Дороги. Часть вторая.

— Теперь уже нет. Ну вот, и сагон есть на ее счету. Видишь как... Да и навыки у нее теперь не хуже наших. Да, вот еще... твой парень. Я слышал, он просился в ДС.

— Просился, — мрачно сказал Арнис.

— Лучше возьми. Все равно пойдет, если захочет.

— Да я понимаю, Дэцин, но хотелось, чтобы он хоть... ну хоть пожил немного. Что это — 16 лет... Ну пусть 18.

— В 18 — это разумно. Пусть закончит обучение. Только вот что, Арнис, не бери его к себе в отряд. Пусть куда угодно... Хотя тут как командование решит. Но я бы не брал. Даже не в тебе дело, а в Ильгет. Мать — это мать.

— Я бы вообще его не брал.

— Ладно. Сильно не конфликтуй. И вообще, знаешь... с людьми главное — не стремиться всегда навязать свою волю, а лавировать надо. Разумно. Понимать, чего все хотят. И пытаться это дело совместить с необходимостью. Ну, это ты сам...

Дэцин дышал тяжело, с хрипом. Арнис привстал.

— Давай я врача позову... я не знаю, что делать, когда такое дыхание. Тебе ведь тяжело.

— Нет, пока ничего. Ерунда, Арнис, не обращай внимания. Просто это тяжелая работа, умирать. Но мне хорошо... когда я подумаю о том, как Иост умер, жутко. А мне что... Ничего, когда-то это должно было наступить. Арнис...

— Но все равно, зачем тебе мучиться? Ведь можно сделать так, чтобы не было такого дыхания... Чтобы ты спокойно...

— А брось, боли нет, и ладно. Меня уже три дня держат на атене. Что еще я хотел, Арнис... о кнасторах. Что ты будешь с этим делать?

— Не знаю. Начальство пока думает. Аналитики в работе.

— А ты что думаешь?

— Что я думаю, Дэцин? Война идет уже на Квирине. Они здесь. Ясно, что они работают здесь.

Дэцин кивнул.

— Арнис... в трудное время я ухожу. Все только начинается...

— Надо начинать что-то делать с кнасторами. Прямо здесь. Ведь где-то они скрываются? На Квирине проводят свои Посвящения. Готовят учеников. Вербуют. Все это можно вычислить. Трудно, но можно — если уж мы сагонов вычисляем...

— Ну хорошо, Арнис. Вычислить-то можно...

— А дальше — как обычно. Изолировать, уничтожать. Здесь мало информационной войны! И питательную среду для кнасторов надо контролировать. Всех эзотериков, все секты взять под наблюдение.

Дэцин помолчал, похрипывая. Затем сказал.

— Но ты представляешь, Арнис, что это будет?

— Да, — Арнис выпрямился, — мы это возьмем на себя. А что делать, Дэцин? У сагонов есть агентура на Квирине. Хуже этого уже ничего быть не может! Да пусть лучше... сто раз пусть мы будем проклятыми, только Квирин чтобы жил.

Дэцин прикрыл глаза. Арнис почувствовал, как сжалось сердце... зачем это ему сейчас... умирающему...

— Все хорошо, Арнис, — произнес Дэцин ясным голосом, — все нормально. Тебе я... тебе я, пожалуй, оставлю все без страха.

Несколько секунд они смотрели друг другу в глаза.

— Знаешь что? Постарайся, чтобы к этому не имела отношения Церковь.

— Это невозможно.

— Наверное, да, — согласился Дэцин.

— Мы постараемся насколько возможно действовать от своего имени.

— Не забудь, информационная война — это в первую очередь.

— Знаю, Дэцин. Но теперь уже — не только.

Они помолчали. Дэцин похлопал своей морщинистой ладонью по руке Арниса.

— Хорошо, мальчик... Ты знаешь, Арнис... вот помираю. А детей у меня никогда не было. Вы у меня... вместо детей. Я знаю, вы меня иногда считали старым дураком... извергом. Обижались на меня.

— Все это глупости, Дэцин, — тихо сказал Арнис, — ты был очень хорошим командиром. Редким просто.

— Спасибо, — показалось Арнису, или что-то мокро заблестело в глазах старика, — ну все, малыш... все, иди. Сейчас отец Маркус придет. Я еще подумать немного должен... помолиться. Иди, Арнис...

Он встал. Повинуясь внезапному порыву, вдруг наклонился, поцеловал коричневую старую руку. Дэцин положил ладонь ему на голову, словно благословляя.

