Третий берег Стикса (трилогия) (СИ)

— Соскучился без начальства, — с ухмылкой добавил Джокер. — Слышал же, что он рассказывал?

— Указаний!.. — умолял Двести Девяносто Четвёртый.

— Я видел такое. Видел уже, и Франчик рассказывал. Говорил, — однажды прямо на дороге при них начало ломать мытаря, да так, что тот вместе с волком в канаву грохнулся. Слышь, Саша? Смех и грех. Эти олухи согласно указу княжьему в участок его доставили. Решили, что будет им за это вознаграждение. Как там в указе? Увидит кто слугу княжьего бессознательным, под страхом смерти ни его, ни груз его пусть не трогает, а доставить повинен в окружное управление. И будет указа княжьего исполнителю почёт и вознаграждение, будь он гой, изгой или какого другого звания. Ну, вознаграждать Франчика, само собой, и не подумали. Вышибли с почётом из окружного управления. Но и то сказать, могли бы и хуже сделать. Так я говорю?

— Светлейший!.. — звал волкодав.

— Я теперь для тебя светлейший, — проговорил Матвей. Тон его Волкову совсем не понравился, но разбираться с новой личиной Джокера было недосуг.

— Этот тип уже вторые сутки без указаний живёт, — рассуждал Матвей, — вот и заломало его. Теперь страдать будет, пока не попадёт в свою богадельню.

— То есть? — понукал рассказчика Саша, пытаясь усадить ровней извивавшегося в конвульсиях парня.

— Да то и есть, что пока в казарму не попадёт и не сунет голову в горшок… Чего? А, так ты и этого тоже не знаешь! Одно слово — телёнок, и сказать больше нечего. На каждого волкодава в казармах горшки такие есть круглые. Я пацаном ещё под окнами Южного Управления шастал, и видел. Они когда сменятся — прямо туда. Пить, жрать и всё такое прочее по боку; сначала, значит, в горшок голову. Без этого, Франчик говорил, не жрётся им и не пьётся. И ломает их, вон как щенка нашего. Я так понимаю, что это и называется — получать указания. Суки они — я волкодавов имею в виду — беспамятные. Как сунут голову в горшок, всё отшибает начисто. И получается, что живут одним днём, до следующих указаний.

— Не получается, — покачал головой Саша. — Как же тогда он помнит, что в прошлом году, когда Кий ездил на юг, тоже не было смены? И откуда знает свой номер и то, что он из Центрального округа?

— Вот этого я не могу сказать, — с сожалением ответил Матвей. — И хотел бы, но… Слышь, Саша, может, и не полностью отшибает память? Или ещё вот вопрос тебе: а с чего ты взял, что это и вправду было? Кий, поездка его. Может быть, он память свою получил вместе с указаниями? Недаром же они часа по четыре лежат с касками на башках! А номер… Знаешь, что я тебе скажу? Не его этот номер, а каски. Если ошибётся горшком, не Двести Девяносто Четвёртым окажется, а, скажем, Двести Девяносто Пятым. Или Тринадцатым. Но это — так, мои предположения. Что говоришь?

Но Волков молчал, слушая, как бормочет рядом безымянный волкодав (совсем уже неразборчиво), и раздумывал: «Белоглазые. От людей родились, но люди ли они? Насекомые какие-то. Роботы. Небеса чёрные и красные, лучше бы я никогда о таком не знал. Может быть, всё это сатировы домыслы? С Ароном бы поговорить ещё раз, да без обиняков, открытым текстом. Уже и не помню хорошенько, что он рассказывал. Он или Матвей говорил мне о проклятых? Пришло, мол проклятие, после было Время Проклятых, потом Очищение. Или Объединение? Ничего не помню. Может, белоглазые и есть проклятые? Кто-то ещё рассказывал, что волкодавы — коренное население, остальные пришлые. Фу-у, какая каша в голове. Разбирайтесь-ка господин эмиссар. Было коренное население, пришло Проклятие, получились белоглазые. Мутация. После в опустевшие деревни пришлые пожаловали, но оказались в подчинённом положении. Были ведь волкодавы. Их много, они — сила, причём вполне управляемая, даже чересчур. Потом Кий каким-то образом сместил предшественника, захватил Южное Княжество, устроил Объединение. И после начал Очищение. Как он чистил, я знаю, Арон рассказывал. Да, картина получается стройная, одного не могу понять. Если волкодавы были ещё до Кия, как он к власти пришёл? Против такой силы… Да что он на плечо-то валится? Уложить его?»

Связанный волкодав, когда уложили его, стал вести себя спокойнее. Не извивался больше, не дёргал головой, замолчал, но дышал трудно.

