Малой кровью

ентов, денег и прекрасных зимних ботинок. Но остался жив — и был почти благодарен за это своим отравителям. Навсегда запомнив с тех пор: не пей с чужими, не верь никому… и вот эту липкую тяжелую побудку, в сотни раз хуже привычной похмельной…

Сейчас клофелина не было и быть не могло, равно как и похмелья, а вот ощущения изнутри подпирали — в точности те же самые. Ну, справедливости ради — послабее. Немного послабее.

Он поднялся на четвереньки, стараясь не мотать башкой. Потом медленно перетек на корточки. Огляделся.

Похоже, что странное помещение, в котором он ночевал, готовили к ремонту. Стеклянная стена была вся замазана мелом, а вдоль противоположной ей обычной стоял штабель свежих досок, переложенных тонкими рейками. И еще — какие-то ящики, ведра, верстак…

Спал Селиванов на толстом слое старых газет. На них отпечатался его след. Поперек следа где-то на уровне живота лежал тонкий коричневый сверток.

Отметив, что руки почти не дрожат, Селиванов развернул его. В хрустящей промасленной бумаге таился медицинский инструмент: большой ампутационный нож.

Нич-чего не помню! — даже с каким-то азартом отметил Селиванов.

Не кололся. Не пил. А все равно…

Дурнота проходила быстро, оставляя после себя бодрящий холодок — словно испарялся пролитый эфир. В соседней комнатке — прямо посередине — стояли унитаз и умывальник, чем Селиванов с радостью воспользовался. Что беспокоило — он никак не мог найти дверь.

Да вот же она!..

Дверь выходила на решетчатую площадку без ограждения, с которой на землю вела узкая железная лестница, состоящая, похоже, из сплошной ржавчины. Кое-как, весь измазавшись и последнюю ступеньку все-таки обвалив, Селиванов добрался до твердой земли. Отошел на несколько шагов, оглянулся. Двухэтажный кубик со стеклянной стеной, по крыше — каркас для вывески, криво висят две буквы: «йот» и «у краткое». Что же тут могло быть?..

Ничего не придумав, он куда-то пошел, правой рукой придерживая за пазухой слишком длинный, чтобы его удобно было постоянно носить при себе, нож.

Справа нашлась дорога, по которой время от времени проезжали машины, а по ту сторону дороги — густой лес с качелями. Слева стоял деревянный забор, а выше забора уходила в небо густая зеленая сеть. С некоторым удивлением Селиванов обнаружил, что тротуар под ногами тоже деревянный. Это было неожиданно и даже приятно.

Все бы ничего, но он никак не мог вспомнить, кто он такой. Ведь Селиванов — это просто обозначение. А суть?

Определенно, что-то кончалось в его жизни, и вот-вот должно было начаться что-то новое…
* * *

— Все, Костя, тормози здесь, — сказала Вита, с трудом после бессонной и, мягко говоря, непростой ночи сдерживаясь. — Говорю же, нет въезда во двор, перегородили.

— Да ну, Эвита Максимовна, я же помню, он был!..

— Торрмози, — прошипела Вита, скрипнув зубами. — Я хочу домой, а не кататься по округе.

— Пожа-алуйста! — с ангельскими интонациями сказал Кеша.

— Ну вот… — расстроился Костя.

Он был прекрасный водитель, возил