сильную боль.

- Мы выдумали тебе имя, - через боль ответила она.

- Зачем? Ведь записи в интернате были...

- Мы заплатили, чтобы их уничтожили. Все данные о тебе нужно было стереть, чтобы следы не привели к нам. Ведь у тебя могли найтись родственники. Или кто-нибудь другой, заинтересованный в тебе. Мы сделали все, чтобы тебя никто не искал.

Боль отступила.

- И какое имя ты указала в бумаге? - не сводя глаз с судьи, настойчиво спрашивал мальчик.

- Александр, - опасаясь еще одного приступа боли, ответила Кроберг.

- Красивое. Но оно не мое?

- Нет, - закричала Елена. - Я не помню! Я действительно не помню.

- Почему?

- Проще исследовать безымянных...

Все остальные слова утонули в громких всхлипываниях и криках. Боль сверлом проделывала в ее голове очередную дырку, заставляя вспоминать. Перед Кроберг проносилось время, когда она впервые за свою жизнь посетила церковь в пригороде Петрополиса. Местный священник затребовал с них очень большую сумму за липовую бумажку. Однако дело того стоило. Если появится упоминание о том, что Александр действительно был крещен, то у нее будет реальный шанс получить полную опеку над ним. И тогда ей ничто не помешает уладить все вопросы с министерством здравоохранения, которое любит совать свой нос в дела исследования вирусов, считая свою роль главенствующей в этой работе.

- Однако ты не лекарство искала, - подросший десятилетний мальчик стоял возле больничной койки, рассматривая самого себя, лежащего на ней. Почти потухший взгляд, бессильные пальцы, поглаживающие стетоскоп, врученный ему Мариной, затерявшейся где-то в размытых слоях памяти. Кроберг стоял рядом.

- Мы уже тогда понимали, что монии это нечто большее, чем просто вирус, - опасливо произнесла Кроберг. - Ты был настоящей находкой, - она несмело повернула голову к стоящему мальчику с бледно-серым лицом и стеклянными глазами, уставленными на свою копию на кровати.

- Чудо, - безразлично произнес он.

- Я дала тебе новое имя, когда поняла насколько ты уникален. Ты был моим чудом. И имя у тебя должно было отличаться от детских безликих прозвищ. Я назвала тебя Каро, потому что ты был загадкой.

- Он воспринимал его как свое название.

- Так было не всегда... - с дрожащих губ Елены слетали хриплые слова. В глотке пересохло и связки царапали друг друга. - До десяти лет все твои монии находились в неком подобии криостазиса, и мы не могли исследовать их напрямую. И каждый раз, когда мы пытались извлечь их хоть малую часть, твой организм отвечал невероятной вспышкой активности иммунной системы. Он защищался, не давая нам возможности понять механизм своей работы. Ты был человеком, но вместе с тем чем-то большим.

- Чудом...

- Моим чудом.

- Он тебя любил, - Каро смотрел на белозубую улыбку мальчика на кровати. - Хотя уже к тому времени ты истыкала и изрезала его вдоль и поперек. Крохотные укусы. Маленький комарик. Все это не уменьшало его любви. Каждый раз он видел твои глаза и видел в них ту, что вытащила его из автобуса. Единственный, кто подошел к нему, снял боль и прогнал страх. Каждый раз, когда он закрывал глаза, он вспоминал тот день. Каждую ночь - один и тот же сон. Вот почему он так оживлялся в лаборатории. Там была ты. А в Деревне никого. Ощущение полного одиночества. Его спасали звезды, которых он ждал, с которыми не хотелось прощаться.

- Ты помнишь, как поранился, когда засмотрелся на небо?..

Ноющая боль вновь нахлынула на нее.

- Ты никогда не любила его! Для тебя он - пластилин, конструктор. И когда твои хирурги добрались до него, ты испытывала невообразимую волну воодушевления. На твоих глазах с его телом сращивались ткани, кости, даже части чужих тел. Ты увлеченно занималась им, истинная крестная мать, которой перепало такое долгожданное дитя. Ты лепила из него совершенство, по своим лекалам.

- Мне было интересно, - всхлипнула в оправдание Елена. - Как твой организм будет вести себя? Как будут реагировать монии? И мы добились их пробуждения.

Всхлипнула она от радости, но тут же смолкла, опасаясь возмездия. Но ничего не последовало.

- Ты так увлеклась его конструированием, что даже не заметила, как от того фальшивого Александра не осталось ничего.

- Я перебрала тебя. Ты был несовершенен. Твои органы не могли функционировать так, как нужно было, - как завороженная, говорила Елена. - Монии уничтожили бы твое тело. Органы выгорали, ткани старились. Тебе нужно было все новое. И я дала тебе все, что нужно было. Все для тебя, чтобы ты жил. И ты перерождался.

- За счет других.

- Никчемных! - возразила она.

- Таких же никчемных как она?

Каро указала на Марину, корчащуюся у его кровати. Она обмотала вокруг своей шеи провода от приборов. Дергаясь и извиваясь на полу, помощница медленно расставалась с жизнью.

- Он хотел умереть, - говорил повзрослевший Каро. - Ему было больно... и страшно от того, что ты можешь еще придумать. Ему хотелось умереть, и он ждал, когда кровь в жилах остановится. Я сдерживал иммунитет, и он медленно угасал. Готовился к последнему вздоху.

- Как ты мог?! - вскрикнула Кроберг.

На ней был белый халат, застегнутый на все пуговицы. Она обняла Каро и гладила его по лысой голове, деформированной от множества операций.

- Как она могла? - он смотрел на бездыханное тело Марины. - Он хотел умереть, а она нашла способ воспрепятствовать этому.

- Зачем? - причитала Елена. - Ну зачем тебе умирать? Ты же мое чудо. В тебе такой потенциал. Ты станешь прародителем следующего вида. Ты - ключ к нашему бессмертию.

- И ты нас любишь?

Елена посмотрела в краснеющие глаза Каро. Он смотрел в ее.

- Ну конечно, - она сжала губы, увидев, как в его глаза лопаются и набухают сосуды. Взяв себя в руки, они прижала его к себе. - Не сомневайся в этом. Все что я делала для тебя - я делала для сына. Я без тебя ничто. Ты мой, а я твоя.

Она крепко обняла его, вдыхая терпкий аромат его тела. Каро сцепил руки у нее за спиной и прижал к себе. Свет вокруг померк. Стены палаты покрылись черной слизью, а пол стал липким и скользким. Елена чувствовала, что стоит в чем-то вязком и теплом. Она открыла глаза и увидела темный коридор лаборатории. Ее ноги в луже крови, среди останков тел. Абсолютно голый Каро обнимал ее, прижимая все сильней и сильней к себе. Елена попыталась отстраниться. Но крепкие руки крестника не давали этого сделать.