— Далеко до участка? — спросил Саша.

— До какого? Следующий по пути — тринадцатый. Нет, не далеко. С полчаса езды ещё будет. А зачем он нам?

— Мы подбросим туда этого.

— Да ты что, с ума сошёл? — взбеленился Матвей. — Лезть в самое логово? Я щенка этого по дороге выкину. Тебе захотелось вознаграждения? Я ж рассказывал, что было с Франчиком. Нет уж. Хрена лысого. Делать мне больше нечего, кроме как таскать на своём горбу всяких припадочных, чтоб за то мне коленом под зад сунули. И это ещё в лучшем случае.

— Мы заедем в участок, — не меняя интонации повторил Волков. — А если ты боишься идти внутрь, я сам справлюсь. Подождёшь в машине.

— Ага. Подожду, — буркнул сатир и замолк. Больше слова не вымолвил.

Дорога взлетела на поросшую редкими корявыми хвойными деревьями горку. Матвей притормозил, как делал всегда перед спусками, но неожиданно крутанул руль вправо, заставил медведя сплясать вприсядку на выбоинах и остановил у обрыва.

— Вот он твой участок, любуйся.

Саша выбрался наружу, разминая затёкшие до мурашек ноги, подошёл к обрыву и глянул вниз. Первое, что бросилось в глаза — чёрные глянцевитые спины рядами, великое множество. На каждой солнечный блик. Издалека похожи на вылезших погреться жуков, выстроенных зачем-то ровными колоннами так, чтобы получился большой прямоугольник. Очень большой, но площадка из серых плит гораздо больше. Приглядевшись, Саша заметил, что огорожена она цепочкой столбов и оплетена проволокой, точно как южная резиденция Кия.

— Медведи, — проговорил Саша. — Сколько их!

— Много, конечно, — заметил сатир, — но мне с малолетства интересно было, что будет, когда они кончатся.

— То есть?

— Арон говорил, что медведи, волки, драконы и всё такое прочее осталось со времени проклятых. Волкодавов всё больше становится, этого добра свободного остаётся всё меньше. Да ещё, подумай сам, — медведи-то не вечные. Ломаются, ржавеют, да мало ли что ещё с ними случается? Много их, это ты сказал правильно. Возле каждого участка примерно столько же, но сколько бы ни было, когда-то ведь они кончатся? А? Ну, шут с ними, я уже подохну к тому времени. Не для того остановились, чтоб болтать без толку. Вон, гляди, видишь дом?

Серое унылое строение с плоской крышей, длинное, с рядами окон. Нитка дороги к нему от трассы тянется. Перед входом несколько машин, но не рядами, а как попало брошены. Одна ёрзает, разворачиваясь.

— Вижу, — ответил Александр. — Далековато отсюда нести его на себе, не находишь?

— Зачем нести? Я здесь остановил, чтоб показать тебе сверху. Смотри: на каждом этаже по левую руку казармы. В какую тащить — без разницы. Можешь вообще у входа его вывалить, авось подберёт кто-нибудь. Я у крыльца буду ждать в машине. Понятно?

— Понятно, — ответил Саша, про себя добавил: «Чего уж тут непонятного. Чуть что, сбежишь, только тебя и видели», — вслух же сказал:

— Ну, что ж. Поехали.

— Какое там поехали! А пожрать? С вечера росинки маковой во рту не было. Потом не до того будет, доставай, что там ты у кузнеца упёр. О, вот это другое дело. А то — поехали! Быстрый какой. Чего здесь? Ну говорю ж — силос. Слышь, Саша, за каким, я извиняюсь, лешим ты столько чеснока набрал? Призраков отпугивать? Картошка. Ну это ещё туда-сюда. Э! Ты хлеб-то весь не зажимай, мне отломи. Соли почему не взял? Огурцы-помидоры. Ничего, покатит. На безрыбье и огурец раком кажется. Эх, пивка бы ещё… Не привык я всухомятку.

И без пива Матвей с едой управлялся с похвальным усердием. Саша ел с удовольствием: всё-таки приятно вот так вот, сидя на траве, позавтракать. После духоты медвежьего салона, после тряски дорожной, после бреда белоглазого — подзакусить. Насытившись, опереться спиной на шершавый ствол, запустить пальцы в колкую хвойную подстилку, под которой песок. Не марсианский, промёрзший (вперемешку с углекислым инеем), а сухой и горячий — на освещённых солнцем проплешинах, и влажный, комками, если слегка разрыть. Ощутить затылком шелушащийся, пахнущий смолой ствол и глянуть вверх, где на эмалево-синем июньском небе золотым зёрнышком сияет старина «Улисс».