— Иди, Арнис... делай все так, как знаешь. Все правильно... молодец. Иди.

Они никуда не ушли. Так и сидели в холле на лавочке. Кто-то убегал поесть или отлучиться по важным делам. Приходила Сириэла, привела обоих малышей. Потом подошел врач Дэцина, Саломис, предложил им перейти в свободный кабинет — что тут торчать, в холле...

Ильгет к вечеру съездила домой, уложить детей. Потом вернулась. Весь отряд остался на ночь. Дэцин спал. С ним все время сидел кто-нибудь — дежурили, сменяя друг друга. Но старик то ли спал, то ли не приходил в сознание. Ему было совсем плохо, и трудно что-либо сделать. Только избавлять от боли, от сильной одышки.

Иногда разговаривали — негромко. О делах, о том, что предстоит. Обсуждали то, что Дэцин сказал Арнису (хоть и не все, разумеется, было передано). Говорили о Дэцине, но немного. Больше просто молчали. Так было легче, проще. А молчать, сидя вместе, они давно привыкли.

Спали, пристроившись кто где — на стульях, головой на стол, на скамейках...

Не зная, зачем. Просто — вдруг Дэцину захочется кого-нибудь увидеть. У него нет других близких людей, все — здесь. Он мог позвать любого. Хотя с каждым он уже поговорил, и не по разу. С каждым попрощался. А эту ночь — уже и не просыпался.

Арнис так и не заснул. Смотрел на небо, уже светлеющее над горной цепью.

А если бы Дэцин пожил еще... ну пусть вот так, пусть в больнице. Можно потянуть его еще несколько месяцев. Неужели нельзя? Саломис говорит, иммунная система больше не работает, множественные очаги рака, их вычищают наноагентами, но что толку, если иммунитета больше нет? Сердце изношено. Почки. Сосуды... Заменить все слабые участки — нереально.

Да хоть как — лишь бы жил. Пусть в больнице. Мы бы ходили к нему каждый день. Читать он уже не может, мы бы ему читали вслух. Пели бы. Разговаривали. Он любит, когда Айэла поет, голос у нее удивительный.

Арнис стал молиться. Только и остается — от душевной боли.

Дверь распахнулась. Пять утра. На пороге стоял Венис — он дежурил как раз... Прислонился к дверному проему.

— Все, ребята, — выдохнул он, — все кончено. Не дышит.

Весь день светило удивительно яркое солнце. И небо, казалось, просто сияло. Ослепительно, глаза даже резало. Наверное, поэтому глаза у всех слезились. Арнис то и дело переводил взгляд на черные альвы, прикрывающие головы женщин.

Когда пришла пора уходить от засыпанной уже могилы, всем вдруг стало страшно. До сих пор казалось — вот он, Дэцин, рядом. Просто все что-то для него делают, что-то с ним случилось... И вот — уходить, и оставить его здесь — одного?

— Идемте, — выдохнула наконец Иволга. Все тихонько пошли вслед за ней, к ажурной высокой ограде, оставив свежий, ярко-черный холмик и воткнутый в землю простой деревянный крест. Арнис нашел руку Ильгет, и так, держась друг за друга, они шли по белой каменистой дороге, к флаерной стоянке. Дети — все, кроме Эльма, были здесь — тоже притихли и шли молча чуть впереди.

Спайс кольнул в запястье. Арнис поморщился — начинается...

Теперь не будет покоя. Даже в такой день... Даже не выпить сейчас, а так хочется, сил нет. Покрепче чего-нибудь. Ладно, напьюсь вечером, подумал Арнис. Хотя бы и один, если Ильгет... но она, наверное, догадается и не станет слишком много пить на поминках, потом, вместе со мной...

Ему вдруг захотелось хотя бы поцеловать ее на прощание. Глупо, конечно. Но он решил, что так и сделает. Подошли к стоянке, стали рассаживаться по машинам. Арнис помахал всем рукой.

— Пока, ребята! Мне на совещание, — и тяжело вздохнул.

— Давай, командир, — невесело кивнула Иволга. Арнис наклонился к Ильгет и поцеловал ее, она ответила неожиданно страстно.

Ей тоже хотелось найти убежище от своей тоски.

Арнис сел в маленькую, двухместную машину. Ильгет с детьми и собакой заняла их собственный флаер, помахала рукой. Вслед за другими она подняла свою машину — лететь надо было через всю Коринту наискось. К «Синей Вороне», где они собирались сегодня поминать своего командира.